Когда я сошел по трапу, первым подскочил Мурзин и, горячо облапав, шепнул:

— Не ругайся сильно, твоя соскучилась очень и сама переживает.

— Ладно, — пообещал я и расцепил его руки.

Маришка подлетела ко мне радостная, счастливая — видно что скучала. Ну как тут можно сердиться? Она кинулась мне в объятия, припала головой к груди. Но сделала это так неудачно, что ударилась подбородком о рукоять спрятанного пистолета.

— Ой, а что это там у тебя? — вместо радостного "я соскучилась" спросила она.

— Не важно, — отмахнулся я и, жарко ее поцеловал. И честно сказал: — Рад, что приехала.

Она улыбнулась, смягчилась и на секунду прильнула — ожидала все-таки, что буду ее отчитывать.

— Ой, а это кто у нас такой большой стал? — при виде Дашульки у меня даже защемило сердце. Вот по кому я по-настоящему соскучился. По этой маленькой шалопайке и непоседе. — А ну-ка, — я протянул руки и женщина, на руках которой сидела моя дочь, покорно ее передала. Но дочь отвыкла от моих рук и, кажется, забыла меня. Едва я попробовал ее чмокнуть, как она запротестовала и сильно уперлась руками, требовательно воскликнув:

— Нет!

Она никогда не любила поцелуйчиков и росла недотрогой. Даже собственную мать к себе не подпускала и не терпела ее нежностей. Лишь иногда позволяла чмокнуть себя, но только тогда, когда ей этого самой хотелось. Вся в мать, такая же своенравная и независимая. Будущая суфражистка, не иначе.

— Давно ты здесь? — спросил я свою жену.

— Полтора месяца уж, — ответила она, лишь чуть-чуть опустив долу глаза, показывая, что все понимает. — Приехала на поезде, а тебя нету….

Я вздохнул:

— И как тебя только Мишка отпустил?

— А что Мишка? Кто он мне? Захотела и поехала….

— Ну ладно, не будем сейчас ругаться. Все равно рад, что тебя увидел. Егорыч, — обратился я Мурзину, — там, — я кивнул на начавший разгрузку пароход, — у меня багаж. Много вещей и груз. Позаботься.

— Ну, это уж как полагается, все сделаю как требуется. А вы, Василь Иваныч, езжайте домой, а то с дороги устали поди. А там дома Юн баньку вам топит, — с готовностью ответил он и двинулся в сторону парохода. Мимоходом махнул куда-то в сторону, и к нему сорвалось едва ли не с десяток ожидающих работы китайцев. Те быстро уловили суть необходимого и вот уже через несколько минут с парохода стали стаскивать первые ящики. Егорыч потом вышел, покачал головой, мол — много всего.

А я и вправду послушался совета своего помощника. Без задержки двинулся домой. Но прежде подошел к своим братьям-пилотам, крепко пожал ладони:

— Ну, что могу сказать — поздравляю! Прекрасно все сделали, я в Америке статью про ваш полет читал. Ух, там вас хвалили!

— Спасибо, Василий Иванович, — заулыбались парни. — Представляете, всего на три недели мы их опередили!

— Кого их? — не очень понял я.

— Ну как же? Братьев Райт, конечно же! Вы разве не слышали?

— Братья Райт? — мне тут пришлось сделать недоумение. Я, конечно, знал кто это такие, да вот что-либо интересного про них я в этом времени не слышал. И если они за время моего пути смогли запустить свой самолет, то я об этом и не мог узнать. Потому и сделал недоуменное лицо. — А что такое с братьями Райт?

— Ну как же? Неужели вы и в самом деле ничего не знаете?

— Женька, не томи. Я в пути был три недели, из Сан-Франциско прямиком сюда, и новости я узнать ниоткуда не мог. Рассказывай.

— В общем, Василий Иванович, эти братья Райт построили свой планер, поставили на него мотор и взлетели на нем.

И мои братья заулыбались, ощерились довольно, ощущая себя победителями. Они выиграли в этой гонке, и вся слава и почет досталась им, а братья Райт, довольствовались лишь новостной заметкой. Полагаю, что и денежное вознаграждение от наместника мои пилоты бессовестно присвоили себе. Хотя я на эти деньги и претендую — они их заслужили за свой немалый риск.

— Ого, вот значит как? Выходит, мы не зря торопились?

