— По правде сказать, нет, сударь.

— Так вот, он приказал отрезать смутьянам уши и даже велел отрезать самым строптивым из них носы, я могу за это поручиться, слышите, мадемуазель? Если бы господин регент был справедлив, он прибегнул бы к такому же средству, и на этом все кончилось бы.

Мы украдкой смеялись над стариком; было необычайно забавно представлять себе господина герцога без носа. Герцогиня Менская оставалась серьезной; она ответила с важным видом:

— Сударь, это тем более надежное средство, что если лишить лицо господина герцога носа, то уж не знаю, что там у него останется.

— Во времена халдеев, мадемуазель, не допустили бы подобного произвола.

— Это вы говорите о носе господина герцога?

— Нет, мадемуазель, о нападках на завещание покойного короля; халдеи были беспощадны к бунтовщикам. Я читал, что Смердис, не маг, а другой Смердис, тот, что окривел в тюрьме, поскольку много плакал…

— Стал одноглазым?

— Он обрек себя каждый день ходить босиком на могилу своего дяди за то, что не исполнил его воли, и он ходил туда, мадемуазель.

— Вот еще один способ. Можно было бы каждое утро посылать господина герцога Орлеанского, господина герцога и других принцев в Сен-Дени босиком; хотела бы я посмотреть на это шествие. Однако позволю себе заметить, что родня Людовика Четырнадцатого не должна руководствоваться теми же правилами, что и дети Нимрода, и нам следовало бы равняться на чуть менее давние образцы.

— Ах, мадемуазель, разве может нынешнее племя соперничать с прекрасной древностью? Какие примеры для подражания, какие благородные цели в этом дивном прошлом, лишь бледной копией которого мы являемся!

Поднявшись, ученый завел речь о былых временах, то и дело прибегая к латинским и греческим словам, но ее высочество оборвала гостя, спросив, не угодно ли ему поступить на службу в Сорбонну.

— Я охотно направила бы вас туда, сударь, в знак благодарности за удовольствие, которое вы нам сегодня доставили. К сожалению, это зависит не от меня. Близится час богослужения, прощайте.

Этот человек, которого звали Бурден-старший (наконец-то я вспомнила его имя), вскочил, возмущенный тем, что его речам предпочли другое занятие.

— Я ухожу, мадемуазель, но если вы снова меня позовете, не рассчитывайте на меня: я больше не приду.

С этими словами он удалился.

Вот доподлинный рассказ об одном из ученых нашего времени; сам Мольер не побрезговал бы им для создания очередного шедевра.

XXIV

Эта сцена оказалась для меня хорошей приманкой; я искренне поверила в то, что мне преподнесли, и, когда мадемуазель Делоне предложила также встретиться с некой графиней, некой г-жой Дюпюи и неким аббатом Лекамю, которые собирались показывать чудеса и делать удивительные предсказания, я чрезвычайно обрадовалась и сразу же согласилась. Обитатели Со ликовали, меня же использовали в качестве ширмы. Обласканная господином герцогом Орлеанским, я не вызывала подозрений и могла бы при случае подтвердить, что мы не совершали ничего предосудительного, ведь меня туда пригласили и настояли на том, чтобы я осталась. То была превосходная выдумка; столь юная и неискушенная особа, как я, должна была попасть в западню. Что я и не преминула сделать.

— В таком случае, сударыня, вы будете ужинать с Делоне, — прибавила герцогиня Менская, — ведь эти знаменитые особы поддерживают отношения только с ней. Я же появлюсь за десертом, надев маскарадный костюм; если чародеи меня узнают, я прикажу выставить их за порог. Господин герцог Менский не одобрил бы подобных занятий; это годится лишь для господина герцога Орлеанского, который верит в чертовщину, лишь бы во что-то верить. Вы же ничем не связаны и позабавитесь вовсю.

Я все утро слушала принцессу, которая была очень остроумной и прекрасно умела забавлять. Она рассказала мне о своем ордене Пчелы и прибавила, что, к сожалению, теперь уже не устраивают былых великолепных церемоний, и поэтому меня нельзя возвести в рыцарское достоинство.

