Так бывало после каждого выступления. Всегда находились несколько человек, которые хорошо знали Кленнена. Всегда Дагнера осаждала стайка смешливых девушек, упрашивая рассказать, как он сочиняет песни, что Дагнер никогда не мог объяснить, хоть неизменно и пытался. Всегда какие-то добрые души говорили Морилу, что он хороший музыкант для столь юного возраста, а вокруг Линайны и Брид собирались господа, норовившие нашептывать им глупые нежности. Кленнен неизменно подмечал этих господ зорким оком, особенно тех, которые подходили к Брид. Бедняжка Брид в своем костюме для выступлений казалась взрослее, чем на самом деле (а ей было всего тринадцать), и совершенно не знала, как быть с шепчущими господами.

– Ну, меня ведь учил мой отец, – объяснял Морил.

– Они просто приходят мне в голову, как… э-э… мысли, – объяснял Дагнер.

– Вы же Линайна, правда? – негромко спрашивал господин у передка повозки.

– Правда, – отвечала мать.

– Я не расслышала, что вы сказали, – довольно испуганно говорила Брид другому господину.

– Я не езжу в Ханнарт. У меня были небольшие разногласия с графом, – сказал Кленнен. Он обернулся и одним взглядом отправил восвояси и того господина, которого Брид не расслышала, и того, который признал Линайну. – Но я проеду до Водяной Горы и чуть дальше, – добавил он, снова поворачиваясь к своим приятелям.

Линайна уже собрала деньги и теперь начала их пересчитывать.

– Хорошо, – сказала она. – Мы можем остановиться здесь на постоялом дворе. Так хочется немного пожить под крышей…

Морил и Брид обрадовались. Это было верхом роскоши. На постоялом дворе будут мягкие перины, настоящая ванна и настоящая еда, приготовленная на кухне. Брид облизнулась и радостно улыбнулась Морилу. Морил ответил своей обычной сонной, младенческой улыбкой.

– Нет. Некогда, – заявил Кленнен, когда он наконец освободился и его смогли спросить насчет постоялого двора. – Нам надо торопиться. По дороге мы возьмем пассажира.

Линайна ничего не сказала. Пока Брид, Морил и даже Дагнер пытались спорить, она молча взяла вожжи и тряхнула ими, погоняя Олоба.

– Где мы возьмем пассажира? – спросила Брид, когда они отъехали мили на три от Дерента и ее недовольство немного улеглось.

Она уже переоделась в свое повседневное платье в синюю клетку и теперь казалась моложе своих лет.

– Через пару миль. Я скажу тебе, где именно, – обратился Кленнен к Дагнеру, который правил повозкой.

– Он едет на Север, да? – спросил Дагнер.

– Верно, – ответил отец.

Морил в простой рыже-коричневой одежде, которую предпочитал он сам и которая, по мнению Брид, шла ему куда больше наряда для выступлений, вприпрыжку бежал рядом с повозкой, смутно надеясь, что попутчик не окажется занудой. В прошлом году они подвозили одну женщину, и он тогда чуть с ума не сошел от скуки. Она знала чуть ли не сотню маленьких мальчиков, и все они в чем-нибудь были лучше Морила, и она рассказывала про каждого не меньше двух историй, чтобы это доказать. Они почти каждый год везли с собой кого-то, кому надо было попасть на Север.

С тех пор как между Севером и Югом началась долгая вражда, сообщение между ними почти прекратилось. Те, у кого не было лошади (а если идти пешком, тебя могли обвинить в бродяжничестве и отправить в тюрьму), вынуждены были обращаться за помощью к странствующим музыкантам и платить им, чтобы те согласились подвезти.

Вражда началась так давно, что почти никто не мог вспомнить ее причины. На Севере бытовало одно объяснение, на Юге – другое. Однако точно было известно, что три короля Дейлмарка умерли один за другим и прямых наследников трона не осталось. Еще до воцарения последнего короля (он правил страной из Ханнарта на Севере) начались ссоры и войны и страна стала распадаться на две части.

А когда Адон, последний король, умер, наследников найти не удалось – и гражданская война разгорелась уже всерьез.