— Выходит не зря. А еще нас сам Император поздравил телеграммой.

Я развел руками. Ну как тут можно не радоваться? И опять я их поздравил, крепко пожал ладони. Парни на самом деле очень сильно постарались и сделали все в самом лучшем виде. И на самом деле заслужили похвалу. А Женька тот и вправду герой, раз не убоялся снова подняться в воздух на непроверенной технике, да еще и лететь над ледяной водой, искупавшись в которой можно было запросто подхватить воспаление легких, которое в эти времена всегда лечилось очень сложно.

— Ладно, вы мне потом все расскажите. А сейчас давайте уже поедем домой.

Я уселся с Маришкой в закрытую карету, хлопнул дверью, отгородившись ото всех, и приказал ехать. Хотел было взять с собою и дочку, да только та закапризничала, и слезать с рук незнакомой женщины отказалась.

— Это кто такая? — спросил супругу, кивая затылком на едущую следом карету. — Я ее не помню.

— Это Леся, наша новая няня. Хорошая баба, добрая и Дашка ее любит.

— А старая что же?

— Не захотела ехать. Вот и пришлось нанять эту.

— Смотрю, дочка у нее с рук не слезает.

— Да, не слезает, — подтвердила Маришка и где-то в глубине интонаций послышалась маленькая такая иголочка ревности.

Я улыбнулся, оглянулся назад на наш растянувшийся поезд. Несколько карет, стуча по камням колесами, неспешно тащились по узкой и присыпанной легким снежком дороге.

— Мне кажется, что она меня забыла, — пожаловался я, на что Маришка махнула рукой:

— Ничего. Вспомнит…. А Мишка, кстати, от царя поздравления получал за наш полет. Да, он телеграмму мне сюда присылал. Я и на пленку все сняла и уже в Петербург ее отправила. Алексеев, представляешь, прислал ко мне своего адъютанта и потребовал, чтобы я в кратчайшие сроки передала ему копию пленки, чтобы он, значит, через фельдъегерскую службу переправил ее Императору.

— А копия? Копия-то у тебя есть? Ты ее смогла снять?

— Нет, нету. Оборудование-то все на студии в Питере. Я передала ему негатив, а с него смотреть нет никакой возможности. Поэтому, прежде чем ленту покажут Императору, она все равно попадет к Козинцеву в руки, а тот, сам знаешь, своего не упустит.

— Это точно, — ответил я, и мои губы растянула хитрая улыбка. Мишка и вправду выгоду не упустит. — Ну, расскажи хоть, как у вас все произошло? Женька не сплоховал?

Но она не ответила. Наоборот, раздосадовано, слегка стукнула узким кулачком мне в плечо:

— Я, между прочим, тебя десять месяцев не видела, а ты про своего Женьку. Ничего с твоим Женькой не случиться, потом у него и спросишь. А я, если ты не заметил, соскучилась! — и прижалась ко мне, явно требуя жарких обнимашек. Что ж, это я мог ей устроить.

Был конец года. Я успел приехать в Дальний как раз под Рождество, который состоится буквально через пару дней. Небольшой подарок супруге я успел купить в Америке и сейчас он хранился у меня в кармане пальто. Небольшая золотая брошка с камушками должна понравиться Маришке и у меня был большой соблазн вручить ее прямо здесь, в карете. И я едва не поддался искушению, но вовремя остановился. Супруга заметила, хитро прищурилась и, прильнув, поинтересовалась:

— А что у тебя там?

— Где? — сыграл я недоумение.

— Ну, там, — она ткнула пальцем мне в бочину. — Что-то жесткое. Подарок мне, да? А покажи….

Я улыбнулся. Подарок, конечно, был, но не в том месте, куда она показывала. Поэтому я, просто расстегнул пальто, потом пиджак и продемонстрировал супруге новенький Браунинг. И от этого вида у Маришки сразу же пропало настроение.

— Вот, купил по случаю. Хорошая вещица, удобная. Мне в будущем должна пригодиться.

— Ох, опять ты про свою войну…, - ответила она недовольно. Помолчала некоторое время, а потом призналась. — Мне, между прочим, Данил Егорыч все про нападение на твои склады рассказал. И про то, как ты бедного китайца пытал, издевался над ним. А потом приказал ногу отрезать.

— Это тебе Мурзин так сказал? — удивился я. — Не может такого быть!