Давид скептически осмотрел мой родной двор.

— Может, я все-таки пойду с тобой? — пытается уговорить меня парень.

— Нет, можешь подождать меня здесь, но в квартиру не поднимайся, — иду на небольшую уступку я.

Давид неодобрительно качает головой, но не спорит.

Я выхожу из машины и на секунду засомневавшись, останавливаюсь перед подъездом. Эх, была, не была. И открываю старенькую деревянную дверь, у которой вместо доводчика пружина, а вместо домофона…, а ничего нет вместо домофона.

Шум попойки я услышала, как только вошла в подъезд. Совершенно не удивилась, что источником шума была квартира родителей. Всегда в мыслях называла ее так, не «дом», а именно «квартира родителей». Ключей от квартиры у меня не было, но они мне и не нужны были, дверь была нараспашку. Прошла в прихожую, желание снять обувь отпала сама собой, когда я посмотрела на пол. На линолеуме был слой грязи, и я прошла дальше в комнату. Вся честная компания была на кухне, но я не спешила туда. По пути заглянула в свою комнату и обомлела. В ней и раньше нужен был ремонт, а сейчас комната напоминала склад. Мебели не было, но были какие-то грязные вещи в не менее грязных сумках, а еще пара разбитых телевизоров, из которых извлекали содержимое. В центре комнаты была кучка металлолома. Вот оказывается, чем промышляют родители. Запах грязной одежды, затхлости ударил в нос, и ко мне подкатила тошнота. Я торопливо вышла из комнаты, напоследок бросив взгляд на ворох грязной одежды, когда взгляд ухватился на шевеление. Неужели крысы? Я взвизгнула и шарахнулась в сторону, уставившись на ворох тряпья.

Тряпки снова зашевелились, и я встретилась взглядом с детскими перепуганными глазенками.

— Эй, ты кто? — шепотом спрашиваю я.

— Алиса, — так же шепотом отвечает мне девчушка.

Девочка, лет пяти выбралась из вороха тряпья и сделала шаг в мою сторону, с любопытством разглядывая меня. Чумазое личико, а в руке зажат кусок черствого черного хлеба.

— А что ты здесь делаешь? — я присела перед девочкой на корточки, что бы быть с ней на одном уровне.

— Жду, — лаконичные ответы ребенка меня позабавили.

— Чего же ты ждешь?

— Когда мы с мамой пойдем домой, — отвечает Алиса и начинает с аппетитом грызть сухарь.

— Пойдем, поищем твою маму, — предлагаю я, протягивая руку девочке. Она не спешит брать меня за руку и куда-то идти со мной, а с сомнением смерила меня таким недетским взглядом.

— Она на кухне, пьет водку с дядей Сережей и тетей Ларисой, — у меня все внутри похолодело. Ее мама пьянствует с моими родителями, пока ребенок прячется в ворохе тряпья с помойки. Злость начала закипать в груди, и я встала и резко развернулась, что бы выйти из комнаты, когда в мою ладошку вцепились детские ручонки. — Не ходи туда, они пьяные злые. Побьют

— Меня, не побьют, жди меня здесь, — прошу я ребенка, так как скандал, который я собиралась закатить не для детских ушей.

Фурией я вылетаю из комнаты и залетаю на кухню. Как только я появилась в дверях некогда уютной, а сейчас разгромленной комнаты, воцарилась гробовая тишина.

— Саша? Я ж тебе по-русски сказала не приезжать, или ты деньги привезла? — мать первая пришла в себя.

— Да вот решила проведать болеющего отца, — саркастически отвечаю я, косясь на пьяного отца, в замызганной футболке. Совсем не удивлюсь, что она как раз из той кучи тряпья из моей комнаты. Третьей за столом сидела наша соседка Клавдия, она и в моем детстве часто проводила вечера за бутылкой у нас дома.

— Да, я болею, все из-за тебя курвы, — подает голос пьяный отец. — Где деньги?

— Болеешь ты из-за своей пьянки, а я к ней не имею никакого отношения, — зло шиплю я, сама не знаю, откуда у меня столько смелости.

— Если б не ты, у меня в жизни все сложилось бы иначе. Где деньги? — твердит одно и тоже папаша.

— А с какой стати я должна давать вам деньги? — отец резко вскакивает со стула и делает шаг в мою сторону.

— Ты мне жизнью обязана, тварь неблагодарная, — орет отец.