— Но нашим заботам придет конец, и мы к этому вернемся. Я надеюсь, вы увидите Со во всем его первозданном блеске; возможно, уже скоро… Если я выиграю тяжбу, — живо прибавила герцогиня, — мы станем богаче, чем прежде; господин герцог Менский перестанет бояться за своих детей, их состояние и будущее, и тогда мы будем спокойно веселиться.

Мадемуазель Делоне, числившаяся камеристкой ее высочества, на самом деле таковой не являлась. У нее не было никаких домашних обязанностей, за исключением того, что она должна была всегда находиться возле принцессы; между тем ее использовали скорее в качестве секретаря и наперсницы; она никогда не обувала свою госпожу и ни разу не приколола ей ни одной булавки; герцогиня Менская говорила:

— Мадемуазель Делоне считается моей камеристкой, однако мой ум лишь покорнейший слуга ее ума.

Это было не так: герцогиня Менская властвовала над всеми.

Когда пришло время и мы закончили одеваться, мне сообщили, что нам предстоит ужинать в одном из домов Со, у некоего дворянина, выдававшего себя за ученого и обладавшего неопровержимыми доводами, способными одолеть врагов герцога Менского.

— В этой комедии участвует одна голодная графиня, о которой я вам упоминала; она с огромным трудом уговорила дворянина пригласить меня на ужин, чтобы я его выслушала; этот человек живет в Со, он богач и скупец и нагонит на меня смертельную скуку своими книгами; и все же я надеюсь, что мы обойдемся без Смердиса-мага и Семирамиды. Пеняйте на меня, если хотите, но я решила иметь при себе подругу по несчастью. То, что представляется нам скучным, когда мы одни, кажется забавным, когда нас двое и можно обменяться мнениями; вы так не считаете?

Я согласилась и последовала за своей спутницей, готовясь посмеяться над этими чудаками; однако я не предполагала, с чем мне предстояло столкнуться.

В обычной карете нас отвезли в дом дворянина, которого звали г-н Депре. Это было довольно далеко от дворца. При нашем появлении в скромном жилище все пришло в движение; служанки, кланяясь, спешили снять с себя кухонные фартуки, очень чистые, без единого пятнышка, как вещи, которыми редко пользуются.

— Здесь живут или очень расточительные, или очень скупые люди, — тихо сказала я своей спутнице, — посмотрите, какие опрятные кухарки, если только это не объясняется тем, что им редко приходится готовить.

— Примите к сведению, что угощение будет скудным, — ответила мадемуазель Делоне, — мы будем ужинать во дворце, когда вернемся.

Господин Депре вышел нас встретить в сопровождении своих гостей; мы были важными персонами, и нам низко кланялись.

Графине не терпелось сесть за стол; будучи необычайно любезной, она отвела нам лучшие места и представила собравшихся; короче, всем своим поведением она словно говорила:

— Боже! До чего я вам благодарна! Сегодня вечером мне не придется жевать только черствый хлеб.

Бедная женщина! Какое жестокое разочарование ее ожидало! Неужели старые желудки похожи на молодые сердца и тоже убаюкивают себя иллюзиями? Разве они способны довольствоваться пустыми надеждами?

Среди гостей были очень странные люди не от мира сего; не менее любопытными были аббат Лекамю и г-жа Дюпюи, обещанная пифия. Все стали в круг; хотя не было холодно, в камине дымило несколько головешек; нам сказали, что это делалось из экономии. Располагавшаяся на первом этаже большая комната с окнами, где мы оказались, никогда не открывалась. Там царила ужасная сырость; если бы не эта видимость очага, в ней нельзя было бы находиться; кроме того, мы вскоре убедились, что огонь был нужен для других целей.

Меня и мадемуазель Делоне, чтобы оказать нам честь, усадили по краям камина; таким образом, нам пришлось, к великому нашему сожалению, расстаться. Мы могли разговаривать только глазами и вдобавок должны были соблюдать осторожность, так как за нами наблюдали.

Вокруг стояли женщины с умильным выражением лица и мужчины с любезными улыбками; мы хранили молчание и напоминали двух китайских болванчиков. Меня разбирал смех.