– А где все девчонки? – нервно спрашиваю у Кэти.

– Думаю, остались зависать в гостиной.

– Почему? Они разве не будут здесь с нами?

– Вряд ли. Все слишком нежные и не любят такую сильную жару. Обычно только Алиса ходила со мной париться. Но она уехала, так что ты сегодня будешь моим товарищем по бане.

– Вот уж в этом я сомневаюсь, лапа, – к нам подлетает Анри и сковывает Кэт в объятиях. – Не думаешь же ты, что я упущу возможность отхлестать тебя веником по заднице.

– Что? – непонимающе выдыхаю. – По заднице? Веником?

– Всё верно. Берёзовым веником. От всей души. И не только по заднице. Так что, Эмилия, выбирай любого из пацанов, кто хлестать тебя будет.

Я в шоке округляю глаза и смотрю на подругу, не понимая – Анри шутит или нет?

– Да не пугайся ты так, Эми, – смеётся Кэт. – Веник – это самое крутое в бане.

– Вот уж сомневаюсь. Я не хочу, чтобы меня кто-то хлестал.

– Ты ничего не понимаешь, глупенькая. Ты придёшь в восторг. Давай, попроси Лукаса, – поигрывает бровями подруга. – Думаю, он с удовольствием тебя отхлестает.

– Её отхлестаю я, – за моей спиной вдруг раздаётся категоричный голос, и моё сердце с такой силой врезается в рёбра, словно намерилось об эту клетку разбиться.

Я резко оборачиваюсь, и мне становится ещё хуже… Или лучше… Не понимаю. Вообще ничего не понимаю. От вида влажного, крепкого тела Марка, возвышавшегося надо мной как гора, мозг тормозит все мыслительные процессы, а в горле враз пересыхает.

Боже ты мой! Я когда-нибудь прекращу повторять, насколько он красивый? Мне кажется, нет. Невозможно оторвать взгляд. Особенно сейчас, когда Марк недавно выбрался из баньи. Такой разгорячённый, потный, пахнущий какой-то листвой… берёзовой, если правильно понимаю. Несколько листочков даже прилипли к его коже. Жуть как хочется их отклеить от него, а потом самой так же прилипнуть к его телу и никогда-никогда не отлипать.

– Идёшь со мной, Мили? – его чарующий голос лишь сильнее погружает меня в состояние транса.

Он ещё спрашивает? Конечно, иду. За ним я хоть на край света побегу.

– Иду, – выдыхаю я тихо, ни о чём не думая, ничего не соображая и совершенно не замечая, что Марк не в духе.

Лишь когда мы оказываемся наедине в небольшом предбанном помещении, я прихожу в себя и вижу, что Марк чем-то крайне недоволен. Только чем? Непонятно. А вот я определённо недовольна собой. Не должна была я так просто соглашаться идти сюда с ним. Он игнорировал меня весь день без причин и объяснений, а стоило ему пальцем поманить, как я тут как тут. С ним. Тет-а-тет. Почти голая. С ума сойти!

– В тёплом душе сначала ополоснись. Только голову не мочи, – бросает он, донельзя нервируя меня пристальным взглядом.

Я весь день мечтала, чтобы он посмотрел на меня, а сейчас до невозможности желаю обратного. Как прикажите мне отмереть, полуголой дойти до душа и помыться, если Марк насквозь просверливает меня острым взглядом? Жизнь к такому меня не готовила. Вот совсем.

– Ты можешь отвернуться?

– Нет, – следует мгновенный ответ.

– Пожалуйста.

– Зачем?

– Ты меня смущаешь.

– Смущаю? – вскидывает брови. – Вроде ещё даже не начинал, так что отметай эту глупую стеснительность и мойся быстрее. Другие тоже хотят попариться, – он прислоняется спиной к стене и выжидающе скрещивает руки на груди.

Понятно. Значит, прекращать буравить меня взглядом он не собирается. Что ж… Ладно. Придётся переступить через свою «глупую стеснительность». Ведь чего смущаться, так ведь? Голая, одетая. Марку я всё равно не нравлюсь. Так что какая разница?

Прикусив губу от досады, снимаю с себя полотенце. Вешаю его на крючок возле Марка и иду в душ.

