Юрий Журавлев Многообразия 1. Будь к слуге своему благосклонна[1] Зачем по коже загорелой Зачем по коже загорелой Ты острой палочкой ведешь И процарапываешь белым От буквы Л: Любовь и о ж ь? До срока сердце не тревожь! Еще узнаешь лет в пятнадцать, Зачем они объединятся. Читая Клода Бернара Цветы цветут как бог послал: Где зло, где пышно. Они не ждут ничьих похвал, И слез не слышно. Цветенье это – как рассвет Без дум и тягот, Им никакого дела нет До вкуса ягод. Предначертанья их пока Как бы неверны, Но превращения цветка Закономерны. Есть любовь Есть любовь, горячая, как пламя, Есть любовь, угрюмая, как рок, Чувства есть, что движут небесами, А моя любовь – ручной зверек. Он почти не требует ухода, Ждать и верить он готов всегда. Вдоль балкона – вся его свобода, Что упало – то его еда. Но когда домой в холодный вечер Ты идешь, а в горле слезный ком, Он так верно прыгает на плечи И горячим лижет языком. И каким бы ни был ты разбитым, Он тебя сумеет умилить, И под крышей с лозунгом прибитым Можно снова чувствовать и жить. Шоколадный август Вот и кончился солнечный ад, Загораем уже без опаски, И совсем как густой шоколад Стали милые карие глазки. Шоколадом облито плечо, Мне прием извините избитый — Был бы здесь шоколад ни при чем, Но колени им тоже облиты. И везде, где настойчивый взгляд Не встречает особой преграды — Шоколад, шоколад, шоколад… Это сколько ж в тебе шоколада!? Как сумела ты все это – ах! — Для меня это просто загадка: Шоколад у тебя на руках, Шоколад у тебя на губах, И во рту у тебя шоколадка… Жеребенок рыжий Жеребенок рыжий-рыжий, Жеребенок золотой, Я нашел тебя и выжил В жизни, грустью залитой. Черноусый дед Корней Нас привез на этот остров, Все, казалось, будет просто, Если хватит теплых дней. Вышло все наоборот, Жизнь всегда переиначит: Кто смеялся, тот заплачет, Кто поплакал, тот вздохнет. Вот и нам пророчат годы — Неизбежно, как во сне: Мало быть одной породы, Надо в общем табуне… Невозможно не расстаться, Оборвется эта нить. Мне – уйти, тебе – остаться, Мне – молчать, тебе – грустить. А из этого далека, Пресловутой той реки, Ни совета, ни попрека, Ни протянутой руки… Жеребенок рыжий-рыжий, Жеребенок золотой, Кем ты станешь в мире выжиг, В жизни, ложью залитой? Лоно твое безмятежно
Лоно твое безмятежно, и кожа твоя шелковиста. Чтобы начать очень медленно, нежно, А кончить не быстро, Надо сперва прошептать твое долгое имя, Губы твои потревожить губами своими. Легкой рукою скользя вдоль бедра в направлении шеи, Вдруг уколоться внезапно проснувшейся грудью твоею. Тысячу раз будет эта игра повторяться — Первому отклику не разучусь удивляться! Шепотом, шепотом, только губами одними, Ты, словно в эхо, в мое погружаешься имя. Я же послушно тебе и на все отзываюсь И простодушно все ближе к тебе прижимаюсь. Долго ли ждать? И волна, золотая, как осень, Приподнимает меня, и несет, и уносит… Тысячу раз опрокидывать буду – и каждый Горло внезапною будет охвачено жаждой. Тысячу раз… Наконец мы уснем, недвижимы, Что-то меж нами останется непостижимым, Что-то… А что? Я не знаю, и ты в словарях не отыщешь… Ладно, оставим… Быть может, для следующей тыщи. Мы с тобой Мы с тобой – глаза в глаза. Наши встречи не случайны — В этом больше нету тайны: Sign of time, я бы сказал. Мы с тобой – сосок в сосок, Одинакового роста. Это значит – надо просто Потянуть за поясок, Раз уже навстречу встали Очарованные дали. Мы с тобой – один в одном. Но смотри, какая разность: Мой сосок – пустая праздность, Твой сосок – тугая жизнь. Ну-ка, боком повернись! В сонной грации ленивой Ты мучительно красива, Так и тянешь, как магнит. И улыбка, словно рыбка, Ускользает и манит. Мы с тобой – сосок в сосок, Но смотри, какое дело: Раз уж ты сама успела Потянуть за поясок, Лучше, если б ты присела И приблизила мысок, Под которым, за которым Или около того Мы сойдемся в дивном споре И посмотрим – кто кого. |
