Литмир - Электронная Библиотека

– Знаешь, в скольких фильмах я за последние пару лет снялся? – хитро прищурился Игорёк.

– Даже предположить боюсь…

– В восьмидесяти семи!

– Ого! И всё, наверно, главные роли? – подыграл я.

– Пока эпизоды, – вздохнул скромный «артист», потом помолчал и добавил: – Зато какие!..

(Через несколько лет Игорька не станет. Он тихо умрёт под Новый год, в своей холостяцкой полупустой квартирке от Министерства Связи. Сердце остановится. Друзья и коллеги узнают не сразу, а я узнаю о его уходе только через полгода, весной).

Многое нам, разгильдяям, прощалось – лишь бы с почтамта не уходили. А текучка всё равно была – не ценил народ руководство!.. Начальство сидело где-то высоко; мы помнили о его существовании; оно иногда вспоминало о нашем; мы тщетно пытались представить, как выглядит начальник Главка; Главк делал вид, что платит нам зарплату, а мы, в свою очередь, сидели на хозрасчёте и делали вид, что работаем. Короче, как при «совке». Мы не касались «верхов», «верхи» не трогали нас! А по первому этажу слонялись не опохмелившиеся грузчики и… кошки! Да-да, не удивляйтесь, кошки давно и уверенно царствуют на почтамте. Они знают, что нужны сортировщикам, на складах и в архивах. Их ценят за борьбу с грызунами и самодостаточность, хотя и недолюбливают за специфический запах.

Долгое время коты были на особом положении. Им всё прощалось, и сердобольные тётки из соседних отделов несли им снедь, бережно завёрнутую в «Комсомолку». Постепенно кошки освоились, обнаглели и стали спекулировать человеческой привязанностью к ним, в результате чего Главпочтамт Петербурга приобрёл то неповторимое амбре, которое знает каждый, кто когда-либо общался с кошачьей породой. Сами же хвостатые ожирели на госхарчах настолько, что наотрез отказывались работать и к обеду требовали подавать исключительно лососёвых. Домашними котлетами коты пренебрегали и играли ими в футбол. Их хамство не знало границ. В кои-то веке проснувшееся начальство пришло в ярость. Котов объявили вне закона и стали гонять. Некий Шариков в юбке даже предлагал передушить всех к чертям, да и дело с концом! К счастью, столь радикальная идея одобрения не получила. Стали думать, что делать с распоясавшимися хищниками.

Мимо пробегал Игорёк. Услышав краем уха разговор о кошках, заинтересовался, сбросил скорость и нырнул в самую гущу спора.

– Возьмём, скажем, государственный «Эрмитаж», – начал он без предисловий.

– Какой «Эрмитаж», родной? Ты что, охренел?!

– Самый обычный, нашинский!

– Причём тут «Эрмитаж»?

– А притом, что там тоже кошки есть!

– И?

– А вы их запах там чувствовали когда-нибудь?

– ???

– Вот! – торжествует Игорёк. – А они там есть! Берегут запасники от грызунов и получают паёк. Тётки специальные за ними ходят… Серьёзно!..

– И что ты предлагаешь? – спрашивают нашего болтуна.

– Дык и нам тоже надо такого человека завести!.. А?..

Боже, какой тут поднялся хохот! Начальство, рыдая, хваталось за животы. Игорёк, с перевёрнутым лицом, вжался в угол и моргал растерянно всем тщедушным организмом.

– Слышь ты, котовед! – утирало слёзы руководство. – Шёл бы лучше работать – цех, поди, уже паутиной зарос!..

И защитник кошек, прикусив язык, униженно ретировался, хотя идея, им поданная, была довольно симпатичной. Но котов продолжали гонять, хотя пользы от них было не меньше, а может, и больше, чем от начальства в кабинетах. Через пару лет такого террора их на Главпочтамте почти не осталось. Выжили сильнейшие, среди них – тощий рыжий котяра с хитрой рожей одесского менялы. Когда тётки шикали на него, он лишь чуть ускорял шаг, дабы сохранить собственное достоинство. Высокомерно поглядывая на двуногих, он саркастически смеялся над нашей глупостью. На Рыжего кричали и топали ногами, но ему, похоже, было наплевать…

