Затем она принялась внушать молодой женщине мысль завести любовника в отместку мужу таким образом, чтобы ни ее совесть, ни достоинство нисколько от этого не пострадали.

Она приводила ей в пример известных при дворе и в городе женщин, не отказывавших себе в подобном удовольствии, хотя у них было на то меньше оснований, чем у нее, и тем не менее пользовавшихся таким же уважением, как и прежде.

Увидев, что подруга поддалась влиянию, мадемуазель д’Этт привела Франкея, чтобы он принимал участие в их беседах; поскольку г-жа д’Эпине встречала слово «любовь» с негодованием, она убедила ее, что это платоническая дружба, в которую верят мечтательные натуры и которую здравомыслящие люди считают самой невероятной из всех выдумок.

Госпожа д’Эпине поверила в сказанное ей и успокоилась, решив, что она нашла надежного друга, которому суждено уберечь ее от огорчений и защитить от опасностей; это заблуждение продолжалось до тех пор, пока однажды она не поняла, до чего досадно было бы этим ограничиться. И тут не без помощи мадемуазель д’Этт она преодолела роковой рубеж, разделяющий жизнь женщины надвое, и счастье любовника вознаградило ее за эту жертву.

Однако счастье оказалось недолговечным. Вскоре Франкей убедился, что, хотя он и не Франциск I, г-н д’Эпине без всякого умысла заставил его повторить историю с прекрасной Ферроньерой. Посудите, что это был за удар и как он отразился на душе чувствительной женщины! Она, так сказать, совсем потеряла голову, а мадемуазель д’Этт вследствие этого разочарования была окончательно посвящена в тайну, самую интересную часть которой от нее собирались утаить. Она воспользовалась этим с присущей ей ловкостью, и несколько дней спустя г-жа д’Эпине отдала ей десять тысяч ливров, одолжив их у своего свекра.

Однако дело было улажено легче, чем ожидали; Франкей отделался легким испугом; он повел себя благородно и великодушно; его полюбили как никогда и отныне не помышляли ни о чем, кроме счастья.

Отец Франкея г-н Дюпен, королевский откупщик, был владельцем прекрасного поместья Шенонсо; он женился вторым браком на Авроре Саксонской, дочери маршала, о которой я уже не раз упоминала. Та ладила со своим пасынком, и г-н Дюпен вел спокойную и приятную жизнь. Франкей познакомился в доме своего отца с Руссо и привез его в Эпине. Философ только появился в Париже, и его еще никто не знал; он был очень робким и держался неловко.

С присущей ей добротой г-жа д’Эпине пошла навстречу этой робости, превосходно приняла гостя, ободрила его и стала защищать от молодых женщин, которыми был полон дом; все они считали Руссо уродом и говорили, что у него вид болвана. Хозяйка же дошла до того, что стала утверждать, будто, напротив, он красив, привлекателен и станет известным человеком; в этом последнем своем утверждении она не ошиблась.

Все задавались вопросом, что представляет собой этот человек, появившийся неизвестно откуда, несомненно обладавший умом и талантом и умалчивавший о своем прошлом. Каждая из этих дам поочередно докучала ему расспросами, в особенности графиня д’Удето, очень умная и очень любопытная особа; Руссо же проявлял сдержанность, убежденный в том, что над ним насмехаются.

Одна лишь г-жа д’Эпине благодаря своей мягкости, приветливости и доброте сумела добиться от гостя некоторых признаний; он только что покинул венецианское посольство, где г-н де Монтегю приютил его из сострадания, а затем прогнал, обвинив в том, что он выдал посольский шифр, от чего Руссо в присущей ему манере изо всех сил отказывался:

— Заметьте, сударыня, он сказал не продал, а выдал.

— В самом деле, это более учтиво.

— Как это более учтиво, сударыня? Это совсем другое дело. Стало быть, Монтегю не посмел унизить мое достоинство, уличая в нечестной сделке, тогда как в слове «выдал», возможно, кроется уважительная причина.

— Не может быть никаких уважительных причин, когда речь идет об измене, господин Руссо.

— Но, сударыня, это не измена: если например, такое сделано на благо человечества, для того чтобы предотвратить какую-нибудь несправедливость или скверный поступок.