— Ты обязана нас содержать, — подпевает ему мать.

— Как ты с родителями разговариваешь? — вклинивается в разборки Клавдия.

— А разговариваю с ними так, как они того заслуживают, — отвечаю я соседке. — А вы бы лучше о дочери подумали, — не могу промолчать я.

— Моя дочь, че хочу, то и буду с ней делать. Захочу из дома выгоню, захочу на цепь посажу, а захочу в публичный дом продам, — зло скалится Клавдия.

Неужели она серьезно? Мои родители одобрительно заржали и закивали на слова соседки.

— Вот и мне надо было тебя продать, — глубокомысленно отзывается мать.

— Вы здесь совсем до ручки допились? Вы о чем вообще говорите? Что значит продать? — я с ужасом смотрю на этих людей. Людей ли?

— Алиска, мерзавка, а ну иди сюда, — кричит на всю квартиру соседка. А я молюсь, чтобы ребенок не пришел на зов матери, но мои молитвы не были услышаны, и я услышала у себя за спиной робкие шаги девочки.

— Я здесь, мамочка, — пролепетала малышка.

— А ну иди сюда. Ты что уже успела наплести? — женщина хватает девочку за плечо, и я вижу, как тонкие пальцы впиваются в плечико девочке. Соседка резко дергает ребенка на себя, и она как тряпичная кукла, безвольно шагает к матери.

Я не знаю что делать, наверно надо было брать с собой Давида, а не просить ждать меня в машине. Достаю телефон и хочу набрать ему, но вдруг отец, увидев у меня в руках гаджет, резко ударяет по руке и телефон отлетает в сторону.

— Ты что делаешь? — я пораженно уставилась на отца, не понимая причину такого его поведения. Он встал и подбоченись, возвышался надо мной, а я снова стала той маленькой девочкой, которую отец таскал за косу и в итоге приложил головой об шкаф. Я сжалась от страха, а в животе скрутило от ужаса, что сейчас он меня ударит. Сражу же, мелькнула мысль о моей беременности, и том, что мне нельзя подвергать свое здоровье опасности. От своих мыслей меня отвлек скулеж ребенка, Алиса стояла перед матерью, старательно прикрывая голову руками, а женщина ожесточенно хлестала ее по лицу. От того, что ребенок заслонял лицо и голову, мать только зверела, и я увидела, что она начала шарить глазами по кухонному столу в поиске предмета, которым можно было ударить ребенка.

Я резко рванула вперед и схватила ребенка, прижала его к себе, заслоняя. Все это я сделала в мгновение, при этом оттолкнув отца, который преграждал мне путь. Если б он был трезвый, то я б и сдвинуть его не могла, а так он покачнулся и, отступив, не ожидая от меня такой прыти.

Развернув ребенка к входной двери, я подтолкнула ее в нужном направлении и шепнула: «Беги!».

Родители и соседка не ожидали, что я сделаю такой маневр и не успели мне помешать. Мгновение и ребенок скрылся, и я услышала звук хлопнувшей входной двери и только после этого смогла выдохнуть. На какое-то время она в безопасности.

— Ты че творишь, Сашка? — прокаркала соседка.

— Дочь, ты не имеешь право вмешиваться, она воспитывает паршивку, — заявила мне моя собственная мать.

— Бить ребенка это не воспитание! Меня вы тоже воспитывали, когда пьяные приходили и отвешивали пощечины и подзатыльники? — во мне кипит ярость, и чувство собственно сохранения притупляется.

— Да, воспитывали. Ты ж дьяволенок была, не послушная, неуважительная, все время оговаривалась, — изрекла мать.

— Я неуважительная? А кого я должна была уважать? Мать и отца, которые кроме водки не видели радости в жизни? Которые упрекали меня в том, что я появилась на свет? — я кричу и не выбираю слов. Вся ярость и обида, что кипели во мне столько лет, выплеснулись наружу.

— Да как ты разговариваешь с матерью? — возмущается отец и делает шаг в моем направлении.

— А как надо? Я высылаю вам деньги, и вы мне даже слова спасибо не сказали. Да к черту ваше «спасибо», вы относитесь к этому как к должному, будто я вас обеспечивать должна. Вам и пятидесяти еще нет, вы молодые и сами в состоянии себя обеспечить, — слова и мысли путаются, я хочу рассказать, как же сильно хочу быть ими любимой, а говорю про какие-то деньги.