Я покорнейше прошу у него прощения, но это ужасная глупость!
XLII
Когда уж вам за шестьдесят, Ничей не привлекайте взгляд, А то взамен былых услад Отпор получите в награду.
Печаль, подругу этих лет,
Смягчает лени теплый свет.
В себя лишь верить, мой совет,
Покоем заменив усладу.[22]
Я послала г-ну Уолполу в ответ данный куплет, и, поскольку этот человек превыше всего дорожит тем, в чем ему отказывают, он, увидев, что по-другому изводить меня ему не удастся, принялся вновь понемногу писать мне, вместе с тем не переставая меня порицать, чтобы не отвыкнуть от этого занятия.
Примерно тогда же скончалась г-жа де Тальмон, которой я уделю немного внимания; я не могу не привести по этому поводу запись г-на Уолпола, исполненную остроумия и того, что англичане называют юмором. Он приложил ее к написанному мной портрету принцессы, а я сохранила и то, и другое. Вот эта запись:
«Эта особа родилась в Польше и была свойственница королевы Марии Лещинской, с которой она прибыла во Францию и вышла там замуж за одного из принцев рода Буйонских, оставившего ее вдовой. Чтобы угодить доброй королеве, она в последние годы своей жизни стала изображать из себя святошу, после того как в молодые годы, потакая собственным прихотям, была женщиной легкого нрава. Ее последним любовником был Молодой претендент, чей портрет она носила в браслете, обратная сторона которого являла взору лик Иисуса Христа. Когда кто-то спросил, какова связь между двумя этими изображениями, графиня де Рошфор (впоследствии герцогиня де Ниверне) ответила:
“Та же, что вытекает из слов Евангелия: "Царствие мое не от мира сего"”.
Когда я находился в Париже в 1765 году и написал там “Письмо от имени короля Пруссии г-ну Руссо”, письмо, наделавшее столько шуму, принцесса де Тальмон попросила вдовствующую госпожу герцогиню д’Эгийон, которая была хорошо со мной знакома, привезти меня к ней…
Мы встретились с принцессой в Люксембургском дворце, в просторной зале, обитой старинным красным штофом и освещенной всего двумя свечами; на ее стенах висело несколько старинных портретов прежних королей Франции.
В комнате было настолько темно, что, направляясь к принцессе, которая сидела в дальнем углу на низкой кушетке, окруженной изображениями польских святых, я наткнулся на собачку; кошку, табурет и плевательницу; когда мне, наконец, удалось подойти к принцессе, у «ее «е нашлось для меня никаких слов. По прошествии двадцати минут она попросила меня раздобыть для нее белую левретку, похожую на ту, которой она лишилась и которую я никогда не видел.
Я дал слово сделать это и откланялся, тотчас же забыв об этой особе, о ее левретке и о своем обещании.
Три месяца спустя, когда я уже собирался уезжать из Парижа, служивший у меня лакей-швейцарец принес в мою туалетную комнату скверную картину, на которой были изображены собака и кошка.
“Вы, должно быть, не так глупы, — сказал я лакею, — чтобы подумать, будто я готов купить подобную картину!”
“Купить! Ей-Богу, нет! Речь идет не о покупке, сударь: картину принесли от госпожи принцессы де Тальмон, и к ней приложена записка ”.
Эта особа напоминала мне о моем обещании, и, чтобы я не ошибся в приметах бедной покойной Дианы и смог достать ей точно такую же собаку, она посылала мне ее портрет, а также просила вернуть картину, с которой не хотела расставаться ни за что на свете!»
У принцессы де Тальмон, столь комичной на склоне лет, в молодости были восхитительные романы. Ее связь с Чарлзом Эдуардом привела к развязке, о которой я расскажу, ибо она мало кому известна, а я узнала все это из первых уст; в самом деле, то была последняя любовь г-жи де Тальмон, всецело посвятившей себя ей. Мы, французские женщины, не умеем так любить.
У г-жи де Тальмон — я не могу об этом умолчать — было много любовников; принцессу не очень любили в обществе из-за ее чудовищного тщеславия; я, в свою очередь, набросала портрет этой особы, нещадно выбранив ее в нем. Я хочу привести здесь лишь одну фразу, наиболее справедливую и достоверную:
«Она нравится, она неприятно поражает; ее любят, ее ненавидят; с ней ищут встречи, ее избегают».
