Другие, из почтения к философии, уверяют, что он воскликнул всего лишь:

— Ай-ай-ай!

Впрочем, еще и сегодня спор по этому важному вопросу продолжается, голоса разделились, и ни одна партия не желает уступить. Единственное, в чем "чертпоберисты" и "ай-айисты" находят согласие друг с другом, единственное, что признается всеми бесспорным, — это то, что принцесса Пирлипат укусила главного хранителя королевской печати за палец. И с тех пор все в стране поняли: в очаровательном тельце Пирлипатхен столько же ума, сколько и красоты.

Стало быть, все были счастливы в этом благословенном Небесами королевстве. Одна лишь королева необычайно тревожилась и беспокоилась, и никто не знал причины этого. Но особенно поражало умы подданных то, как эта боязливая мать заставляла стеречь колыбельку своей дочери. И в самом деле, мало того, что у всех дверей дворца дежурили телохранители, мало того, что около принцессы постоянно находились на страже две няньки, — помимо них, вокруг колыбельки было посажено еще шесть других нянюшек, сменявшихся каждую ночь. Но что вызывало самое большое любопытство и чего никто не мог понять — почему каждой из них полагалось держать на своих коленях кота и почесывать его, чтобы он не переставал мурл ыкать.

Я убежден, дорогие мои дети, что вам, не менее чем обитателям этого маленького безымянного королевства, любопытно узнать, почему этим шести нянюшкам полагалось держать на коленях котов и постоянно почесывать их, чтобы они не переставали мурлыкать ни на секунду; но поскольку вы тщетно искали бы ответ на эту загадку, я сам все расскажу вам, чтобы вы избежали головной боли, неизбежно появившейся бы у вас вследствие подобных стараний.

Однажды, в ту пору, когда принцесса Пирлипат еще не родилась, с полдюжины самых славных монархов вознамерились нанести в одно и то же время визит будущему отцу нашей героини; их сопровождали кронпринцы, наследные великие герцоги и самые миловидные искатели престолов. Для короля, который их принимал и который был одним из самых блистательных монархов на свете, представился случай изрядно опустошить свою казну и устроить множество турниров, конных состязаний и представлений. Но это было еще не все. Узнав от главного управителя королевских кухонь, что придворный звездочет возвестил о наступлении времени забоя свиней и что, судя по взаимному расположению звезд, нынешний год окажется благоприятным для изготовления колбас, он велел устроить на своих скотных дворах грандиозную бойню хрюшек. Затем, сев в карету, он отправился лично приглашать одного за другим всех прибывавших в это время в его столицу королей и принцев прийти отведать вместе с ним супа — столь велико было его желание насладиться их удивлением при виде того роскошного пиршества, какое он рассчитывал им задать; вернувшись во дворец, он отправился в покои королевы и, приблизившись к ней, сказал ласковым тоном, каким обычно мог добиться от нее чего угодно:

— Ну что, милочка моя, ты ведь не забыла, до чего я люблю кровяную колбасу? Правда, не забыла?

Королева с первого же слова поняла, к чему клонит речь король. И в самом деле, этими лукавыми словами его величество хотел сказать всего-навсего, что ей следует предаться, как это было уже много раз, чрезвычайно полезному занятию — изготовлению своими королевскими ручками как можно большего количества сосисок, а также ливерных и кровяных колбас. Она лишь улыбнулась, услышав это высказывание своего супруга, ибо, хотя и высоко неся свое звание королевы, она была куда менее чувствительна к похвалам достоинству, с каким ей удавалось держать скипетр и носить корону, чем к похвалам ее умению делать пудинг и выпекать ромовые бабы. Она удовольствовалась тем, что сделала изящный реверане мужу, сказав, что готова служить ему, приготовляя кровяные колбасы, как, впрочем, и во всем другом.

