Поэзия Гельвеция также сошла на нет; его поэма «Счастье», снискавшая похвалу литераторов, была неимоверно скучной; автор понял, что стоит попробовать нечто другое, а поэзия не его призвание, и принялся за книгу «Об уме», сочинение необъятных размеров, но, будь оно даже не толще мизинца, ему все равно было бы далеко до совершенства.
Чтобы написать эту книгу, автор избрал способ, прямо противоположный тому, которым обычно пользуются: он отказался от должности откупщика и взял в жены бедную, но прелестную девушку. Он женился на мадемуазель де Линьевиль, знатной девице из Лотарингии; она происходила из одного из древнейших родов тех краев, хотя у нее не было никакого приданого. Когда их общий приятель предложил девице выйти замуж за Гельвеция, она вначале хотела отказаться, ибо мезальянс казался ей невозможным.
— Подумайте, речь идет об огромном состоянии, — говорили ей.
— Мне все равно!
— Подумайте, вы будете потом винить себя за то, что погубили достойного человека. Гельвеций должен жениться, чтобы покончить с бурной молодостью; он хочет жениться только на вас, и, если вы откажетесь, опять поддастся соблазнам и скатится в пропасть; он окончательно станет пропащим человеком!
Этот довод тронул милое создание; девушка согласилась встретиться с женихом и объявила, что станет его женой, но при условии, что он позволит ей руководить им во всех делах.
— Я сделаю вас счастливым, сударь, — сказала она ему, — и я согласна принять ваше богатство, чтобы дать вам еще больше, чем вы мне предлагаете. Я вверяю вам свою жизнь, свое будущее; положитесь на меня, я хочу быть и буду верной женой.
Она сдержала слово. Новобрачные удалились в деревню; г-жа Гельвеций провела там все свои молодые годы, живя в Париже не больше чем по два-три месяца зимой и не видя никого, кроме своего мужа; она пожертвовала всем в угоду ему и не позволяла себе ни одного поступка без его одобрения. Этому человеку посчастливилось больше, чем он того заслуживал, тем более что он почти не изменил прежним привычкам и сохранил свой сераль, опять-таки из философских принципов; правда, теперь распутник держал его не дома, а в другом месте.
Книга «Об уме» навлекла на автора гонения со стороны придворных, святош, иезуитов, а также янсенистов; эти люди впервые пришли к согласию, что вызвало едва ли не возмущение их приверженцев. Гельвеций пал от этого духом: такого он не ожидал. Сочинитель отправился в Пруссию, чтобы встретиться с кумиром философов, который отнесся к нему пренебрежительно и скверно его принял, а оттуда — в Англию, откуда он вернулся слегка не в себе, вознамерившись непременно переделать нас по образу и подобию своих любимых островитян; да не обидится г-н Уолпол, мы бы не стали от этого лучше.
По возвращении во Францию Гельвеций стал готовить для себя, используя рецепты своего отца, любовные зелья, вследствие чего он обрел неестественную силу, но и угас за несколько месяцев по вине хронической подагры, которая из этого воспоследовала. Госпожа Гельвеций любила мужа и очень долго оставалась безутешной.
Сейчас она открыла для себя бесчисленные прелести кошачьего племени и живет в окружении то ли пятнадцати, то ли двадцати ангорских кошек всех окрасок. Об этом рассказывают очень интересные истории, но я не стану тратить напрасно время, повторяя их.
Философы часто собирались, чтобы поговорить, но столь же часто они встречались, чтобы отужинать и вы-19-7759 пить; они не то что напивались, а возбуждались, и всяким утопиям, системам и дискуссиям не было числа. Философы продолжают это по сей день; политика часто примешивается к их спорам, они хотят все сокрушить, и в этом им все помогают чересчур усердно! Господин Неккер тщетно пытается их удержать, но я боюсь, что у него не хватит сил и все рухнет вместе с ним, даже мы, то есть даже Франция, меня ведь уже не будет тогда в живых.
XL
Я уже немного рассказывала о смерти председателя Эно и вот вновь наткнулась на длинную запись в своем тогдашнем дневнике, в которой перечисляются мои обиды на этого человека и говорится, что утрата его почти не вызывает у меня сожаления; он очень меня любил, а затем разлюбил и переметнулся на сторону барышни Леспинас и к тому же решил на ней жениться; я так и не смогла ему этого простить, хотя никогда не жаловалась и нас всегда считали наилучшими друзьями.