Он сказал, чтобы я ополоснулась тёплой водой, и я послушно выполняю. Однако из-за обжигающего прицела Марка мне уж очень хочется понизить температуру мощного потока, ниспадающего на меня. Лишь бы остыть. Лишь бы успокоиться. Лишь бы прекратить ощущать на себе его пристальный взор, что будто покусывает огнём всю поверхность кожи и раздувает жар между бёдер.

– Готово. Теперь можем идти внутрь? – перевязывая хвост на макушке, спрашиваю я.

– Не можем, – цедит Марк, став ещё более напряжённым. – Шапку надень.

– Шапку? Кэти сказала, что там, как минимум, сто градусов.

– Вот именно. Для этого специальная шапка и нужна, чтобы тепловой удар не получить, – Марк сам берёт стрёмненький головной убор с полки и укладывает на мою голову.

В ней я, должно быть, выгляжу ещё более антисексуально. Шикарно.

– А ты? – спрашиваю, понимая, что Марк собирается пойти в парилку без шапки.

– А мне не нужно.

– Почему это?

– По кочану, Мили. Давай без вопросов. Просто бери полотенце и заходи внутрь, – резко высекает Марк, а затем не менее резким движением срывает с крючка моё полотенце и вручает его мне.

И это становится последней каплей, переполняющей чашу моего непонимания.

– Почему ты злишься?

– Я же сказал: без вопросов.

– А мне плевать, что ты там сказал. Я хочу услышать ответ: почему ты злишься на меня?

– Я не злюсь.

– Да? А твоё поведение говорит об обратном. Если тебе настолько неприятно моё общество, мог бы так и продолжать меня игнорировать, а не идти со мной в бан-и-ю. Я бы просто попросила кого-нибудь другого сходить со мной, – мой голос вибрирует от накопившейся за весь день злости, пока внутри всё кровью обливается от мысли, что Марку неприятна моя близость.

Чувствуя, что к глазам предательски подступает влага, я порываюсь обойти Марка и позвать Кэт, но и шагу ступить не успеваю. Сильная ладонь впечатывается в мою грудную клетку и намертво приколачивает к стене, выбивая из горла изумлённый ох, а из легких – весь воздух.

– Никто другой с тобой в баню не пойдёт, Мили, – глухо, сквозь сжатые зубы проговаривает Марк. – И если ты сейчас же не заткнёшься и не войдёшь в неё, я тебя сам заткну и запихаю туда, ясно?

Ясно ли мне? Хороший вопрос. Давайте по порядку.

Мне ясно, что я опять таю. Что сердце в пропасть срывается. Что мне жарко, словно я уже нахожусь в парилке. Что надышаться Марком не могу, несмотря на то, что дышу тяжело и часто.

Моя грудь высоко поднимается и опускается, а вместе с ней и рука Марка, что будто бетонной плитой сдавливает мне всю грудную клетку.

Он хотя бы осознаёт, что практически лапает мою грудь? Без разрешения и вот так неожиданно. Или ему стоит об этом сообщить?

Да только как языком пошевелить, пока он так близко и так вкусно пахнет, а мой взгляд прикован к предельно суровым глазам Марка? В них будто десятибалльный шторм разряжается, что непременно сметёт меня первой же волной, если я вдруг решу ещё что-то вякнуть.

А я вроде хочу ему возразить. Хочу сказать, что со мной нельзя обращаться так грубо, да не получается. Потому что… Вот же блин!.. Мне это нравится. Очень. И его сила, и запах, и взгляд, и даже слова. Как представлю, чем именно Марк затыкал бы меня, так кожа лица начинает пылать, весь низ живота за секунду напрягается, а голова наполняется развратными картинками.

Радует, что мне удаётся быстро пресечь на корню мою фантазию и взять себя в руки.

– Мне всё ясно, – прочистив горло, первая нарушаю напряжённое молчание. – Но и ты тогда сделай что-то со своим настроением. Я не виновата, что ты, по всей видимости, сегодня встал не с той ноги, – желая освободиться, кладу руку на ладонь Марка, но тот сам её отдёргивает от моей груди, словно я его ударила током.

Он молчаливо отступает от меня, позволяя отлипнуть от стены, и мы одновременно выдыхаем. Шумно. Протяжно. С одной лишь разницей: я это делаю от разочарования, а он – с облегчением.

Смирись, Эми. Ты ему действительно неприятна.

С этим горьким осознанием я открываю дверь в настоящую жаровню и спешно вхожу внутрь, мысленно заклиная, чтобы в этом русском пекле сумели сгореть все мои чувства к Эндрюзу.

Марк