Я чувствовала себя свободной. Никогда, ни одной живой душе я не признаюсь, какой груз, какой багаж тревог и страха, рухнул с моих плеч, когда Паше сообщили о смерти отца. Мне было жаль мужа, по-человечески, как сына, потерявшего отца. Я ни словом, ни жестом не показала, насколько у меня спокойнее стало биться сердце.

Почти три года ада… Я думала, что Мажарский нас найдёт и что-то сделает. Отберёт Вику, заявит свои права на неё, потребует установить отцовство… Я жила на пороховой бочке, каждый раз вздрагивая при входящих на Пашин телефон. Этот мужчина был… тоже чудовищем, но чудовищем с какой-то глубинной тьмой, в которой я так и не смогла разобраться. Это ведь он отдал Пашке Машин блокнот… Он знал, нападая на меня, угрожая отобрать мою дочь, сыпля обвинения в смерти сестры… Всё знал, а виноватой выставлял меня. Спелся с моей матерью, зная, как она Машке обрабатывала мозги о богатой и красивой жизни, о приплоде, который ей в доме не нужен без отца, угрожала выставить из квартиры… Я не верила, что он остановится после всего, что натворил. Пусть я не понимала его мотивы, но я чётко осознавала, что люди его полёта просто так ничего не будут делать. Возможно, он просто не хотел, чтоб его сын был рядом с той, чью сестру он использовал в своих мерзких целях и которая от него забеременела… Может, хотел оградить его от правды, чтоб не выглядеть таким ничтожеством? Да какая уже разница? Его просто больше нет…

Я знала, что иногда мой муж общался с ним, но мой Пашка, как какой-то дракон, как Змей Горыныч, так ограждал меня от всего, что с ним связано, что со временем мои страхи начали притупляться. Всё обострилось, когда я узнала, что ношу под сердцем дитя. Наверное, женщинам просто свойственно себя накручивать и просчитывать риски наперёд, и вместе с радостью моя душа наполнилась новыми страхами и тревогами. Нас станет больше. Больше ответственности, больше переживаний, больше счастья, которое мог бы разрушить чудовище, объявись он в нашей жизни с претензией на Вику.

Меня коробило от этой мысли, но отрицать факт я не могла — со смертью чудовища я поверила в нерушимое и вечное.

— Да что ж такое? — вынырнула из мрачных раздумий и снова поморщилась от очередного приступа изжоги.

В тишине большого дома отчётливо услышала чьи-то шаги и внутренне содрогнулась.

Мистика, не иначе. Вика ведь в саду… Пашка улетел на похороны отца ещё позавчера. Раньше послезавтра мы его не ждали.

Сердце на мгновение сжалось, а после забилось в ускоренном темпе, подогревая разбушевавшуюся фантазию.

Дверь в нашу с мужем спальню тихо приоткрылась.

— Не спишь, колючка моя?

У меня вся жизнь пронеслась перед глазами.

— Пашка… — выдохнула с облегчением. — Напугал! Ты как тут?

— Да ну, что мне там делать? — муж прошёл к кровати и змеёй подполз ко мне. — Всё чужое. Не моё. Моё всё здесь. Ты как здесь без меня?

— Плохо… — шепнула, коснувшись холодных щёк своими ладонями. — Мне всегда без тебя плохо, Паш.

— Когда там за Викой в сад ехать?

— Ох и Мажор, — наигранно вздохнула, прекрасно понимая подтекст его вопроса. — Скоро уже.

— Мажор?

— Ну ты же всё ещё зовёшь меня колючкой. — щёлкнула мужа по носу и опустилась ниже, устроившись на его плече. — Какая я уже колючка? Вся твоя…

— И то верно. — довольно хмыкнул он, обняв меня крепко-крепко.

Мне достался самый лучший мужчина на свете. Уж теперь-то я знала это наверняка. И никакой он не бабник — он очень семейный и заботливый. Да и практикует он вот уже как два года семейные дела, а не уголовные. У него толпы обманутых и брошенных жён, которые ищут его защиты в судебных тяжбах. Я им горжусь и всегда буду гордиться. Мне всё ещё безумно стыдно, что я считала его придатком к отцу, прожигателем жизни и ни на что не способным без папиного попечительства. А я… А я так и осталось весьма посредственным таргетологом, подрабатывающих иногда на заказах постоянных клиентов. Повышала свой уровень, конечно. Курсы, встречи и новые методики. Водительские права опять же не купила, а получила, отучившись со всей ответственностью. Оглядываясь назад, иногда сама не понимала, куда годы делись? Ничего, кажется, не делала, ничего не добилась, а столько там хороших воспоминаний, что от контраста и противоречия собственным мыслям аж страшно становилось. Стоило только подумать о новом уровне своей специальности, как тест показал две полоски, перевернув наш дом вверх дном. Пашка с Викой устроили целый квест, ища и разбирая коробки с Викиными детскими вещами и игрушками. Все почему-то ждали девочку. Дочь хотела сестричку, Пашка ещё одну малышку, а я… Впрочем, мне было неважно, кто там у нас родится, мальчик или девочка. Главное, чтоб здоровенький, а уж о его счастье мы как-нибудь позаботимся.

Наверное, нам бы не помешала помощь бабушек и дедушек, чем могли бы похвастаться нормальные семьи, но мы — это мы. Не судьба, видимо. Хоть и моя мать жива, но я её никогда не подпустила бы к своим детям. Не потому, что боюсь её влияния — я просто ещё не нашла в себе силы, чтоб как-то простить или отпустить всё плохое. Я знала, что она уже год живёт при монастыре. Слышала, что наша квартира пустует, а мать встала на путь исправления, но для меня это не играло никакой роли. Неважно, какой она стала, какой станет ещё через несколько лет. Важно то, что я всегда рядом с ней буду той ненужной и во всём виноватой девочкой, какие бы грехи она ни замаливала и как бы ни менялась. А я не хочу. Я другая и горжусь этим. Меня сделали другой: любовь, поддержка и банальное внимание.

— Не спал почти, лежу сейчас и мне так кайфово… Вырубает. Надо вставать, Сань… — шепнул мне в волосы муж, проведя пальцами по моему позвоночнику.

Я довольно заулыбалась, наслаждаясь его лаской, и выгнула спину:

— Так спи. Я заберу Вику. Заедем с ней в супермаркет, купим что-нибудь вкусненькое, а тебя уже разбудим, когда волшебство на кухне закончится.

— Да сейчас же! Колючка, ты думаешь, я только по тебе соскучился, что ли? Сам поеду, а ужин закажем. И не спорь.

А я и не спорила!

Иногда нужно слушаться мужа и позволять ему что-то решать. Уж очень это дело мужьям нравится. Да и стоит только по шажочку добраться до доверия, как подобная забота уже и больной не кажется. Всем одинаково полезно, чтобы о них кто-то хотя бы иногда заботился, вне зависимости от пола или возраста.