Долго ждать ему не пришлось: приподнялась защелка, и добрая женщина появилась на пороге. Она поцеловала Вилли, а затем, вся в слезах, опустилась на стул.

Она устала едва ли не до бесчувствия и принесла только кусочек хлеба…

Ребенок тоже поцеловал мать и тихо сказал ей:

— Матушка, я твердо решил отправиться в странствия по миру и найти работу, чтобы больше не быть тебе обузой.

У доброй женщины слезы так и хлынули из глаз.

— Я хорошо знаю, что это жестоко, — продолжал маленький Вилли, — но ты, матушка, согласишься, что иного способа избежать голода у нас нет. Когда ты останешься одна, твоего заработка тебе хватит, а когда я, в свою очередь, тоже буду один, мне придется как-то выпутываться из беды; потом я вырасту, стану сильным, наживу состояние, и ты увидишь, что я стану достаточно богатым, смогу обеспечить твою старость и ухаживать за тобой, так что работать тебе не придется.

Сердце матери было ранено, но она понимала, так же как и умный маленький мальчик, что для них не существует иной возможности выбраться из жизненного тупика.

День поднимался сияющий и веселый, словно он хотел поддержать смелое решение ребенка. Старый ореховый шкаф был открыт, и оттуда извлекли единственные башмаки мальчика, бережно хранившиеся для праздничных дней. Их почистили так же тщательно, как и воскресную одежду, которая, по правде сказать, мало чем отличалась от будничной, с упорством починяемой бедной матерью. Тем не менее Вилли счел себя вполне нарядным и пребывал в уверенности, что подобное платье будет свидетельствовать в его пользу.

Мать и сын с грустью съели кусок вчерашнего хлеба, стараясь не смотреть друг на друга, чтобы скрыть слезы, катившиеся из их глаз.

О, поверьте мне, дорогие дети, любящие своих матерей и обожаемые ими, бедному маленькому Вилли понадобилось немало мужества, чтобы расстаться со своей матерью.

— Пойдем, дорогая моя матушка, — пробормотал он наконец, — мне нужно отправляться; видишь, погода прекрасная, солнце мне улыбается, дорога простирается передо мной, словно бесконечный зеленый луг.

А она растерянно смотрела на сына, будто впервые слышала об этом его замысле; ее боль вырвалась наружу с невиданной силой, и она, рыдая, обвила шею сына руками, как это может сделать только нежная мать.

Мальчик попытался ее утешить, улыбнуться сквозь слезы, а затем, наконец, надев решительным жестом шапку, он взял свою палку и котомку, обнял мать в последний раз и, мужественно освободившись из ее объятий, сделал свой первый шаг в совершенно незнакомый ему мир.

Но у матери вырвался крик боли; Вилли обернулся, и несчастная женщина повисла на его руке, чтобы вместе с сыном пересечь находившийся у дороги крошечный садик — их единственную радость.

Здесь они немного замедлили шаг. Каждый цветок был им другом и, казалось, склоняясь перед ними, хотел проститься с мальчиком. Наконец, маленькая деревянная калитка была распахнута и Вилли мужественно переступил ее порог.

Здесь еще раз повторились слезы и поцелуи; в конце концов, добрая женщина, понимая, что прощание, такое мучительное для них, не может длиться вечно, закрыла ладонями лицо и безмолвно заплакала. Сын обернулся, чувствуя, как трудно ему уйти от материнской любви, такой нежной и преданной, однако его собственная воля определила ему долг и его сердцу пришлось повиноваться; поэтому, крикнув матери последнее "Прощай", мальчик пошел в слезах своей дорогой.

Распевая радостную песенку, высоко взлетел в утреннюю лазурь жаворонок; мягкий благоуханный воздух первых часов дня освежал пылавшую огнем голову Вилли; слезы у него мало-помалу перестали литься, но его грудь время от времени еще вздымалась, ведь боль в его душе, по сути, ничуть не уменьшилась; правда, чем больше он удалялся от дома, тем быстрее шагал. Перед ребенком расстилалась земля обетованная, и его воображение переполнялось грезами о будущих удачах. Он думал о радости, которой переполнится его сердце, когда по возвращении он будет ступать по тем же лугам, по которым сейчас уходит, а также о том, что вернется он домой, обремененный богатствами, и бросит их к ногам своей матушки.

По мере того как такого рода мысли все больше занимали ум мальчика, они все больше утешали его, и он принялся напевать на ходу, пытаясь доказать самому себе, что у него предостаточно мужества и решимости.

Пересекая долину, повсюду пестревшую луговыми цветами, которые источали сладостные запахи, он внезапно увидел над своей тропинкой белое светящееся облако, из которого выступали две гигантские руки. Никаких причин пугаться не было, поскольку их открытые ладони простирались перед ним на траве и в них не чувствовалось ни малейшей угрозы.

Вилли остановился, в изумлении глядя на эти руки, и тут голос, казалось исходивший прямо из облака, обратился к нему:

— Вилли, ничего не бойся: нам известны твои замыслы и мы пришли, чтобы способствовать им. Упорствуй в своем стремлении быть трудолюбивым, и мы всегда будем готовы прийти к тебе на помощь. Мы будем незримы для всех глаз, кроме твоих, и будем приниматься за дело каждый раз, когда ты будешь нуждаться в нашей помощи. Так что иди и ничего не страшись; путь успехов открыт перед тобой, как он всегда открыт для тех, кто искренне трудолюбив.

— Благодарю вас, добрые большие руки, — сказал Вилли, снимая перед ними свою шапку. — Я уверен, что вы желаете мне добра. Я слишком мал, чтобы вы желали мне зла или причинили его; к тому же я всегда видел, даже у животных, как большие и сильные покровительствуют тем, кто мал.

Руки исчезли, и Вилли продолжил свой путь.

Славный мальчик чувствовал себя увереннее после этого столь необычного происшествия, сулившего ему будущие успехи, и по пути прыгал и приплясывал с такой радостью, какую не приносили ему даже детские игры. Ему казалось, что после подобного обещания никакое препятствие не помешает его счастливой судьбе, и он радовался, продолжая свой путь.

Однако часы шли, и маленький Вилли стал замедлять шаг, поскольку уже начала сказываться его усталость. Он лег на траву и, глядя в голубое небо, стал следить за движением в лазури клочковатых облаков, которые скользили в поднебесье, обгоняя друг друга; однако, пока мальчик отдыхал, ему показалось, что он слышит нечто похожее на раскаты грома; он прислушался: звук этот доносился откуда-то неподалеку и, несомненно, не с неба. Вилли встал и пошел по направлению к шуму, который, по мере того как он приближался к нему, звучал все громче и громче. Наконец, он дошел до края какой-то пропасти и увидел огромный и величественный пенящийся водопад, с оглушительным грохотом низвергавшийся с высоты не менее пятидесяти футов.

Вилли посмотрел направо и налево, но огромная преграда полностью закрыла ему путь. Ему следовало подниматься вверх по реке (ведь это и была настоящая река), пока он не набрел бы на какой-нибудь мост. Но найдет ли он этот мост? Да и существует ли этот мост на самом деле? У Вилли не было в этом ни малейшей уверенности.

Сердце у бедного ребенка упало; обессиленный, он сел у водопада и заплакал.

Всего лишь минуту предавался он своему горю, как вдруг почувствовал, что гигантская рука бережно приподнимает его, переносит над грозными водами и ставит живым и невредимым на противоположный берег.

Как только рука поставила мальчика на ноги, она стала неощутимой, а затем и незримой; но, прежде чем она совсем исчезла, Вилли, ребенок вполне воспитанный, успел снять шапку и сказать ей:

— От всей души благодарю вас, большая и благосклонная ко мне рука; вы выполнили свое обещание, и я вам за это признателен.

Отныне появление гигантских рук больше не казалось ему игрой воображения, поскольку благодаря их помощи он перенесся с одного берега потока на другой, и мужество Вилли возросло вместе с уверенностью в оказанном ему покровительстве и в огромной силе этого покровительства.

Вскоре он добрался до густого леса, где росли необычайной высоты деревья с узловатыми стволами и сомкнувшимися между собой кронами; их огромные ветви переплетались самым фантастическим образом, не говоря уже о кустах и выступавших на поверхность корнях, окружавших лес и, подобно змеям, лежавших поперек тропинок словно для того, чтобы защитить от дерзкого странника вход в эти зеленеющие глубины.