– А это – плохая няня? – кивнула я в сторону столовой.

– Неплохая, – снизошла Мадам. – Ребенок крикливый. Надоедливый.

– Может, ему не нравится дышать табаком? – не удержалась я.

Мадам подняла подбородок, отчего ее узкое чуть вытянутое лицо стало походить на лисью морду, посмотрела на меня из-под век, ее глаза заблестели, и я тут же спохватилась, что в роли Фэй сделала гигантский промах. Если ребенок ее боится, вряд ли она похожа на любящую мать.

– Сигареты у вас вонючие, – тут же капризно пояснила я, – сама такими дышать не могу.

Мадам пожала худым плечиком и покладисто затушила сигарету.

– Джеймс звонил вчера вечером, – она стрельнула в меня снайперски точным взглядом. – И я сказала, что тебя здесь нет. Он снова разбудил меня звонком утром. И я снова уверила, что ты не приезжала.

– И зачем вы это сделали? – фыркнула я так, как по-моему мнению сделала бы Фэй.

Мадам отхлебнула кофе и заметно посуровела.

– Потому что не хочу, чтобы мой сын сел в тюрьму по обвинению в убийстве.

– А вы что, тоже считаете, что он способен меня убить? – выдавила я наигранно веселый смех.

Но Мадам не улыбалась.

– На твоем месте, Фэй, я бы так не веселилась, – проговорила она. – Поверь мне, мой младший сын способен на все.

Страх снова ледяной лапой взял меня за горло. Вспомнились слова Кевина о том, как мать умоляла его не озвучивать подозрения для полиции. Стояло ли за этими мольбами лишь вполне понятное желание не навлекать на семью лишних проблем? Или же Мадам осознанно готовилась покрыть преступление сына?

– Кевин рассказал мне о поцарапанной краске на машине, – поделилась я с Мадам, решив, что хуже от этого не будет. – Вы тоже верите, что так могло случиться?

– Ты мне нравишься, дорогая, – после некоторой паузы сообщила она, и по лицу было видно, что врет и совсем так не думает, – поэтому я просто считаю своим долгом предупредить себя. Ты поставила всех нас в очень неудобное положение, а Джеймс привык защищать семью, он делал это еще с юных лет, еще когда был жив мой обожаемый Мэтью…

На этих словах из кармана одеяния Мадам появился белоснежный платок, которым она промокнула накрашенные ресницы.

– …стоит лишь вспомнить, что он сделал с беднягой Эндрю, – она спохватилась и вновь строго посмотрела на меня. – Я ни в коем случае не защищаю Эндрю, по правде говоря, он был тот еще скот, мой бедный мальчик так пострадал от него… но все равно. Я боюсь. Я боюсь за тебя, Фэй. Джеймс не из тех людей, кто прощает оскорбления, нанесенные членам его семьи. Поэтому тебе срочно нужно уехать.

Слушая сбивчивую исповедь Мадам, я совершенно ничего не понимала. Кто такой Мэтью? Кто такой Эндрю? Кто тот «бедный мальчик»? Джеймс уж точно на это определение не тянул, по крайней мере, после того впечатления, которое о себе оставил.

– Постойте… – я тряхнула головой и решилась на отчаянный шаг, – вы о ком, вообще, сейчас говорите?!

К счастью, Мадам не стала удивляться моей неосведомленности и отреагировала на нее терпеливо и спокойно.

– Ты всегда была так холодна и равнодушна к проблемам нашей семьи, – вздохнула она с кротким упреком и подкурила сигарету, очевидно, забыв, что сама же тушила ее. Сделала глубокую затяжку, похлопала ресницами. – Эндрю был моим первым мужем, это на бумаге, а по факту – грязной свиньей, и когда я забеременела от Мэтью и сбежала от него, всячески портил мне жизнь, шантажировал, тянул деньги. Он был беден, а мой второй муж – богат, и не моя вина в том, что именно Мэтью разглядел во мне сокровище всей его жизни, носил на руках и пылинки сдувал, чего не делал мой первый благоверный.

Мадам надула губы и взглянула на меня якобы в поисках поддержки, но я осталась глуха к ее безмолвным призывам повздыхать в унисон.

