— Мы находимся на Леденцовой равнине, мадемуазель; но, с вашего позволения, мы не станем задерживаться здесь, а сразу же пойдем через эти ворота.
И только тогда, подняв глаза, Мари обнаружила великолепные ворота, через которые можно было выйти с луга. Ворота показались ей сложенными из белого, красного и коричневого мрамора, но, подойдя к ним ближе, она увидела, что сделаны они из засахаренных померанцевых цветов, из поджаренного в сахаре миндаля и из коринки; вот почему, как объяснил ей Щелкунчик, они назывались Миндальными воротами.
Ворота вели в большой крытый переход, поддерживаемый колоннами из ячменного сахара; оркестр из шести одетых в красное обезьян играл там если и не самую мелодичную, то уж, по крайней мере, самую своеобразную музыку. Мари так спешила пройти вперед, что не замечала даже, что она идет по полу, который был вымощен фисташками и миндальными пирожными, принятыми ею всего-навсего за мрамор. Наконец, она достигла конца крытого перехода и, едва оказавшись на свежем воздухе, сразу же ощутила, что ее обволакивают сладостные ароматы, которые исходят из расположенной прямо перед ней чудесной рощицы. Эта рощица, где было бы темно, не будь там развешано множество фонарей, была освещена так ярко, что можно было отчетливо различить золотые и серебряные плоды на ветках, украшенных бантами и букетами и напоминавших поэтому счастливых новобрачных.
— О дорогой мой господин Дроссельмейер! — воскликнула Мари. — Ответьте мне, что это за очаровательное местечко?
— Мы в Рождественском лесу, мадемуазель, — промолвил Щелкунчик. — Именно сюда приходят за елками, на которых младенец Иисус развешивает подарки детям.
— Ах! — снова воскликнула Мари. — А нельзя ли мне побыть тут хоть одну минутку? Здесь так красиво и так хорошо пахнет!
Щелкунчик тотчас же хлопнул в ладоши, и по этому знаку из рощицы выбежали пастухи и пастушки, охотники и охотницы — такие хрупкие и такие белые, словно они были сделаны из чистого сахара. Они принесли восхитительное шоколадное кресло, инкрустированное цукатами из лепестков дягиля, положили на его сиденье подушку из пастилы и очень учтиво предложили Мари сесть в него. Едва она успела устроиться в кресле, тут же, как это происходит в оперных театрах, пастухи, пастушки, охотники и охотницы встали на свои места и принялись танцевать прелестный балет, сопровождаемый звуками рожков, причем охотники дули в них с такой силой, что щеки музыкантов становились похожими на засахаренные розы. Как только танец закончился, все его участники исчезли в кустах.
— Простите меня, дорогая мадемуазель Зильберхауз, за столь жалкий балет, — произнес тогда Щелкунчик, протягивая руку Мари. — Но эти негодяи только и умеют, что вечно повторять один и тот же танец: они исполняли его уже сто раз. Что же касается охотников, то они дуют в свои рожки так лениво, что, обещаю вам, им придется иметь дело со мной! Ну а теперь оставим здесь этих бездельников и, если вам угодно, продолжим прогулку.
— А мне все это показалось прелестным, — возразила Мари, вставая и следуя за Щелкунчиком, — и по-моему, дорогой господин Дроссельмейер, вы несправедливы к этим маленьким танцорам!
Щелкунчик недовольно поморщился, что должно было означать: "Посмотрим, и ваша снисходительность им зачтется". Затем они продолжили свое путешествие и вскоре оказались на берегу реки, казалось источавшей все ароматы, какими был напоен воздух.
— Это Апельсиновая река, — пояснил Щелкунчик, даже не дожидаясь вопроса Мари, — одна из самых маленьких речушек в королевстве. Если не считать ее прекрасного аромата, она не идет ни в какое сравнение ни с Лимонадной рекой, впадающей в Южное море — его еще называют морем Пунша, ни с Оршадной рекой, впадающей в Северное море — оно называется также морем Миндального молока.
Неподалеку от реки Мари увидела маленькую деревушку, где все строения, включая церкви и дом местного священника, были коричневыми; однако кровли у них были позолочены, а стены великолепно разукрашены розовыми, голубыми и белыми конфетками.
