В общем, у меня был повод еще раз гордиться собой, а уже после мы уснули.

* * *

— Ну, привет, герой- качающийся Толик медленно входил в мою комнату. Я оглянулся и облегченно выдохнул, Мила уже ушла.

— Толик. Живой- я улыбнулся и от души обнял его.

— Живой. Благодаря тебе- он помолчал, а потом добавил.

— Спасибо, земляк. Я ведь уже со всеми попрощался. Вот гад, а — он покачал головой.

— Прорвемся, братишка- я был очень рад, что мои усилия не пропали даром.

— Если бы не ты тогда и вчера. Меня уже просветили.

Удивительно, что он так быстро встал на ноги.

— Подожди- ка- прервал я его, размотал тряпку с бедра и присвистнул.

От раны остались тонкие шрамы.

— Вот это цветочки! Но ради такого стоило туда идти!

— Да, Мила так и сказала, что ты в Долину забвения ходил. И кстати… — он немного замялся, прежде чем спросить.

— Я помню кое-что, ну тогда, когда меня резали. Что тогда произошло? Ты орешь, замахиваешься и яркий синий свет. Потом я уже вроде отключился, не помню дальше что было.

Я пожал плечами.

— Толком не понял. А нужно ли понимать, Толь? Спаслись и это главное. Мы бы оттуда живыми не выбрались, это как пить дать. Этот маньяк предупредил меня, что я следующий. Давай думать, что помощь пришла сверху, ведь я молился о помощи. Так зачем рассуждать о том, чего не знаем.

— Ты прав- кивнул Толик.

Мы вышли в общий зал. Нас радостно приветствовали. Всеволод улыбался и сотрясал воздух кулаками, знай, мол, наших. Варя многозначительно кивала, словно соглашалась со словами своего супруга.

— Варя- даже изумился я.

— Что с тобой случилось? Ты похудела?

Её вещи действительно болтались, на её, некогда круглых формах.

Она тихо засмеялась и кивнула.

— Представляете какое безобразие- возмутился её муж.

— Тает Варюша на глазах, якобы у неё сбой был какой-то внутренний, а теперь- вот пожалуйста- он демонстративно поводил руками.

— Да чтоб этот айсберг растаял, не один месяц, блин, понадобиться- пробормотал Толик.

Мимо нас проходил поклонник Милы и как- то отворачивал голову в сторону, будто рассматривает что-то интересное, чтобы его не увидели.

— Чего это с ним- кивнул я на него.

Всеволод поправил очки.

— Так сам напросился. Тебя с Толиком второй день нет, что с вами, живы ли не знаем, все на нервах, а этот, пользуясь случаем, решил возобновить ухаживания. Ну Мила сначала, корректно так, отстань мол, не до тебя, ребята пропали, раненые есть. А этот никак не понимает, ну и сорвалась девка- засмеялся Всеволод.

— Сначала врезала хорошенько, ну как ты учил, а потом как начала орать- иди, говорит, работай, и еще чего-то заковыристое завернула, только это не прилично озвучивать- ржал Всеволод.

* * *

Через сутки забежала Кора и сообщила, что вернулись Кир с Сафроном. Я быстро вышел им навстречу, а мой взгляд был прикован к третьему спутнику.

Высокий, статный, седовласый старик медленно шел, опираясь на посох, с интересом осматривая стены храма. На нем был довольно потрепанная шкура, но это не мешало ему держать спину прямо. Он остановился посередине залы и посмотрел на каменный алтарь. К нему подходили ажарийцы, радостно приветствуя Главу, а тот улыбался одними губами, кивал головой, принимая приветствия. А сам смотрел, смотрел, а потом закрыл глаза и глубоко задышал. Затем опустил голову, словно задумавшись, и отошел подальше от алтаря.

— Как все прошло? — спросил я у Сафрона.

— Даже лучше, чем мы предполагали. Ночью пробрались, показали печати. Глава обрадовался конечно и тут же согласился отправиться в путь. А уже по дороге мы его просветили, что творится в Ажарии- улыбался тот.

— Не похож на Главу великого рода?! — он кивнул на гостя.

— Потрепала жизнь. Но ничего, Рома, прорвемся.

Главу поселили на противоположной стороне залы, куда он не преминул отправиться для отдыха.

А ко мне подошел Всеволод.