С тех пор единственными правителями в Дейлмарке стали графы, каждый в своей земле, а им подчинялись бароны. Никто теперь не хотел короля. Керил, нынешний граф Ханнарта, публично заявил, что не претендует на трон. Но напряжение нарастало. Северяне утверждали, что половина страны порабощена, а южные графы говорили, что Север строит против них заговоры. В тот год, когда родилась Брид, все графы и бароны Юга объявили Ханнарт вражеской державой. После этого из одной части страны в другую осмеливались ездить только торговцы и менестрели, имеющие официальное разрешение, но и тем приходилось представлять доказательства того, что их ремесло не опасно, иначе на Юге их могли в любой момент арестовать.

Морил встречался с некоторыми торговцами и со многими музыкантами. Кленнен был о них не слишком высокого мнения, за исключением разве что Хестевана, которого Морил никогда не видел. Но Морил ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из торговцев или музыкантов жаловался на то, что им приходится брать пассажиров. Должно быть, они все очень терпеливые, подумал он.

– А плата? – спросила Линайна.

– Подожди, увидишь, – со смехом ответил Кленнен.

– Все это прекрасно, – заявила Брид, вспомнив о своем недовольстве, – но почему нам постоянно приходится кого-то брать? Почему этот идиотский Север не может помириться с этим дурацким Югом?

– А вот ты мне и объясни, – отозвался Кленнен. И после того, как Брид минуту что-то лепетала, он рассмеялся и сказал: – А ты стала бы завязывать дружбу с тем, про кого ты знаешь, что он готов при первом же удобном случае всадить тебе нож в спину? Запомни это. Имей в виду, было время, когда на Юге жилось так же свободно, как на Севере. И это запомни тоже.

На Юге говорить такие вещи вслух было очень опасно. Последнее восстание было подавлено с большой жестокостью, и суровые законы оставались в силе до сих пор. Выражать недовольство жизнью на Юге было никак нельзя. Все знали, что страна наводнена шпионами и доносчиками, и любые бунтарские мысли тут жестоко карались.

И когда Кленнен упомянул о Севере, Юге и свободе в одной фразе, Линайна с беспокойством огляделась – не слышал ли их кто-нибудь за живыми изгородями по сторонам дороги. Морил поймал себя на том, что и сам делает то же.

Однако листва живых изгородей хоть и успела запылиться, была еще достаточно жидкой, и кусты просматривались насквозь. Поблизости никого не было, разве что вдалеке, на склоне холма, крестьяне сажали виноград. Им никто не встретился до самой развилки, где от дороги уходил проселок к следующему винограднику. Там, на обочине, стоял какой-то человек.

У его ног громоздилась пузатая оплетенная бутыль. Он помахал рукой, и Дагнер остановил повозку. Олоб повернул голову и с явной тревогой посмотрел на громадную бутыль.

– Вечер добрый, Флинд, – поздоровался Кленнен. – Это не наша ли плата стоит у твоих ног?

Мужчина кивнул. Похоже, он не собирался отвечать на широкую улыбку Кленнена.

– Я на это и надеялся, – сказал Кленнен. – А где пассажир?

Флинд ткнул большим пальцем себе за спину. Пассажир, по-видимому, пытаясь спрятаться от солнца, сидел в тени за бутылью. Он был очень потный, довольно угрюмый, а годами – чуть моложе Дагнера.

– Помоги ему забраться в повозку, – сказал Кленнен Морилу.

Морил подошел, чтобы помочь, но пассажир оттолкнул протянутую ему руку.

– Я сам могу, – сказал он. – Я не калека.

Он очень проворно забрался в повозку и сел на ее дно. Полотняный верх был наполовину поднят, и, похоже, парень рад был укрыться в тени. Морил рассеянно посмотрел на него, надеясь, что это из-за жары он такой неприветливый. Морил на горьком опыте убедился, что парень возраста Дагнера может сильно испортить жизнь, если на протяжении сотни-другой миль будет пребывать не в духе. Это было бы еще хуже, чем прошлогодняя пассажирка. Он взглянул на Брид – сестра в ответ состроила кислую гримасу, будто лимон проглотила.