Ну а пока с него стягивали верхнюю одежду, я сумел оценить его театральные способности. Конечно, судя эмоциональным воплям, ни черта он не умирал. Да, больно ему было, но явно несмертельно. Кровь сочилась из раны, и любое прикосновение рядом с ней отзывалось в его стонах и причитаниях настоящим страданием. Но, опять же, не смертельным страданием.

— Ну-ка, поверните его.

Я осторожно прикоснулся к ране. Зверев взвыл, дернулся, чем причинил себе еще больше мучений.

Да подержите же его!

Его прижали к земле. Я разодрал окровавленную рубаху и моему взору предстала сама рана. Осколок, пройдя по касательной, распорол Звереву левый бок грудной клетки, развалил кожу и мышцы надвое, и выбил маленький кусочек ребра. Само ребро, если не считать глубокой ямки, осталось целостным, но, по-видимому, все-таки надломленным. Это и причиняло боль раненому, заставляя орать. Адреналин в его крови все-таки частично притуплял боль и потому он мог еще орать и сопротивляться. Но скоро его отпустит и вот тогда он замолчит и не сможет произнести ни слова. Будет лишь стонать и цедить слова сквозь зубы — сломанное ребро будет мешать нормально дышать.

М-да-а, — с выдохом облегченно произнес я и отодвинулся назад. — Отпустите его, там ничего страшного. Не помрет.

Точно не помрет? — даже с какой-то долей сожаления переспросил один из полицейских.

Если только от заражения. А так рана не смертельная. Но ему ко врачу надо бы зашиться и тугую повязку наложить. У меня, кстати, дома зеленка есть, надо бы за ней тоже сгонять. Она антисептик хороший, ему поможет.

А-а-а, понятно. Ну, тогда я побежал что ли за извозчиком? — разочарованно сообщил полицейский и тотчас убежал.

А Зверев, услышав, что ничего страшного с ним не случилось, замолк, посмотрел на меня внимательно, и, не заметив в моих глаза фальши, переместил взгляд на рану. Кое-как скособочился, вытянул шею и удостоверился в моих словах. И вот тогда он взял себя в руки и снова превратился в грозного служаку.

Рану надо перемотать, — сообщил он в пространство.

Нечем, — осек я его. — Хотя…, - кивнул второму полицейскому на одежду Зверева. — Ну-ка рви ему рубаху на бинты.

А сам достал из кармана чистый шелковый носовой платочек. И вот этим платком я заложил разошедшуюся рану, а поверху туго обвязал импровизированными бинтами.

Примерно через час прикатил извозчик. На него мы и загрузили уже отошедшего от адреналина и скулящего от боли Зверева. Отвезли в Артур ко врачу, который, обработав рану, зашил ее и туго обтянул бинтами. Я его потом лично отвез домой, «обрадовав» его супругу и детей, чем переполошил весь дом. Объяснил, что случилось, убедил, что все на самом деле не так страшно, как глава семейства прикидывался, и пошел было домой, да меня не отпустили.

Настойчиво упросили отужинать, а я и не отказался, потому как в животе червячок уже настойчиво ворчал.

Мурзин у меня через несколько дней после происшествия с ранением уехал во Владивосток. Там люди, что нанимались на работу, установили уже станки для производства нашей колючки и медленно включились в работу. И сейчас требовалось слегка присмотреть за процессом и дать указания местному директору. Большего и не требовалось — производство там небольшое, работников не более десяти человек. Проволоку тянуть и вить «егозу» можно и с таким малым количеством.

Ну а пока Мурзин находился в разъездах, я продолжил работать здесь. Совершенно неожиданно нашлось помещение для кинотеатра. Алексеев,

прознав о том, что я с собою привез ленту о царском костюмированном бале, через своего адъютанта, вызвал к себе. Тем же днем я был у него в рабочем кабинете:

Здравствуйте, милейший Василий Иванович, здравствуйте. Прошу вас, проходите, присаживайтесь, — любезно приветствовал он. — Как ваша жизнь семейная, как дела купеческие да фабричные?

Я умастился на крепком стуле и облокотился на стол.