Главному казначею пришлось тотчас же выдать для королевской кухни гигантский позолоченный котел и огромные серебряные кастрюли, предназначенные для приготовления в них кровяных колбас и сосисок. Невероятных размеров печь растопили дровами сандалового дерева. Королева повязала свой белый камчатовый передник, и вскоре из котла потянуло нежным ароматом. Этот восхитительный запах тотчас же распространился по коридорам дворца, быстро проник во все его комнаты и в конце концов достиг тронного зала, где заседал королевский совет. Король был тонким знатоком вкусной еды, так что этот аромат доставил ему необычайное наслаждение. Однако, поскольку это был степенный государь, славившийся своим умением владеть собой, он какое-то время сопротивлялся притягательной силе, которая влекла его на кухню; но в конце концов, сколь ни властен он был над своими страстями, ему пришлось уступить охватившему его неизъяснимому восторгу.

— Господа! — воскликнул он, поднимаясь. — С вашего позволения, я через минуту вернусь; подождите меня!

И через все комнаты и коридоры он помчался на кухню, сжал в своих объятиях королеву, золотым скипетром помешал в гигантском котле, попробовал на язык его содержимое и, немного успокоившись, вернулся на заседание совета, где, хотя и несколько рассеянно, вновь занялся обсуждавшимся на нем вопросом.

Он покинул кухню как раз в тот ответственный момент, когда разрезанное на ломтики сало нужно было поджарить на серебряных жаровнях; королева, ободренная похвалами супруга, лично занялась этим, и, когда первые капли жира, шипя, упали на раскаленные угли, послышался тоненький дрожащий голосок:

Сестра моя, дай мне хотя б кусочек сала!

Я тоже царствую, сомнений в этом нет.

Жаркого вкусного давно я не едала,

Лишь ломтик колбасы прошу я на обед.

Королева тотчас же узнала этот голос: он принадлежал госпоже Мышильде.

Госпожа Мышильда долгие годы жила в королевском дворце. Она утверждала, что состоит в родстве с королевской семьей и что сама она — королева мышиного королевства; вот почему она держала под кухонным очагом весьма многочисленный двор.

Королева, женщина добрая и кроткая, хотя и отказываясь вслух признавать госпожу Мышильду коронованной особой и своей сестрой, тайком оказывала ей множество знаков уважения и была с ней чрезвычайно любезна, так что король нередко упрекал ее за подобное унижение королевского достоинства; понятно, что в столь торжественных обстоятельствах королева не захотела отказывать своей подруге в ее просьбе и сказала ей:

— Подойдите сюда, госпожа Мышильда, подойдите смелее и отведайте — я вам разрешаю — этого сала, сколько вам захочется!

Госпожа Мышильда тут же появилась на кухне, веселая и юркая, и, вспрыгнув на плиту, принялась ловко хватать своими маленькими лапками один за другим те кусочки сала, какие ей протягивала королева.

Но тут вдруг, привлеченные радостными попискиваниями, которые издавала мышиная королева, а более всего — соблазнительным запахом, исходившим от жареного сала, на кухню явились — такие же юркие и прыткие — сначала семь сыновей госпожи Мышильды, затем ее родственники, затем свойственники, страшные негодяи и ужасные обжоры; они так набросились на сало, что королева при всем своем хлебосольстве вынуждена была заявить им: если они будут продолжать в том же духе, то для кровяных колбас сала совсем не останется. Однако сколь ни справедливо было это замечание, семь сыновей госпожи Мышильды не обратили на него никакого внимания и, несмотря на увещевания своей матери и своей королевы, подавая дурной пример своим родственникам и свойственникам, так набросились на сало своей тетушки, что оно могло вот-вот совсем исчезнуть, но тут на крики королевы, неспособной более справляться с назойливыми гостями, прибежала обер-гофмейстерина, которая позвала главного повара, тот позвал начальника поварят; вмиг появились поварята, вооруженные вениками, опахалами и метлами и быстро заставили весь мышиный народец убраться обратно под печь. Но победа, хотя и была полной, оказалась запоздалой: у королевы осталась едва ли четверть сала, необходимого для изготовления сосисок, а также ливерных и кровяных колбас; то, что уцелело, было в соответствии с указаниями королевского математика, срочно призванного по этому случаю, по всем правилам науки распределено между большим котлом для кровяных колбас и двумя большими кастрюлями для ливерных колбас и сосисок.