— Государь, я изображаю ваше величество, — отвечал герцог, когда король делал ему шутливое замечание по этому поводу.

Он отыскал в одном из монастырей Руэрга некую г-жу де Сен-Венсан, жену председателя парламента Экса, которая разошлась с мужем, чтобы веселиться без помех, и при этом выдавала себя за жертву. Ей было за сорок, но она была еще хоть куда по сравнению с престарелым маршалом. Герцогу она показалась красивой: она когда-то была недурна собой и сохранила следы былой красоты. Он сказал ей об этом, и она ему поверила, а затем и он и она доказали, что не напрасно поверили друг другу.

Как нетрудно понять, жена председателя вовсе не полюбила этого старого урода; она просто обрадовалась возможности использовать его, чтобы покинуть монастырь без согласия родных и оказаться в Париже под покровительством маршала. Тот был в восторге и появлялся с ней повсюду; все над ним посмеивались… Между тем она была знатной особой: урожденной Ванс де Вильнёв, но не имела ни гроша за душой, так как все растратила со своими любовниками, а г-н де Сен-Венсан не собирался больше ссужать ее деньгами.

Господин де Ришелье — скупец, он никому ничего не дает, но для себя ничего не жалеет. Председательша попыталась намекнуть любовнику, что ей нужны деньги, но он пропустил это мимо ушей; она продолжала ему об этом твердить, и он отделался шуткой:

— Полноте, сударыня, в наши-то годы! Только молодым людям пристало чистосердечно платить за любовь; что касается нас, мы оба остались бы внакладе.

Дама не сдавалась или, по крайней мере, решила прибегнуть к другой уловке, чтобы припереть скрягу к стенке. И тут начинается непонятное: никто в точности не знает, кто из них виноват; мой знакомый судья полагает, что, возможно, и он, и она, и я с ним согласна.

В одно прекрасное утро заплаканная, безутешная председательша является к своему любовнику и заявляет ему, что она погибнет, если он не придет ей на помощь: у нее отнимут все, чем она владеет, а ее посадят в тюрьму.

Маршал улыбается присущей ему ехидной улыбкой, как это было ему свойственно уже в шестнадцать лет, и отвечает, что у него ничего нет и что он сам стеснен в средствах — словом, пускает в ход обычные в таких случаях слова.

— Вы располагаете кредитом, воспользуйтесь этим.

— Каким образом?

— Достаточно вашей подписи.

— Моей подписи? Она ходит по рукам, разыщите ее. У моего управляющего есть несколько моих векселей, возьмите их.

Эта особа тут же отправилась за векселями; управляющий отдал их ей с такой же улыбкой, как у его господина; она взяла: их стоимость составляла двести тысяч ливров. Председательша призвала на помощь некоего неимущего стряпчего; решив, что этих денег недостаточно, они стали изучать подпись и изготовили другие векселя на ту же сумму, даже немного большую, как говорится в судебном деле, и все это пустили в обращение. Госпожа де Сен-Венсан получила деньги, и все шло хорошо, пока не подоспел срок платежа. Когда дама предъявила первый вексель, герцог и управляющий расхохотались: они знали, что он поддельный, и даже не старались его вернуть. Старый маршал радовался, предвкушая, какое лицо будет у его инфанты, когда она обнаружит, чем с ней расплатились за ее ласки. Между тем нотариус герцога попросил у него короткой аудиенции, и тот принял его.

— Господин маршал, стало быть, вы нуждались в деньгах? Почему же вы не попросили их у меня, вместо того, чтобы пускать вашу подпись по рукам?

— Я подписываю только свои деловые бумаги, сударь.

— Как же я мог вчера вечером видеть векселя на сумму в полмиллиона ливров за вашей подписью в руках одного еврея?

— Полмиллиона ливров? Этого не может быть.

— Прошу прощения, ваша светлость, они выписаны на имя госпожи де Сен-Венсан.

— Я не выписывал ей ни одного векселя.

— В таком случае это фальшивка, ибо я видел эти бумаги, имею честь снова это вам повторить.

— Э! Какое мне до этого дело! Я не стану их оплачивать.