— Позвольте пригласить вас этим вечером на концерт, так сказать- смущенно сказал Сева, поправляя свои очки.

Я удивленно посмотрел на него.

— Я тут пианино подправил, вот и хотим с Варей немного культурной программы для всех провести. Уж не знаю как получится- сам волнуюсь безмерно. Ведь не играл давно, да и руки уже не прежние, то обмораживал, то калечил, но стремление к прекрасному, так сказать пересилило все препятствия.

Вечером, едва село солнце, в общей зале народу набилось, что селедок в банку. Черт, как селедки хочется. Глава сел впереди, на почетных рядах.

Варя, пригладила волосы, распрямила плечи, и вышла к инструменту.

Я сел с Милой и Корой, а рядом примостился Толик. Я наклонился к нему и прошептал:

— Толик, что-то волнуюсь я. У меня такое ощущение, что сейчас Фрося Бурлакова петь будет.

Всеволод заметно волновался и потирал руки, а затем снял очки, положил их на пианино, закрыл глаза и положил руки на клавиши.

Господи, я никогда не забуду этого момента. Его руки начали буквально порхать, и полилась музыка, сначала тихая, а потом она набрала обороты.

В большом каменном помещении звук взвивался вверх и возвращался многократным эхом, усиливая эффект. Я не знаю ни самих произведений, ни их авторов, так как никогда не интересовался классической музыкой. Но даже меня пробрало- казалось, что все волосы на моем теле встали дыбом от этой божественной музыки.

Ажарийцы застыли на месте и сидели, не шелохнувшись, не отрывая взгляда от мастера, так виртуозно владеющими нотами и инструментом.

— Офигеть — выдохнул Толик.

Музыка сменилась и теперь она плакала, проникая в наши сердца. Эта музыка лила слезы вместе с истерзанными войной, душами. Мила схватилась за мою руку и слезы полились из ее глаз.

— Офигеть- Толик застыл с широко открытыми глазами и твердил одно и тоже.

Музыка менялась несколько раз, каждый раз навевая разные эмоции — от восторга до душераздирающей скорби.

Всеволод и Варвара переглянулись. На секунду настала тишина, привлекая наше внимание и…

— Аа-а-аве-е-е Мари-и-и-ия.

Мой рот открылся от искреннего изумления. Голос Вари был звонким и каким-то хрупким, но вместе с тем, мощным и звенящим. Голос взмывал вверх и бился под потолком раненой птицей, затем кидался вниз и проникал в наши души и сердца. Лицо Вари стало каким-то необыкновенным, оно словно светилось изнутри, и мне даже показалось, что это не Варя сейчас на импровизированной сцене, а другая женщина, спустившая к нам с небес.

Из моих глаз потекли слезы. Я не прятал их, и мне не было за них стыдно, ведь мужчины тоже плачут.

У Милы началась истерика, она судорожно всхлипывала, закрыв лицо руками. Я, не открывая глаз, обнял её за плечи и крепко прижал к себе.

Плачь, дорогая, плачь. А голос Вари продолжал терзать наши души, пока под небосводом не растаял последний аккорд, и не наступила гнетущая тишина.

Я выдохнул и открыл глаза и осмотрелся. Плакали абсолютно все и лишь несколько ажарийцев мужественно хмурились, сдерживая эмоции. Глава сидел, опустив голову и закрыв одной рукой лицо, а вторая рука до хруста в суставах сжимала посох.

Но вот, что привлекло мое внимание- каменный алтарь засветился каким-то внутренним светом. Он будто питался нашими эмоциями, а внутреннее свечение разгоралось мягким светом. Глава, словно почувствовал это, резко вскинул голову, посмотрел на алтарь и посмотрел на свое запястье. Затем поднял голову вверх, замер на некоторое время, и обернулся. На его губах играла еле заметная улыбка. Он окинул всех взглядом, а потом неожиданно открыто улыбнулся. Его лицо преобразилось, словно помолодело что ли, не смотря на многочисленные морщинки, собравшиеся вокруг глаз.

Всеволод медленно встал, одел очки, подошел к Варе и взволнованно посмотрел на аудиторию, на нас то есть. Он переводил взгляд с одного лица на другое, его взволнованность сменилась разочарованием, плечи медленно опускались, словно под тяжелой каменной плитой. Варя растеряно смотрела на ажарийцев, не понимая, что происходит.