Наш ангел

Последние полтора года работы мне тоже было на всё наплевать. Я знал, что меня не уволят и порой работал спустя рукава – рвать жилы за копейки мне уже было неинтересно. Но в начале пути я был усерден. Я старался; я не перечил руководству. Нарастив мышцу, стал профессионалом доставки. Я был поджар и быстр, как гепард. Я закалился, как сталь, позабыл о простуде и уже не боялся ни жары, ни холода. Я научился проходить сквозь стены, жить на шестьдесят рублей в день и вручать телеграммы покойникам (Так было с одним мужиком, которого соседи сочли умершим, а у него просто был запой). Я вкалывал, как каторжник… А ведь тогда, в начале почтамтской жизни, зарплата моя была вообще курам на смех! И ничего, не унывал! Что же меня спасало, спросите вы? Что придавало мне сил? А я вам отвечу. Вера в лучшее и девушка Надя.

Она работала телеграфисткой. Когда я пришёл на почтамт, ей было лет двадцать, наверно. Тонкая, как свечка, застенчивая, как ребёнок, с мягкой улыбкой и тёплым голосом, она излучала какое-то дивное спокойствие. Рядом с ней всё расцветало, всё начинало жить, обретая новые смысл и силу. Она не была красавицей, но глаза её, большие и чистые, светились такой неподдельной добротой, такой нежностью ко всему, что её окружало, что не влюбиться в них было просто невозможно.

Надя – удивительный человек и, я бы сказал, товар штучный. Таких, как она, уже не делают ни на одной фабрике мира, даже на заказ. Её надо было беречь – сдувать пылинки и заворачивать в мягкое, как богемский хрусталь. Хотелось спасать её от солнца, чтобы она не растаяла.

Надя – редкий, вымирающий вид. Она – наше чудо, наша радость, наш ангел. Так я иногда называл её за глаза…

К сожалению, у неё был парень, о котором она отзывалась исключительно в восторженных тонах: «Мой Коля то, мой Коля сё!» Меня это стало бесить. Меня тошнило от одного имени Коля. Кто он такой вообще?! Финансовый гений? Президент мира? Бог?.. Да, для неё он был богом… Хотя мне с самого начала почему-то казалось, что хорошим это не кончится, что Коля окажется подонком, Надя выйдет за него, родит, а он, в благодарность, отравит ей жизнь, будет на неё орать, заставит сидеть дома и стирать носки. Может, даже станет её бить. А Надя, символ покорности, будет молчать, проглатывая слёзы, прощая измены, терпя унижения и выжимая на людях улыбку: он у меня самый лучший! Значит, Надю надо спасать! Спасать, как того рядового из американского фильма. Вытаскивать с поля боя. Немедленно! Сейчас же! Но как? Жениться, опередив Колю?.. Эх!.. Мало что так угнетает мужчину, как низкая зарплата и собственная несостоятельность!.. Сами посудите: она – телеграфистка, я – почтальон, что может быть бесперспективнее?! Союз свинарки и пастуха? Тандем слесаря и принцессы?!.. И почему мне нравятся не те девушки?!.. Увы и ах! Всё, что мне оставалось – это тихо наблюдать за её полётом, заливать тоску пивом и подсчитывать гроши. А она всё парила… Бывало, впорхнёт в наш клоповник, улыбнётся светло – и не надо больше ничего: и то радость, и то утешение.

Я любил за ней наблюдать. Когда от долгой работы за компьютером у Нади краснели глаза, она напоминала мне уставшую аквариумную рыбку. А ещё она так забавно чихала – мелко и часто, как кошка. И жутко смущалась при этом.

За годы работы с Надей я не помню, чтобы она хоть раз повысила на кого-то голос, отругала кого-то. Боже упаси! Представить её курящей, сквернословящей или просто обозлённой было также невозможно, как узреть еврея на сабантуе.

Она была покладиста и прилежна. Она со всеми находила общий язык. Не настаивала. Не напирала. Всё принимала и всех жалела. И люди, даже самые никчёмные, самые гнилые, самые сухие и бесчувственные, за версту смердящие своими пороками, преображались на глазах, очищаясь от скверны в ея флюидах. И наступала гармония, которая примиряла всех… Вот такой она была человек. Вы, конечно, спросите, почему «была»? Что случилось? Да ничего не случилось. Просто Надя действительно была влюблена в своего Колю по уши и решила наконец выйти за него замуж…

5
{"b":"811747","o":1}