— Это Марципановая деревня, — сказал Щелкунчик. — Селение, как видите, прелестное, и расположено оно на Медовом ручье. Обитатели его очень приятны внешне, но они постоянно пребывают в плохом настроении, потому что у них всегда болят зубы. Но, дорогая мадемуазель Зильберхауз, — продолжал Щелкунчик, — прошу вас, не будем здесь останавливаться, ведь мы не можем посетить все деревни и все города королевства. В столицу! В столицу!
Щелкунчик пошел вперед, по-прежнему держа Мари за руку, но быстрее, чем прежде, а она, исполненная любопытства, шагала бок о бок с ним, легкая как птичка. Некоторое время спустя в воздухе повеяло благоуханием роз и все вокруг приобрело розовый цвет. Мари заметила, что этот запах и этот отсвет исходят от реки, несущей в своих берегах розовое масло и с очаровательным журчанием катящей легкие волны. По ее благоухающим водам медленно скользили серебряные лебеди с золотыми ошейниками, напевая друг другу восхитительные песни, мелодичность которых очень радовала их и, по-видимому, заставляла прыгать вокруг них бриллиантовых рыбок.
— Ах! — вскричала Мари. — Да ведь это же та самая красивая река, какую крестный Дроссельмейер хотел сделать мне к Рождеству! А я — та самая девочка, что ласкает лебедей!
ПУТЕШЕСТВИЕ
Щелкунчик снова хлопнул в ладоши, и тогда Розовая река на глазах стала вздуваться, и из ее зашумевших вод показалась колесница из ракушек, украшенная сверкающими на солнце драгоценными камнями и влекомая золотыми дельфинами. Двенадцать очаровательных арапчат в шапочках из чешуи дорады и платьях из перышек колибри выпрыгнули на берег и осторожно отнесли сначала Мари, а затем и Щелкунчика в колесницу, и та тут же понеслась по воде.
Надо признаться, это было восхитительное зрелище, вызывавшее в памяти плавание Клеопатры вверх по Кидну: Мари в колеснице из ракушек, овеваемая благоуханиями, скользящая по розовым волнам, увлекаемая вперед золотыми дельфинами, которые поднимали головы и выбрасывали в воздух сверкающие снопы чистейшей розовой воды, а те падали вниз дождем, переливавшимся всеми цветами радуги. И наконец, чтобы радость доставлялась всеми органами чувств, зазвучала нежная мелодия и послышались тонкие серебристые голоса, певшие:
Кого баюкает река, чьи волны пахнут розой?
Титанию ли королеву нежит Или, быть может, фею Маб качает?
Ответьте, рыбки, под водой сверкая,
Подобно ярким молниям мгновенным!
Ответьте, царственные лебеди, скользя По светлой глади вод!
Ответьте, птицы в пестром оперенье,
Подобные летающим цветам!
И все время, пока раздавалось это пение, двенадцать арапчат, вскочивших сзади на колесницу из ракушек, в такт музыке помахивали своими украшенными колокольчиками маленькими зонтиками, в тени которых сидела Мари.
Так она переплыла Розовую реку и приблизилась к противоположному берегу. И, когда расстояние до него осталось не более длины весла, двенадцать арапчат прыгнули кто в воду, а кто на берег и, встав цепочкой, стали передавать друг другу Мари и Щелкунчика, пока те не ступили на цукатную подстилку, усеянную мятными пастилками.
Оставалось пройти через небольшую рощицу, еще красивее, возможно, чем Рождественский лес, настолько сверкало и искрилось здесь каждое дерево той или иной породы. Но более всего удивляли в нем висевшие на ветвях плоды, обладавшие не только необычайным цветом и прозрачностью (одни из них были желтыми, как топазы, другие — красными, как рубины), но и каким-то особенным ароматом.
— Это Вареньевый лес, — пояснил Щелкунчик. — А за его кромкой расположена столица.
И в самом деле, Мари отодвинула последние ветки и замерла в изумлении при виде обширности, великолепия и своеобразия города, раскинувшегося перед нею на цветочном лугу. Дело было не только в том, что стены домов и колокольни блистали самыми яркими цветами: не приходилось ждать, что где-нибудь на земле можно было бы найти здания такого причудливого вида. Что касается крепостных стен и ворот, то они были сделаны целиком из засахаренных фруктов, сверкавших на солнце своими естественными цветами, причем еще больший блеск придавали им покрывавшие их крупинки сахара. У главных ворот, через которые прошли Мари и Щелкунчик, серебряные солдатики при виде их взяли на караул, а какой-то маленький человечек, облаченный в халат из золотой парчи, бросился на шею Щелкунчику, восклицая:
