Всеволод Багрицкий (1922–1942) Дорога в жизнь Почему же этой ночью Мы идем с тобою рядом? Звезды в небе – глазом волчьим… Мы проходим теплым садом. По степи необозримой, По дорогам, перепутьям… Мимо дома, мимо дыма Узнаю по звездам путь я. Мимо речки под горою, Через южный влажный ветер… Я да ты, да мы с тобою. Ты да я с тобой на свете. Мимо пруда, мимо сосен, По кустам, через кусты, Мимо лета, через осень, Через поздние цветы… Мы идем с тобою рядом… Как же вышло? Как поймешь? Я остановлюсь. Присяду. Ты по-прежнему идешь. Мимо фабрики далекой, Мимо птицы на шесте, Мимо девушки высокой — Отражения в воде… 1938 «Отчего же дым над городом…» Отчего же дым над городом, Тишина и голубое небо… Тополей раздвоенные бороды И больших домов ковриги хлеба. Почему, разбитая, усталая, В этот мир, кричащий про тоску, Ты вошла зеленая и алая, И на все упал твой взгляд вокруг! И тебе воздали на гармонике, Ты вошла в смычок, орган и бубен, Все твердило жалобно и тоненько: Любит, любит, любит. И тебя назвали Афродитой, Сделали твое изображение, И твой памятник, из мрамора отлитый, Вызывает страсть и вдохновение. Стороной проходит время мимо, Ты стоишь и видишь пред собой Байроновский плащ неколебимый, Пушкина с протянутой рукой. 1938 «Уходило солнце. От простора…» Уходило солнце. От простора У меня кружилась голова. Это ты та девушка, которой Я дарил любимые слова. Облака летели – не достанешь, Вот они на север отошли… А кругом, куда пойдешь иль взглянешь, Только степь да синий дым вдали. Средь прохлады воздуха степного Легких ощутима глубина. Ветер налетал… И снова, снова Ясная вставала тишина, — Это ночь. И к нам воспоминанья Темные раздвинули пути… Есть плохое слово: «расставанье» — От него не скрыться, не уйти. Москва, 1939 г. «Ты будешь жить, командир Абаков…» Ты будешь жить, командир Абаков! Еще не окончен путь. Ты будешь жить, командир Абаков! Под быстрою тенью ночных облаков Мы свидимся как-нибудь. Мы вспомним войны суровые дни, Сражений гул и дым. Мы вспомним тебя, связной Квашнин, Товарищ и побратим. Если ты ранен в суровом бою, В жестокой сражен борьбе, Твой друг разорвет рубаху свою, Твой друг перевяжет рану твою, Твой друг поможет тебе! Москва, 1941 г. Одесса, город мой! Я помню, Мы вставали на рассвете: Холодный ветер Был солоноват и горек. Как на ладони, Ясное лежало море, Шаландами начало дня отметив. А под большими Черными камнями, Под мягкой, маслянистою травой Бычки крутили львиной головой И шевелили узкими хвостами. Был пароход приклеен к горизонту, Сверкало солнце, млея и рябя. Пустынных берегов был неразборчив контур. Одесса, город мой, мы не сдадим тебя! Пусть рушатся, хрипя, дома в огне пожарищ, Пусть смерть бредет по улицам твоим, Пусть жжет глаза горячий черный дым, Пусть пахнет хлеб теплом пороховым, — Одесса, город мой, Тебя мы не сдадим. 1941 «Ты помнишь дачу и качели…» Ты помнишь дачу и качели Меж двух высоких тополей, Как мы взлетали, и немели, И, удержавшись еле-еле. Смеялись. А потом сидели В уютной комнате твоей. Был час, когда река с луною Заводит стройный разговор. Когда раздумывать не стоит И виснут вишни за забор. Здесь, ни о чем не беспокоясь. Торжествовала старина. Сквозь лес мигнет огнями поезд, Гудок… И снова тишина. – На дачку едешь наудачку, — Друзья смеялись надо мной: Я был влюблен в одну чудачку И бредил дачей и луной. Там пахло бабушкой и мамой, Жила приличная семья. И я твердил друзьям упрямо. Что в этом вижу счастье я. Не понимая, что влюбился Не в девушку, а в тишину, В цветок, который распустился, Встречая летнюю луну. Здесь, ни о чем не беспокоясь, Любили кушать и читать. А я опаздывал на поезд И оставался ночевать. Я был влюблен в печальный рокот Деревьев, скованных луной, В шум поезда неподалеку И в девушку, само собой. 12 ноября 1941 |
