Ах! Точно. Веник. Почти вылетело из головы.

– Ложись, – бросаю и иду за пучком берёзовых веток.

– Что?

– Ложись, говорю. На живот.

Когда я возвращаюсь в баню с распаренным веником, вижу, что Мили уже справилась с недоумением и вытянулась на полке́, уместив голову на свои руки.

– Будет больно? – взволнованно спрашивает милашка и тут же взвизгивает от проверочного удара веником по заднице.

Ох, чёрт… Мелочь, а приятно.

– Так больно было?

– Нет. Просто неожиданно. Ты хоть предупредил бы, что бить собираешься.

– Так неинтересно.

– Зато мне спокойнее.

– Спокойнее – это не со мной, Мили.

Следует второй удар и женский ох. От его звука вся кровь в теле превращается в лаву и огненным сгустком стекает вниз к паху. Стискиваю зубы, выдыхаю сквозь них и начинаю размахивать веником над телом девчонки. Чуть позже прижимаю к пояснице, медленно скольжу к лопаткам и вновь приподнимаю ветви вверх, развевая горячий воздух.

Только когда Мили полностью расслабляется и покрывается испариной, я наношу по ней несколько ударов. Несильных, но хлёстких, оставляющих листья берёзы на её коже. Такой фарфоровой, словно у куколки. Без единого изъяна, шрама или волоска. Видно, что девчонка следит за собой.

Интересно, лобок у неё тоже гладко выбрит? Я не любитель зарослей. Как и татуировок на женской коже, хотя у самого их до хренища. Но почему-то на женщинах их не люблю. И у Мили я пока ни одной не заметил.

– Ты как? Не слишком жарко? Ещё можешь тут находиться?

Спокойно веду веником по её ногам, попке, спине и обратно, пуская слюни на каждый сантиметр тела – разгорячённый, румяный, нежный. Стопроцентно нежный. Невооружённым глазом видно. Но мне становится мало просто смотреть на неё. Мне хочется потрогать. И, чёрт побери, я не привык отказывать себе в желаниях.

Одно дело – не звонить ей, чтобы предотвратить ненужные мне любовные тёрки, или игнорировать, тусуясь со всеми. И со-о-о-всем другое – находиться с ней, практически голой, в жарком полутёмном помещении, чувствуя, как ещё немного – и член взорвётся от перевозбуждения.

Я мазохист, что ли? Нет.

Получив от Мили ответ, что с ней всё отлично, откладываю веник в сторону и умещаю руки на её плечи.

– Что?.. Что ты делаешь? – вмиг напрягается милашка.

– Тихо. Не шуми. Я делаю всё, как надо, – наклонившись к её уху, шепчу я и вдыхаю женский запах, смешанный с берёзовыми нотками.

– Массаж тоже входит в программу русской бан-ь-и?

– Разумеется. Без него нельзя, – вру и не краснею.

– Ты не лжёшь?

– Конечно нет. Мы, русские, обожаем тактильный контакт. Ни одна баня не проходит без массажа, Мили.

– Мы? Ты что, тоже русский?

– Наполовину, как и Анри с Лукасом. Моя мама русская.

– И тоже из Латвии?

– Нет, – усмехаюсь. – Моя мама родилась и выросла в Санкт-Петербурге.

– А как ты познакомился с братьями?

– В школе. Там же познакомились и наши мамы на одном из родительских собраний.

– А вы…

– Хватит разговоров, – резким полушёпотом сворачиваю попытку Мили разбавить разговорами звенящее напряжение в бане. – Не забивай ничем голову и расслабься.

И, наивно доверившись мне, она расслабляется. Не сразу, но при помощи массирующих движений мне удаётся успокоить крошку. В то время как сам будто в дерево превращаюсь. Каждая мышца наливается свинцом, каменеет и болезненно ноет. Особенно та, что прикрыта чёрными шортами.

Медленно, с какой-то маниакальностью поглаживаю её плечи, спускаюсь по рукам к ладоням и уделяю внимание каждому пальцу. Они у неё длинные, тонкие, изящные. Дьявол! Я обожаю красивые женские руки. А у Мили они идеальные. Опять по-жёсткому штырит от прикосновения к ним. Кажется, даже жёстче, чем от взгляда на её шикарные сиськи.