– Это длилось много лет, – закруглилась она в пояснениях, – мальчики успели вырасти, Кевину исполнилось шестнадцать, Джеймсу – пятнадцать, но мы с Мэтью скрывали от них свои проблемы. В глубине души я ощущала вину перед бывшим мужем за то, что бросила его, ушла в более красивую жизнь, поэтому терпела и понемногу давала денег. Мэтью много раз предлагал прекратить все, засадить гада в тюрьму, благо возможность имелась, но мне это казалось недопустимым. Наконец, я уступила уговорам мужа и перестала общаться с бывшим, пригрозила натравить на него полицию. Эндрю вдруг пропал с горизонта. А потом Кевин рассказал мне, что он все знает, что мой бывший пытался выйти на контакт с моими мальчиками, рассказывал им какие-то гадости обо мне, о нашей с ним прошлой жизни. Бедняжка Кевин, его всего трясло, он находился в таком шоке! А Джеймс защищал меня, понимаешь, Фэй?! Бог знает, что творилось в его голове тогда. К счастью, полиция так и не вышла на его след, и мы стали жить, наконец-то, в покое.

Неожиданно Мадам развернулась и ткнула в меня длинным костлявым пальцем, на котором поблескивал рубиновый перстень.

– Если вздумаешь кому-то повторять мои слова, я буду все отрицать, так и знай. Никому уже давно нет дела, за кем я была замужем в первый раз, все случилось почти тридцать лет назад и быльем поросло. Мэтью был достойным человеком, и за все двадцать лет брака с ним я ни разу не бросила тень на репутацию нашей семьи, – на этих словах глазки Мадам красноречиво сверкнули в мою сторону, – но я не желаю больше не спать ночами, переживая о поступках моего сына. Он должен остаться в безопасности и жить своей жизнью. А ты должна уехать. Я не стану покрывать тебя вечно, просто не смогу. Рано или поздно Джеймс приедет сюда и может столкнуться с тобой. Не надейся, что будешь прятаться тут вечно.

Что ж, Мадам явно не владела навыками дипломатических переговоров, хотя, возможно, и мнила себя искусным политиком. Ее намерения трудно было не понять. Все эти душещипательные истории прошлого, якобы подспудные признания, навеянные критичностью ситуации и ноющим материнским сердцем, клонили к одному: я ей не нравилась, и она искренне желала поскорее заставить меня убраться.

– А почему вы думаете, что не Кевин тогда вашего первого мужа убил? – мстительно поинтересовалась я.

– Кевин?! – глаза у Мадам округлились, отчего из хитрой лисы она превратилась в удивленную сову. – Бог с тобой, дорогая! Кевин в жизни и мухи не способен обидеть, он очень солнечный, светлый мальчик, творческий человек с тонкой и ранимой душевной организацией. Его руки создают только красоту. В отличие от Джеймса он напрочь лишен управленческих качеств, он не умеет командовать людьми, зато сам легко попадает под их влияние. – Мадам снова кольнула меня взглядом. – Впрочем, ты должна это и сама знать. Не думай, что я не в курсе, как ты им вертишь. Материнское сердце не обманешь. Оба моих сына уже взрослые люди, и я не вправе лезть в их интимную жизнь, но… пожалуйста, Фэй! Оставь их в покое! Так будет лучше для тебя же самой! Я готова выписать тебе чек. Деньги помогут тебе обустроиться где-нибудь на новом месте, если нужно, я подключу все связи, которые остались после смерти Мэтью. В секрете от Джеймса, конечно же. Я во всем поддержу тебя. Даже если ты дашь моему сыну развод, ты все равно останешься дочерью в моем сердце.

Она молитвенно прижала к груди руку, и на этот раз мне почудился в ее голосе затаенный страх. Неужели и Мадам, эта высокомерная, даже черствая на первый взгляд особа, так неумело разыгрывающая из себя заботливую мать, на самом деле тоже Фэй боится? Ну хоть понятно стало, о каком «бедном мальчике» шла речь. И что там насчет творческой натуры? Кевин упоминал, что имеет мастерскую, когда описывал, как нашел поврежденную машину моего мужа, но тогда я решила, что речь идет о ремонтной мастерской или о чем-то в этом роде. Но что, если… это творческая мастерская? И та скульптура «Летящей» из частной коллекции принадлежит Кевину не потому, что он ее купил, а потому что он и есть ее создатель?!

Интересно, каким словам Мадам можно верить? Из ее описаний выходило, что Джеймс – очень жесткий и даже жестокий человек, но неужели уже в юном возрасте он был способен на убийство?! А Кевин и на меня произвел впечатление человека, предпочитающего не идти напролом. Он мягко принимал все мои отказы и хоть и гнул свою линию с этими поцелуями и предложениями поужинать, но не настаивал, не заставлял. А Джеймсу я сказала «нет» – и после этого мы занялись любовью. В то же время, Джеймс мой муж и имел определенные супружеские права, и я уже сама признала, что с готовностью ему уступила. Черт, как же болела моя голова и как же эти размышления не помогали ни на йоту разобраться в окружающих людях!