Первые плохие слова я узнавал в основном от своего друга Пети Гаврикова. Петин папа работал фрезеровщиком на заводе, всегда был пьян и дома в выражениях не стеснялся. Всё, что слышал, Петя рассказывал мне. В моей семье плохие слова никогда не произносились. Под запретом были даже вполне литературные «жопа» и «говно», поэтому я сильно отставал в этом смысле от ровесников.

Нам с Петей было лет по 5. Мы ходили в одну группу в детском саду, в остальном у нас было мало общего. Гавриков всегда был грязным и неопрятным, у него текло из носа. Его отец работал на заводе, которым руководил мой отец. У меня в кармане отутюженных брюк всегда был чистый носовой платок. У Петиных единственных брюк карманов не было вовсе. Достались они ему, как и все остальные вещи, от старшего брата. Брюки то подгибали, то отпускали снова, когда Петя подрастал. От этого ниже колен они были полосатые, гармошкой. Но классовой вражды мы не испытывали. Напротив, нас тянуло друг к другу. У Гаврикова вызывал уважение мой чистый носовой платок. Меня же восхищал его словарный запас.

– Пошли дразнить Злюку, – сказал Петя. – Я знаю новые слова.

Злюка жила в моём доме, в соседнем подъезде, на первом этаже. Поэтому дразнить её было довольно удобно. Злюке было лет 100. Или 200. Внешне – типичная Баба Яга из сказок. Сгорбленная, с неизменной клюкой. Казалось, она была создана из сухих корней деревьев, мха и ядовитых растений. В любое время года на ней было старое зимнее пальто с облезлым меховым воротником. Лицо её обычно скрывал шерстяной платок, из-под которого корявым длинным сучком торчал нос. Она люто ненавидела детей. Мы отвечали взаимностью. И старались не приближаться к Злюке слишком близко. Наверняка она умела плеваться ядом и испепелять детей одним лишь взглядом. Она всегда торчала в окне. И не важно, лил ли дождь или палило солнце, поднимался ураганный ветер или мела метель, Злюка следила за двором. Когда мороз рисовал на окнах узоры, старуха согревала стекло своим дыханием, и в оттаявших кругах появлялись её немигающие глаза. Разумеется, лучшего объекта для испытаний новых слов, которые Петя узнавал от отца-фрезеровщика или старшего брата, было не найти.

– Что за слова? – поинтересовался я.

– Брат старший, Стёпка сегодня научил, – Петя перешел на шёпот. – Надо подкрасться поближе к какой-нибудь тётке и громко, лучше всего прямо в ухо, крикнуть: «Влагалище запотело!» И сразу надо бежать.

– Чё запотело? – переспросил я.

– Влагалище.

– А что это такое?

Петя пожал плечами. Слово мне не понравилось. Оно походило на уродливые названия деревень, встречающихся на пути к нашей даче. Омутищи, Бугрищи, Хмелищи, Столбищи, Ямище… сплошные «щи», да «ще»… сразу видно, плохое слово. Некрасивое. От него веяло безнадёгой и покосившимися заборами. Хорошо бы, конечно, на всякий случай узнать, что оно означает.

– А запотело почему?

Этого мой товарищ тоже не знал. Брат не объяснил, но он был старше нас на год, и ему можно было доверять в таких делах. Мы были обыкновенными советскими детьми и росли в атмосфере тотальной сексуальной безграмотности. В стране, где любая продавщица овощного магазина знала не менее пяти нецензурных обозначений женского полового органа, но густо краснела при слове «вагина». Нашим единственным воспитателем во всех деликатных вопросах была улица.

Злюка, как всегда, была на посту и контролировала периметр двора. Её седая башка торчала между кактусом и драной кошкой, сидевшей на подоконнике. Злюка любила кошек так же сильно, как ненавидела детей. Она позволяла жить в своей квартире всем желающим пушистым тварям, и таких набралось десятка три, не меньше, отчего стояла жуткая вонь в подъезде. Взрослые пытались с этим бороться, но каждый раз их атаки вязли в жэковской бюрократии.