Все светские дамы в той или иной степени завидовали принцессе вследствие ее небывалого успеха у мужчин, которые ее обожали.
Тем не менее г-же де Тальмон нельзя было отказать в великодушии и благородстве чувств — она доказывала это всю свою жизнь. В ту пору принцесса начала стремиться к уединению; ей было уже за тридцать, а некоторые даже утверждают, что тридцать шесть, когда она познакомилась в Париже с принцем Чарлзом Эдуардом Стюартом, готовившимся к своему английскому походу. Он показался г-же де Тальмон красивым, она полюбила его, а он — ее; однако у нее было множество соперниц, как знаменитых, так и безвестных; принц, подобно всем доблестным воинам, страстно любил женщин; по-видимому, слава отдает предпочтение тем мужчинам, которые искренне питают нежные чувства к нашему полу. Слава ведь тоже женского рода.
Принцессу посвятили в эти замыслы, вынашиваемые принцем при тайном содействии Франции, которая по-прежнему враждебно относилась к Ганноверской династии. Когда королева узнала о новой интриге, в которую ввязалась г-жа де Тальмон, она осторожно высказала ей свои соображения.
— Все когда-нибудь кончается, — сказала она ей, — берегитесь! Люди прощают молодой женщине многое из того, над чем они смеются, когда молодость от нее уходит. Этот принц годится вам в сыновья, он не может вас любить; откажитесь от него.
Принцесса не стала отказываться от любовника; напротив, она привязалась к нему и заявила, что если ему нужны деньги, то она продаст все, вплоть до последней сорочки, чтобы его выручить.
Чарлз Эдуард безусловно не согласился на это, но в его отказе было столько благодарности, что принцесса начала посылать ему огромные, соразмерные ее состоянию суммы. К счастью, она не могла продать все.
Когда принц отбыл в Англию, г-жа де Тальмон заболела и очень долго не могла поправиться; выздоровев, она тайком бежала из дома, где, как считалось, ее держали взаперти по предписанию врачей. Она переоделась в другое платье, взяла с собой крепостных слуг-поляков: лакея и горничную, и отправилась в Кале, где до нее скорее доходили вести от ее кумира. Дама вознамерилась присоединиться к нему, если он одержит победу, и ждать его, если он потерпит неудачу.
Жизнь этого молодого принца похожа на роман, как и все, что с ним связано. Вскоре стало известно о блестящих победах приверженцев Стюартов; ликующая принцесса уже заказывала новые наряды и собиралась плыть за море… Внезапно распространяются слухи о поражении при Куллодене: шотландская армия разбита наголову и никому не ведомо, что стало с претендентом на трон.
Услышав эту новость, г-жа де Тальмон долго не раздумывала. Вместо того чтобы плакать и стонать, как поступила бы обыкновенная женщина, она начала действовать. У нее были деньги, отложенные, как она говорила, на черный день; она отыскала судовладельцев, зафрахтовала небольшое судно, заплатив за него столько, сколько с нее запросили, села на него сама в сопровождении одного лишь слуги-поляка и пустилась в плавание вдоль берегов Англии, надеясь подобрать беглого принца. Она давно предупредила любовника, что в случае неудачи он найдет ее в условленном месте и может на нее положиться.
Море было бурным; г-жа де Тальмон раз двадцать едва не погибла, но ничто не могло ее остановить: эта особа была храброй как лев.
— Надо возвращаться, — говорили матросы, — никто не придет в такую погоду, ни одна лодка не выдержит шторма, и мы тоже погибнем.
Принцесса пригрозила застрелить их из пистолетов, с которыми она никогда не расставалась, и заставляла вести судно дальше до тех пор, пока совсем не потеряла надежду. Одно из двух: либо принца схватили, либо он воспользовался другой возможностью спастись; разумнее всего было вернуться в Кале и ждать там вестей. В городе говорили только о претенденте и гонявшейся за ним даме-иностранке. Все сведения совпадали: Чарлз Эдуард сел на испанский корабль и направлялся во Францию, где, возможно, его ждал скверный прием. Следовало прежде всего спрятать беглеца, а затем подготовить почву для его возвращения к королю, не желавшему открыто вмешиваться в дела соседей, невзирая на войну, которую он со славой вел на протяжении нескольких лет.
