Фэй – это не я.

Надо ли говорить, что в ту ночь мне спалось плохо? Лежа в удобной широкой постели, в хорошо проветренной просторной комнате, на хрустящих от свежести простынях и комфортных для шейных позвонков подушках, я вертелась с боку на бок, не в силах сомкнуть глаз.

Фэй – это не я, но как убедить в своей правоте остальных? Привести в качестве доказательств бабушкины украшения и семейные традиции, связанные с ними? Ну и что, скажут они, кто мешал тебе, дорогая, на эти же самые семейные традиции начхать, характерец-то у тебя подиспортился от такого обилия денег, красивые брюлики стали дороже родительского гнева. А гнев тот точно есть, родной отец разговаривает через губу, ну так в последние четыре года ты, Кристина, видимо не особо на его счет заморачивалась. А тут с чего вдруг стала? Отыскать где-нибудь в своей прежней почте застарелые эссе и предъявить для сравнения употребления слов и фраз? Не сочтут ли окружающие меня сумасшедшей, как только начну об этом твердить? После травмы головы как раз такие выводы обычно и напрашиваются.

Джеймс, конечно, вообще не поверит. Для него любой мой шаг будет казаться очередной уловкой Фэй – это в том случае, если верны подозрения, что она его до белого каления довела. А если версия Кевина правдива, и мой муж не просто бесится, а готов на все, чтобы избавиться от нашего брака, то тут уже опять опасность возникает. Не получилось убить – так «любящий» супруг в психушку запрет, ему же и лучше, не надо очередную аварию подстраивать, руки пачкать, репутацией и свободой рисковать.

Сам Кевин, пожалуй, тоже не поверит, но в другом ключе. Воспримет все как игру, очередную фантазию Фэй – ему же нравятся ее фантазии, ее капризы, ее порочная натура. То есть, серьезного отношения и помощи с его стороны ждать не стоит. И это мы еще не разобрались, кто подложил мне гадкую фотографию, а то, чего доброго, если он? А если он настолько увлечен Фэй, что будет совсем не рад обнаружить на ее месте какую-то Кристину? Как начнет относиться ко мне настоящей после этого?

Мои родители должны бы поверить – родная дочь, все-таки! На них я делала самую большую ставку. Но, опять же, вопрос возникает: как они могли не узнать меня? То есть, если даже допустить, что Фэй общалась с ними от моего имени, почему они ничего не почувствовали? Почему не стали бить тревогу? Почему папа называл меня «Фэй», то есть, принял эту кличку?! Как такое возможно?!

И еще вопрос: зачем это кому-то понадобилось делать? Зачем воровать мое имя, мою личность, мою жизнь и переделывать все на свой лад? Ведь это мою жизнь Фэй украла, потому что Кристина Романоф – это мое имя, я его в документах при выписке из больницы видела. Ну ладно, с поправкой на Уорнот, но тем не менее. Это мое имя! Это моя дата рождения, мой учетный номер в страховой, моя семья и наследные драгоценности. Уж эти сведения сложно перепутать. Кому я понадобилась в качестве предмета кражи – обычная среднестатистическая студентка, без особых связей, без выдающихся способностей, без шикарных перспектив?!

И в то же время, это не мой муж. Это не мой вкус в одежде, не мои привычки, не мои принципы. Не мой дом и не моя кровать, хоть в нее меня и уложили. И моя жизнь теперь другая – гораздо более яркая, сложная и перспективная. Но зачем?!

Почему я ничего не помнила и где находилась в то время, пока эту жизнь меняли? В голову лезли различные версии, одна фантастичнее другой. Как и многие, я смотрела фильмы и читала книги и привыкла забивать голову всякой ерундой наподобие паранормальных явлений, переселения душ, общения с духом Пушкина при помощи доски Луиджи и прочего, но… да ладно, я своими глазами в жизни не видела ни одной барабашки, ни единого привидения, и доска Луиджи, которой мы с девчонками баловались еще в школьные годы, когда-то вообще предсказала мне замужество в последнем классе старшей школы, а к нынешнему двадцатичетырехлетнему возрасту – троих детей. В общем, бред сивой кобылы, да и только.

И опять же. А как тогда? Как? Как я стала Фэй? Как Фэй стала мной? Разумных объяснений за всю долгую ночь так и не появилось.