— Прошу прощения, ваша светлость, вы их оплатите, если только не докажете, к чему я вас побуждаю, коль скоро вы располагаете такой возможностью, что подпись подделана. Ради этого придется переступить через любые соображения и предъявить госпоже де Сен-Венсан обвинение в подлоге.

— Это очень серьезно.

— Без этого не обойтись; в противном случае платите и молчите. Если бы я имел честь быть господином маршалом герцогом де Ришелье, я решил бы, что это дорогой урок, но умолчал бы о нем во избежание худшего.

— Полноте, сударь! Вы с ума сошли! Заплатить полмиллиона ливров старой карге де Сен-Венсан, в то время как самые красивые и знатные дамы обходились мне даром? Уж лучше я приведу в действие все парламенты королевства.

— Как вам будет угодно, ваша светлость, я должен был высказать свое мнение.

Как вы понимаете, маршал обеспокоился и принялся искать адвокатов; все они были единодушны: доказать подлог или заплатить. Герцог не колебался, и г-жу де Сен-Венсан арестовали; под стражу взяли также стряпчего и двух-трех его сообщников. Их отправили в Бастилию, и, благодаря влиянию г-на де Ришелье удалось добиться, чтобы с узниками обращались чрезвычайно сурово.

Герцога никто не любил; у него было немало завистников, множество брошенных, обманутых женщин и не меньшее количество мужчин, пострадавших из-за его жестокости; все это вызвало возмущение, и против маршала поднялся всеобщий ропот. Он обращал на это не больше внимания, чем на дождь, капавший на красный бархатный верх его кареты.

Госпожа де Сен-Венсан так громко негодовала, что привела в возмущение народ и настроила его в свою пользу. Безусловно, над дамой учинили произвол, хотя она была воровкой и мошенницей. Председательшу так мучили, невзирая на ее пол и положение, что она едва не сошла с ума, в то время как маршал, еще более виновный, чем она, ибо у него не было никаких оправданий, разгуливал на свободе и пользовался прежними почестями.

Я не могу сказать, что этого человека уважали; напротив, трудно пользоваться более сильным презрением, чем то, с которым к нему относились во всех сословиях. В Парламенте, где слушалось дело, адвокаты до того обливали маршала грязью, что принц де Конти оборвал их и заявил, что, даже не являясь другом герцога, он не станет больше ничего слушать, ведь они собрались не для того, чтобы слушать, как оскорбляют г-на де Ришелье, а чтобы выяснить, подлинными или поддельными являются его векселя.

Приговор, который столько бранили, напротив, кажется мне совершенно справедливым. Было признано, что векселя фальшивые, каковыми они, в сущности, и были, но г-н де Ришелье это знал, хотя бы частично: он самолично совершил подлог или это сделали по его приказу; спрашивается: с какой целью? Мы этого не знаем и никогда не узнаем. Если бы г-жу де Сен-Венсан осудили, герцога следовало бы осудить вместе с ней, а такое было невозможно, и его лишь заклеймили позором.

Председательша и ее сообщники не понесли никакого наказания, и их отпустили на свободу, в то же время заявляя об их вине; самое интересное заключается в том, что г-ну де Ришелье пришлось, во-первых, заплатить судебные издержки, а во-вторых, все убытки. Приговор был четким и ясным; для тех, кто знал суть дела, другого решения быть не могло. Госпожа де Сен-Венсан была разорена, и ей пришлось скрываться; она уехала в какую-то глушь, и о ней больше ничего не было слышно. Кредиторы же понесли ущерб: Ришелье им ничего не заплатил, а г-жа де Сен-Венсан, как вы понимаете, тем более.

Несмотря на все это, маршал ничуть не утратил присущей ему важности и наглости. Он появлялся повсюду с гордо поднятой головой и посмеивался с беззастенчивым цинизмом над этой постыдной историей. Один из доводов защищавшего его адвоката был таков:

— Всем известно, что господин герцог де Ришелье не из тех, кто тратит свои деньги на женщин; он никогда не расстался бы с полумиллионом франком даже ради самой прекрасной издам. Его взгляды на этот счет хорошо известны.

Маршал пересказывал эти слова и кичился своей скупостью; я не в состоянии передать, какое отвращение он у всех вызывал, и никто даже не старался этого скрыть.