— Лиза, скажите. Насколько я помню из вчерашнего, то хозяином "Варьете" является грузин? Так?

— Да, это так.

— Тогда не будете ли так любезны и не сходите к нему? Попросите сварить для меня хаш. Это то ли грузинское, то ли армянское лекарство от похмелья, я точно не помню. Он должен знать, как оно делается. Заплачу ему сколько попросит.

Она не поторопилась. Обернулась ко мне, с укоризной посмотрела и сказала:

— Глупостью маетесь, дорогой Василий Иванович. Лучше коньяку выпейте и все пройдет. А к грузину вашему я не пойду и просить я его не буду. Если хотите, то идите сами. Одежду я вам высушила и почистила. Ваш друг, кстати, уже час как проснулся и о вас спрашивает. Опохмелился уже, между прочим.

— Это кто же?

— Да этот, который из газеты….

Журналист уже сидел за столиком кафешантана, потягивал пивко из запотевшей бутылки и явно ожидал моего выхода. И едва увидел меня хмурого и скособоченного, радостно подскочил, захлопал по плечам:

— Ну как вы? Все хорошо? Сильно болеете, не простыли после вчерашнего? А то Лизетт говорила, что вас озноб сильный бил, как бы вы не слегли.

— Да нет, все хорошо, — хмуро ответил я и присел на стул.

Выпитый рассол хоть и помог, а все одно — голова трещала так, словно дровосек-садист решил разбить ее на узкие полешки. Наверное, и вправду, в моем состоянии лучше опрокинуть в себя рюмочку-другую. Мое состояние уловил и Пудовкин. Без лишних слов откупорил холодную бутылочку пива и пододвинул ко мне. Я, превозмогая отвращение, сделал несколько глотков. Журналист одобрительно улыбнулся, а я, прикрыв глаза, принялся ждать улучшения. Но здоровье, как ни странно, не поправилось. Голова так же и продолжала нещадно болеть, а не до конца вышедший из крови хмель, с новой порцией опять забродил в моих мыслях.

— Спина что-то ноет, — поймал я себя на новом ощущении. — Посмотри, что там?

Он глянул и присвистнул.

— Вы, похоже, когда в реку ныряли, об какой-то камень здорово приложились. Синячина на полспины. А на голове шишка огромная.

Я аккуратно дотронулся до места, куда он показал. И вправду, налитой рог был просто огромным. А вытребовав у журналиста карманное зеркальце, еще и убедился, что шишка имела бордово-красный цвет, и пересекала ее поперечная и глубокая ссадина. С такой головой при обществе не покажешься — не прилично. Придется теперь ходить в широкополой шляпе.

— Крайне неудачно вы вчера в реку нырнули. Мы вас отыскать никак не могли. Хорошо, что фонарик карманный у нас оказался, мы им светили. Смотрели там, куда вы под воду ушли, а там вас нету. Давай потом по всей ширине искать, вдруг вы куда отплыли, а все одно не могли найти. Только когда вы из воды вынырнули, мы услышали. Далеко же вас в бухту отнесло, саженей на пятнадцать. М-да, дела были бы…. А мотоцикл ваш сломался.

Я выслушал его с кислой миной. Пудовкин сейчас заливался соловьем. Настроение у него было хорошее, да и пьяненький он уже был, и по всему чувствовалось — если продолжит похмеляться, то с удовольствием и со знанием дела уйдет в долгий запой.

— Я, наверное, домой поеду, — сказал я, прерывая его словоохотливость. — Отлежаться мне надо.

— А, ну это конечно. Лизетт вас так выхаживала, так за вас переживала. Вам бы ей спасибо сказать.

Я поднялся с места. Поблагодарил Пудовкина за помощь, за спасение и приглашал в гости. Лизу тоже поблагодарил. Искренне, от всего сердца. И вложил в ее ладонь пятьдесят рублей. Влажные, из не просушенного кожаного кошеля. У меня там до всех гуляний было около пятисот рублей, сейчас же оставалось около сотни. Славно погуляли…. И, наверное, Лиза обиделась на мою расплату, но я этого не заметил. Не в том состоянии я был, чтобы что-то замечать.