Эно был законченным эгоистом и доказал это, ничего не оставив по завещанию никому из своих приятелей; он нас даже не упомянул. Такое было невероятно для тех, кто не знал председателя так, как знали его мы; что касается меня, то я этому не удивилась.
В ту пору Руссо жил в Париже, где он играл всего-навсего роль марионетки Николе; с ним знались лишь ничтожнейшие из философов, причем самого низкого происхождения. Принц де Люин, добрый молодой человек, предложил ему пристанище, которым тот пренебрег, подобно тому как он пренебрегал в Париже всеми своими знатными друзьями. Он отказывался встречаться с дамами де Буффлер, маршальшей де Люксембург и прочими особами, которые были настолько глупы, что упорно добивались его расположения. Это было на него похоже.
Я упоминаю обо всем этом, чтобы подойти к событию, которое не берусь объяснить и которое имело место вследствие стечения нескольких обстоятельств: кончины председателя Эно, пребывания в Париже Руссо, а также приезда сюда шведского короля Густава III, ныне царствующего монарха, недавно сменившего на престоле своего отца, о смерти которого он узнал здесь же.
Этот государь необычайно умен, любезен и держится просто, с чувством собственного достоинства.
Он оказал мне честь, пригласив отужинать (я была знакома с его послом, г-ном Крейцем).
На этом ужине у его величества короля Швеции нас собралось немного: две герцогини д’Эгийон, граф Крейц, г-н де Сестен, младший брат короля и его воспитатель — вот и все.
Присутствующие долго обсуждали кончину госпожи Бриллиант, кошки маршальши де Люксембург (кошка прожила пятнадцать лет, и хозяйка очень ее любила). Все друзья скорбели вместе с герцогиней, воспринявшей это событие близко к сердцу и принимавшей соболезнования, словно по поводу смерти какого-нибудь родственника; пожалуй, она проливала бы меньше слез о некоторых своих близких, даже, возможно, о муже своей внучки герцоге де Лозене, весьма нелюбимом ею.
Маршальша была суеверна и боялась пятницы; госпожа Бриллиант умерла в пятницу; все несчастья происходили с бедной герцогиней в этот день и последнее — тоже. На это все обратили внимание.
— Ах! — воскликнула вдовствующая г-жа д’Эгийон. — Потерять госпожу Бриллиант и быть отвергнутой Руссо, который наотрез отказывается встречаться с бедняжкой и переписывает ноты на чердаке: слишком много несчастий одновременно! Герцогиня подозревает, что ее сглазила одна колдунья; славная маршальша верит в колдуний и злополучие пятниц.
— А вы в это не верите, сударыня? — с полнейшей серьезностью спросил король.
— В подобное нет, государь.
— А вы, сударыня? — обратился он ко мне.
— И я тоже, государь.
— Эти дамы — вольнодумки, — заметил г-н Крейц, — ныне во Франции нельзя быть другими.
— Между тем я столкнулся во Франции с необычайно странным чародеем и теперь верю в колдовство; к несчастью, я в него верю.
— К несчастью, государь? Я полагаю, что верить во что-либо — великое счастье. Где вам удалось откопать колдуна на мостовых большого города?
— Желаете его увидеть, сударыня?
— Охотно.
— Я тоже!
— Я тоже!
Все разделяли это желание.
— Нет ничего проще. Господин Шеффер, прикажите запрячь лошадей в карету и немедленно поезжайте за этим человеком. Говорят, он вызывает мертвых.
— Я хочу, чтобы колдун помог нам поговорить с госпожой Бриллиант, — сказала молодая герцогиня. — Таким образом мы бы узнали, есть ли у животных душа.
Все довольно долго, с величайшим удовольствием пустословили на эту тему — я не могу назвать такой разговор беседой, — и вот, наконец, явился чародей. Это был довольно пожилой человек, причем, очевидно, он был гораздо старше, чем выглядел; с седыми волосами и очень длинной бородой, доходившей ему до середины груди; я думаю, что эта борода была накладной, и он надевал ее исключительно на время своих гаданий. Старик степенно поздоровался со всеми, довольно высокомерно впрочем, даже с королем, который подошел к нему с учтивыми словами.