Дела наши купеческие идут весьма неплохо, — ответил я, внимательно поглядывая за его ехидными глазами. — Деньга делает деньгу, а купец ею погоняет. Чем быстрее деньга обернется, тем больше купцу прибыток. А семейные мои дела нынче в простое. Одинок я здесь, супруга-то в Питере осталась.

Он усмехнулся.

Однако, сказывают, что вы весьма быстры на амурные приключения. Уже и бабенку себе справную успели найти.

Ого, это ж какую? — удивился я.

Ну как же, — в свою очередь удивился Алексеев. — А мадмуазель Лизетт как же? Знаем, знаем мы все о ваших приключениях! — добавил он и весело погрозил мне пальцем. — Только вы смотрите, восточный гарем мне тут не устройте. А то у вас у молодежи только одно на уме — как бы от жены побыстрее сбежать и под новую юбку залезть. А мадмуазель Лизетт барышня хорошая, это правда, господа офицеры проверяли ее и потом нахваливали.

И он заразительно засмеялся, а меня покоробило от его шуточки. Лизка хоть и проститутка, а все же у меня осталось о ней хорошие воспоминания. Добрая она

была. Я потом заходил к ней, чтобы еще раз сказать «спасибо» и она меня опять напоила чаем. Присела рядом за столик и поджала щеку кулачком. И тогда, уже на трезвую голову я вдруг понял, насколько она красива. Черные прямые волосы, собранные в высокую прическу, утонченное аристократическое лицо, полноватые, но четко очерченные, словно карандашом, губы, которые можно было пожелать самой Анжелине Джоли, и стреляющие лукавым огоньком черные, бездонные глаза. И я, если б не знал кем она работает, мог бы в нее влюбиться. Тем днем она со мною просто сидела, смотрела на меня и с какой-то грустинкой в глазах слушала мою болтовню. Отказалась от денег, которые я ей еще раз давал в качестве благодарности. Через час ушел от нее и каким-то невероятным образом забыл поставленную в угол трость. Что важно, сексом мы не занимались — она не намекала, а я, будучи верен своей жене, не хотел. А

следующим днем она сама пришла ко мне домой и через моих архаров вернула забытую вещь. Видимо, отсюда и поползли нехорошие слухи, потому-то мне шутка Алексеева и не понравилась.

— Должен вас огорчить по поводу мадмуазель Лизетт, — ответил я наместнику, разочарованно прочистив горло кашлем, — у нас с ней нет никакого романа. Очень жаль, что до вас дошел такой непроверенный слух. Лизетт всего лишь работает в кафешантан, а я человек солидный и к тому же женатый. Мне нет никакого резона пачкаться в таких слухах.

— Гм, вот как? Ну что ж, тогда давайте забудем об этом недоразумении, — он откинулся на спинку кресла и сложил на животе руки. — Действительно, копаться в грязном белье нет никакой чести.

Он вздохнул, помолчал секунду, гипнотизируя меня, а затем произнес:

Ладно, давайте к делу. Я слышал, что вы при дворе сняли какую-то там занимательную синему? Такую, что иностранные послы, после ее просмотра, доносили о ней своим хозяевам и, что важно, не скупились на похвалу. Синему описали в таких превосходных степенях, что ее захотели посмотреть при английском дворе. Наш государь Император отправил туда копию, но что-то у них там не задалось….

Я усмехнулся, понимая, что именно у них не задалось. Мало было отправить копию ленты — для ее качественного просмотра необходима была именно наша аппаратура. А ее-то на туманный Альбион отправить никто не догадался. Алексеев заметил мою едва видимую ухмылку, запнулся, а через пару секунд продолжил:

… так вот, что-то у них там не задалось и при Английском дворе посмотреть синему так и не получилось. По слухам, теперь туда отправили одного из ваших работников, чтоб значит он там во всем разобрался, — он сделал продолжительную паузу, пытающее поглядывая на меня. Хотел, чтобы я сам догадался о чем пойдет дальше речь, но, не найдя в моих глазах понимания, вздохнул и продолжил. — Мне тут через фельдъегерскую службу пришло письмо от…, ладно…, не важно кого. В-общем, должен вас спросить — у вас имеется еще одна копия этой синемы?

Возможно, — аккуратно произнес я. — А о какой конкретно синеме идет речь? Я для Императора снял две ленты.