Стоял жаркий июль. Мы пробрались прямо под открытое окно Злюкиной кухни, затыкая носы от нестерпимого запаха кошачьей мочи. Присев на корточки, стали шептаться, кто будет кричать первым. Наверху злобно зашипела кошка, видимо, почуяв нас. Из окна показалась клюка, потом седая, растрепанная голова.

– А ну, мерзавцы, вон!!! Пошли отсюда к своему подъезду гулять! – Злюка стала колотить клюкой по подоконнику. Мы отскочили в куст шиповника, расцарапав ноги колючками.

– Влагалище! – громко выкрикнул Петька.

– Что-о-о-о-о? – Злюка застыла, перестав колошматить палкой.

– Влагалище запотело!!! – что было силы, проорал Гавриков. В 5 лет у него уже был небольшой басок. Наверное, от того, что Петя курил.

Клюшка, кактус и кошка полетели в нас с интервалом в секунду. Израсходовав боеприпасы, оказавшиеся под рукой, старуха кинулась к двери, чтобы догнать нас и наказать. Цель наша была достигнута! Надо сказать, бегала Злюка довольно быстро. Все её финты мы давно знали. Раньше она пыталась подобраться к детям поближе, еле волоча ноги, опираясь на клюку. В такие моменты она походила на раненую ворону. Но потом старуха внезапно хватала палку в руки и в несколько прыжков настигала жертвы, охаживая их по спинам. После того, как ведьма поняла, что её раскусили, она стала стартовать сразу, как спринтер. Но мы всё-таки давали ей фору. Самым большим удовольствием было подпустить Злюку настолько близко, что от страха начинал холодеть копчик. Я представлял, что удираю от злой ведьмы из какой-то страшной сказки. Её пальто в свалявшейся кошачьей шерсти, клюка, горбатый нос мелькали совсем рядом, и волосы на моей голове начинали шевелиться от ужаса. Казалось, ещё немного – схватит она тебя своими щупальцами и швырнёт на сковородку с шипящим маслом, чтобы хорошенько поджарить. Оказавшись в безопасности, я испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение. Всё это было гораздо круче любого фильма жанра хоррор, о котором я узнал чуть позже…

Новые слова от Петькиного брата работали. Так долго Злюка ещё никогда за нами не гналась. Отдышавшись, мы решили отправиться в аптеку, которая находилась через дорогу, рядом с детским кинотеатром «Зарница». В аптеке всегда было много тёток. Обычно они выбирали разные пахучие пузырьки и жаловались аптекарше на погоду, мужей и вообще на жизнь. Магическая фраза, вне сомнения, должна была произвести на них впечатление.

По дороге я ещё немного подумал о новом слове. Почему-то теперь влагалище представлялось мне озером. Огромным и глубоким, местами заросшим камышами, в лёгкой туманной дымке, какая бывает на рассвете, когда мы с отцом ловим рыбу в деревне. Возможно даже, во влагалище живет чудовище.

… Мы орали волшебные плохие слова с Петькой по очереди и дуэтом. В аптеке, в кинотеатре, на улице, в сквере, в гастрономе и даже один раз в библиотеке. Реакция окружающих приводила нас в абсолютный восторг. Даже самых дряхлых старушек наши скандирования превращали в отчаянных спортсменок, заставляя вспомнить нормы ГТО.

Силы были почти на исходе, мы устали бегать, но не могли остановиться. Мероприятие превратилось в захватывающий аттракцион. Вконец обнаглевшие и поверившие в свою неуловимость, мы забыли про опасность. Огромный, как медведь, мужик выпрыгнул на нас из-за кустов. Он оказался довольно проворным. Его железные, волосатые пальцы, которыми он крутил нам уши, воняли табаком…

Мы выросли. И давно уже знаем, что означает слово «влагалище». Лично мне оно по-прежнему не нравится и кажется грубым, я им почти не пользуюсь. А вот Пётр Александрович Гавриков стал блестящим гинекологом, защитил докторскую, и теперь произносит это слово часто и с умным видом. И никто ему за это не крутит уши. Ещё и деньги платят!