— Это все равно предательство, сударь, раз вам доверили тайну.

— Я не говорю, что я это сделал, а говорю, что мог бы такое сделать; я отстаиваю поступок, который мог бы совершить, с точки зрения философии.

— Если вы ко мне прислушаетесь, господин Руссо, то мы не будем больше об этом говорить, тем более не будем говорить это здесь ни одной душе; ваша точка зрения никому не понравится.

В самом деле, г-жа д’Эпине никому ничего не сказала и, поскольку все были заняты, разучивая комедию, на этом все и кончилось.

Комедия принадлежала перу Руссо и называлась «Безрассудное увлечение». Пьеса не была превосходной, но ее сочли таковой; г-жа д’Эпине снискала в постановке подлинный успех и упивалась им благодаря Франкею, который радовался вдвойне за нее и за себя.

С этого времени Руссо получил доступ в дом, где его принимали в качестве друга. Молодого человека всячески ублажали, оказывали ему деликатнейшие знаки внимания, предупреждали любые его нужды, желания и лелеяли его как избалованного ребенка.

Господин д’Эпине продолжал сумасбродствовать, выставляя напоказ своих любовниц. Его жена под влиянием мадемуазель д’Этт и Франкея решилась на развод; она хотела даже затеять бракоразводный процесс, но мать со свекром ее отговорили, и было решено разойтись полюбовно, чем г-н д’Эпине был вполне доволен. Он принялся разъезжать повсюду с красавицами и больше не стеснялся. Госпожа д’Эпине осталась с двумя детьми, которых она обожала и хотела сама воспитать, особенно дочь, для которой были написаны ее «Беседы Эмилии».

Вскоре г-н де Жюлли, деверь госпожи д’Эпине, женился на женщине, которой суждено было сыграть важную роль в жизни его невестки и поведение которой послужило причиной серьезнейшего происшествия. То была легкомысленная особа, не отказывающая себе в земных радостях. Муж ее обожал, ничего кругом не замечал и оставался в убеждении, что она Дева Мария: таковы прелести супружеской жизни. Немного погодя эта хорошенькая дамочка влюбилась в оперного певца Желиотта и, нисколько не таясь, взяла его в любовники. Госпожа д’Эпине, нуждавшаяся в молчании родственницы, также была вынуждена молчать и даже оказывать любовникам некоторые услуги, что крайне ей претило из-за рода занятий кавалера. Эта бедная женщина совершала одну глупость за другой, причем то были ужасные, чудовищные глупости!

Госпожа д’Эпине не могла ни в чем отказать Франкею. Как-то раз он предложил ей познакомиться с мадемуазель Кино, бывшей актрисой; у нее был прелестный дом, где она принимала писателей и артистов, проявляя по отношению к ним необыкновенную щедрость. Франкей прибегнул к помощи г-жи де Жюлли, и вместе они уговорили г-жу д’Эпине поехать к мадемуазель Кино. Актриса была женщина легкого нрава, но она состарилась, и о ней уже забыли. В ее доме царил дух вольности, который, очевидно, должен был вызвать у молодой женщины, принадлежавшей к финансовому миру, тревогу; в этом отношении мещанок легче напугать, чем нас. Мадемуазель Кино называли Нинон нашего в р е м е н и; то был довольно сомнительный комплимент, не находивший одобрения за стенами ее салона.

Госпожа д’Эпине каждый день ездила туда обедать, причем без своего любовника, что еще более странно. Она по-прежнему проявляла слабость и шла на поводу у своего увлечения. Там она встречала Сен-Ламбера и Дюкло, а также принца де Бово, не чуждого богеме. У г-жи д’Эпине сохранился рассказ о беседе, состоявшейся во время одного из таких обедов; я приведу его здесь в качестве образца тогдашних бесед в подобной среде: вам подобного увидеть никогда уже не удастся. Возможно, это несколько легкомысленно и странно, но все это правда, а истина — главное качество в такого рода свидетельствах, ведь это написано для тех, кто не знал той эпохи, несравненной эпохи, подобной которой, ручаюсь, уже никогда нс будет.

XXII

Прежде всего пора немного рассказать о Дюкло и Сен-Ламбере. Я хорошо знала обоих и, чтобы описать их, не нуждаюсь ни в чьих воспоминаниях.