Чтобы совсем не слететь с катушек и не отыметь девчонку прямо тут (а я могу, уж поверьте), перемещаюсь с рук к спине. Поглаживаю вверх-вниз, очерчиваю невыразительную линию талии. Сильнее надавливаю ладонями чуть выше лопаток, до блаженного стона Мили, и круговыми движениями массирую разогретую кожу. Такую бархатную, что не передать словами. Она ещё нежнее, чем я предполагал. Обалденная.

– Тебе нравится? – уж лучше бы не спрашивал. Не узнаю своего голоса. Хриплый, глухой, еле живой. Как и мой здравый разум.

– Да, – с новым стоном блеет она и тяжело выдыхает со мной в унисон.

– А так?

Нащупываю проступающие сквозь кожу позвонки и пересчитываю подушечкой пальца, один за другим, всё ниже и ниже.

– Да, – следует ещё более тихий ответ, больше похожий на мычание.

– И так тоже? – касаюсь сексуальной ямочки над ягодицами. А дальше и до них самих добираюсь, с наслаждением сжимая два маленьких полушария.

Несмотря на стоградусную жару, Мили покрывается мурашками и на сей раз даже не отвечает. А, может, я просто уже ни хера не слышу от тотального перегрева.

Пот катится по лицу и телу, в висках долбит, жар со зверской похотью лишает кислорода, а я всё щупаю и щупаю, не в состоянии оторвать руки от этой попки. Мне жесть как нравится происходящее. И чувствую, что Мили тоже в экстазе. Её блаженные мычания и стоны, которые она отчаянно пытается сдержать, говорят красноречивее тысячи слов.

Милашка тоже хочет. И хочет сильно. Так почему бы всё-таки не послать всё к чёрту и не сделать друг другу приятно?

Сердце мотает из стороны в сторону, мозг в последний раз взвешивает все «за» и «против», а слух накрывает не то чтобы шумом, а каким-то одуряющим писком. Он оглушает и выводят все предохранители из строя.

Короче, похер на всё. Хочу её. С последствиями разберусь позже, а сейчас я тяжело выдыхаю и с высокой колокольни плюю на благоразумие. Под мелодию очередного женского стона ещё сильнее сжимаю ягодицы Мили, раздвигаю их и юрко проскальзываю пальцем под трусики, касаясь нежной плоти. Там горячо, чертовски влажно, и да, бля*ь, всё гладко, как я обожаю.

Однако насладиться её идеальной промежностью дольше секунды не получается. Как, впрочем, и защититься, когда Мили как ошарашенная вскакивает с полка́, поворачивается и со всей дури залепляет мне оплеуху. Сильную. Звонкую. Увесистую. Обжигающая боль поражает всю левую сторону лица, а в глазах ненадолго темнеет.

Очухиваюсь, лишь когда звон в ушах проходит, и вижу, как маленькая, истерзанная моими пальцами попка спешно скрывается за дверью.

Марк

– А ну стоять! – игнорируя ноющую боль в скуле, догоняю Мили и хватаю за запястье.

– Отпусти! – шипит милашка, и я отпускаю, но не сразу, а предварительно затащив её сопротивляющееся тело в душ. Толкаю спиной к стене и вбиваю ладони над её хрупкими плечами, отрезая все пути отхода.

На всей скорости сталкиваемся взглядами. Накал эмоций электризует воздух. Однако пташка не пугается. Не сжимается, как загнанный в клетку зверёк. Из-под шапки на меня смотрят донельзя сердитые глазки. Они мечут искромётные молнии, будто желая спалить меня дотла.

Красотища. Мили бесподобна в гневе. Такая она мне нравится ещё больше, чем прежде.

– Ты чего улыбаешься?! – выпаливает не на шутку рассвирепевшая крошка. – Ты больной?

– Ты даже не представляешь, насколько.

– Оно и видно. Прекрати улыбаться и дай пройти.

– Зачем?

– Что, значит, зачем? Я не хочу находиться рядом с тем, кто без разрешения посмел меня так трогать.

– Как так? – насмешливо изгибаю бровь.

– Так, – милашка краснеет ещё больше, но взгляд в сторону не отводит.

Это мне в ней тоже нравится. Стесняшка, но стержень в ней имеется.

– И что тебя так сильно разозлило? Мне показалось, ты была очень даже не против моих прикосновений, – снимаю с головы Мили шапку, отбрасываю в сторону и наклоняюсь ближе к её румяному лицу. Вдыхаю запах вместе с исходящим от неё негодованием и херею от мощного прилива возбуждения.

– Я была не против всех правил русской бани, но не более.