Но бесконечно притворяться Фэй я тоже не могла. Да и изначально решилась на этот шаг вынужденно, в качестве временной меры защиты, не собираясь оставаться в ее шкуре навечно. Наверное, придется развестись – Джеймс не любит меня, очень мягко говоря, а те чувства, которые продолжают грызть меня изнутри при одной мысли о нем, никому не нужны и только мешают. Горько это осознавать. Я была бы ему лучшей женой, чем Фэй, по крайней мере, мне так казалось. За то короткое время, что мы провели вдвоем, пока он притворялся хорошим, я чувствовала себя счастливой. Представляла, как глажу ему рубашки и готовлю по утрам завтрак для наших детей – ни с кем раньше такого не испытывала. И да, черт возьми, я тогда искренне полагала, что это наша единственная квартира, и даже думать не думала ни о каком бизнесе или особняке!

Придется уйти, вернуться к прошлой жизни и постараться забыть, что вместо последних лет в моей памяти провал, а в сердце – ноющая трещина. Помириться с родителями, выяснить, доучилась ли я в университете, и если нет – попробовать восстановиться там. Найти хорошего парня…

Задремать удалось лишь под утро, когда из-за плотных гардин начал с трудом пробиваться серый рассвет, но сны мои были отнюдь не радужными. Мне привиделся Джеймс с его горящими от страсти глазами на красивом лице. Я ощущала неповторимый запах его кожи, легкий аромат табака на пальцах, которыми он гладил мои губы перед тем, как поцеловать.

«Скажи, что я Хантер», – прошептал он, обнимая меня за бедра другой рукой и притягивая к своему горячему обнаженному телу, которое так хотелось скорее забыть. Я мотала головой и отворачивалась от него, потому что Хантером звала его Фэй, и это понимание причиняло мне боль. Тогда он разозлился и принялся меня душить, выкрикивая в лицо: «Скажи это! Скажи! Скажи!», и стало понятно, что он убьет меня, потому что давно собирался это сделать.

Потом обнаружилось, что я бегу и за мной гонится Фэй, точь-в-точь в моем обличье, с такой же прической и в схожей одежде, и казалось, что если она меня догонит, случится самое плохое: я снова пропаду навсегда, а она станет Кристиной Романоф, в замужестве – Уорнот, и назовет Джеймса Хантером, и тогда он тоже погибнет. От этого стало страшно – видимо, где-то в подсознании глупая я не желала ему смерти, даже считая своим убийцей.

Проснулась я, задыхаясь и обливаясь холодным потом, и потребовалось несколько минут, чтобы различить сон и явь. Практически бессонная ночь и сильное моральное напряжение не прошли бесследно, и виски сдавило обручем противной ноющей боли. Все, как и предостерегал мой добрый доктор. Я откинула одеяло, поплелась в душ и попыталась при помощи холодной воды привести себя в чувство, но подействовало мало. Мне требовалась таблетка тайленола и мамино плечо. И, желательно, подробные ответы на перечень скопившихся вопросов.

На выходе из ванной мой взгляд упал на пространство у входной двери, где на ковре темнел картонный прямоугольник. Похоже, карточку подсунули в щель, так как не смогли или не захотели войти ко мне. Интересно, когда? Сразу после сна я была такая чумная, что не смотрела под ноги, так что послание вполне могло оказаться тут еще ночью. Либо же его принесли во время моих банных процедур.

Я подошла, наклонилась и подняла кусочек плотного картона. С одной его стороны по черному полю тиснением из серебра шли красивые буквы «Амальгама», с обратной – это оказалось приглашение в одноименный ресторан. Такого названия я не припоминала, что, впрочем, не выглядело необычным – многие модные заведения практикуют регулярный полноценный ребрендинг, чтобы оставаться среди «свежих открытий сезона».

Под адресом заведения кто-то размашисто добавил от руки:

«Ты вдохновляешь. Поужинай со мной. Ф.»

В задумчивости я постучала карточкой по ладони, поднесла ее к лицу, ощущая тонкий аромат от бумаги. За «Ф» мог скрываться только Фокс, нечего и сомневаться. Красивый жест, не скрою, и он меня цеплял… зацепил бы в любой другой ситуации, но не тогда, когда моя жизнь превратилась в коктейль из загадок прошлого и головной боли о будущем. Внезапно возникла идея. Я подбежала к тумбочке, открыла ящик, достала мерзкое послание и приложила к приглашению, сличая почерк. Свое послание Фокс писал более небрежно, злопыхатель же выводил буквы четко и ровно, одна к другой. Зато там не было знаков препинания, а Фокс их расставил верно. И, как и в случае с разглядыванием собственных фото, мне то начинало казаться, что вот эта «о» очень похожа на ту, то я одергивала себя, стараясь не притягивать доказательства за уши.