Весь божий день я проболел. Провалялся в кровати, мучаясь головной болью, которая так и не хотела проходить. Тошнота к тому же давила, комок подкатывал к горлу, а спину сковал тугой огненный обруч, который на малейшее движение начинал жечь до самых потрохов. Юн исполняла мои капризы, приносила пить, обильно кормила и ставила холодные компрессы на огромную шишку. Славная девчушка, старательная. Хоть и мала росточком и по виду еще ребенок, а работает по-взрослому, безо всяких скидок.

Следующим днем я более или менее пришел в себя. Голова все так же раскалывалась, и постоянно тошнило. Похмелье давно прошло, а это значит, что я, при нырке через перила моста, получил хорошее сотрясение мозга. Я, гримасничая от боли в спине и опираясь на спасительную трость, стал потихоньку выползать на свет божий. Мои архары уже возвели сруб бани и сейчас заканчивали крышу. Увидев меня, Петро громко поприветствовал:

— Доброго утречка, Василий Иванович. Как ваше самочувствие?

— Нормально, — отмахнулся я.

Под парусиной в углу забора стоял мой покалеченный мотоцикл. Даже под покровом было видно, что переднее колесо у него сплющено, спицы обломались и словно ощетинившийся еж встали веером.

— Это кто его сюда притащил?

— Мы и притащили, — честно ответили парни с конька. — Прибежал ночью ваш подпоручик, шары на выкате, и кричит на нас пьяный — "убился ваш начальник до смерти, идите, забирайте его мотоциклу". Ну, мы и прикатили его. Полицмейстер вчера присылал человека, интересовался вашим здоровьем.

— И все?

— И все. Сказали, что вы в порядке он и ушел. Попросил только передать, чтобы вы более по ночам не катались. Алексеев у него спрашивал кто тут куралесил по всему Артуру.

— Ну и?

— Ну и все…, - закончили рассказ парни.

Я, кряхтя, подошел к "Руслану" и сдернул парусину. Зрелище, что передо мной открылось, было жалкое. Согнутое колесо, лопнувшие спицы, погнутая вилка и свернутый на бок руль. Хорошо же я врезался и неудивительно, что так сильно приложился головой об перила. Хотя, рама оказалась цела, коляска на месте и движок с коробкой, судя по всему, целые. Но все равно ремонтировать мотоцикл было бессмысленно. Легче новый привезти.

За неделю я худо-бедно восстановился, а значит, пора было приниматься за обычную работу. Мурзин почти закончил возведение стен производственного помещения, и сейчас там расставляли оборудование. Склад тоже почти завершили и отделение для химиков также почти было готово. Единственно, самих химиков пока не хватало. На пароходе они должны были приплыть со дня на день. И они приплыли. На английском судне, дополнительно привезли с собой химикаты и оборудование необходимое для работы. Было весьма кстати. И встречать мне их пришлось не Порт-Артуре, куда заход кораблям иностранных держав был запрещен, а в Дальнем, который нынешний министр Витте назначил главными торговыми воротами на Дальнем Востоке.

Дальний, в моем будущем китайский Далянь, был тем еще городом. Вроде и большой, денег вложено в него немало, и грузы через него проходили большие, а вот гражданского населения почти и не было. Сплошь чиновники, портовые рабочие и строители и военные. Простых мещан, которые переселились сюда по собственной воле, почти и нет. Китайцев, как и в Артуре полно. Здесь они также используются в качестве тягловой и копательно-кидательной силы. И по сравнению с Порт-Артуром Дальний казался неживым городом, в том смысле, что простые люди зарабатывать деньги стремились как раз в городе, где на рейде стояли военные корабли.

Хотя, при том скепсисе, с которым описывал мне Дальний Мурзин, я должен был признать, что город выглядел красиво. Те же стройные европейские улицы, грамотная планировка, мощеные улицы. Новый Город чем-то напоминал Кронштадт. Китайских кули полным-полно и… ни одного номерного извозчика. По крайней мере, я, за все время, что мы там были, так никого из них мы поймать не смогли. Нет, лошадиных упряжек было достаточно, но это были не те извозчики. По каким-то причинам люди предпочитали перемещаться по городу на рикшах, да и груз на них же возили. И это очень сильно отличало город от Артура, где извозчиков, готовые заработать легкую деньгу, было преизрядное количество.