И характер был под стать: чуть что – истерика и слезы. Позже он прибавил в росте, плечи стали шире бедер, волосы потемнели, в голосе появились басы, а сопливых обид поубавилось. Природа брала свое, но окончательную победу над женскими гормонами так и не одержала. Даже сейчас, в свои двадцать четыре, он порой подходил к зеркалу и с отвращением кривился. Отражение представляло собой некрасивую молодую женщину. Грубую, неуклюжую, мужиковатую, но – женщину.

Ян родился и вырос в почти интеллигентной московской семье. Почти – потому что папаша был стопроцентным интеллигентом: профессионально занимался сложным умственным трудом, обладал критическим мышлением, легко систематизировал полученные знания и опыт. В общем, прекрасно справлялся с тем, что от самого рождения было недоступно его супруге. Та умела неплохо считать, но в каждом слове умудрялась делать по две-три ошибки. При этом была до чертиков азартна и, несмотря на все старания мужа, все же загремела за решетку.

Все началось с безобидного «подкидного дурачка» в картишки. Затем мадам с большими затруднениями и длительной практикой обучилась игре в преферанс. Игра ей понравилась, однако раздражал длительный процесс росписи пульки ради каких-то десяти или пятидесяти рублей. На большие ставки никто из знакомых не соглашался. В конце концов стремление к огромным выигрышам привело ее на Центральный московский ипподром.

Оценив масштабы бедствия, глава семьи попытался вернуть интерес супруги хотя бы к карточным играм или к лото. Но где там! Ее аппетиты росли со скоростью эпидемии чумы. На ипподроме она просаживала всю зарплату, отсутствие наличных денег ее не останавливало – она залезала во все новые и новые долги. Чтобы расплатиться по старым долгам и продолжать делать ставки на ипподроме, требовались деньги, потому финал был предсказуем: в квартиру Бобовников нагрянули сотрудники НКВД. Первым делом старший из сотрудников предъявил ордер на арест мамаши за подлог и использование липовых накладных в одном из крупнейших московских галантерейных магазинов, где азартная женщина имела несчастье работать счетоводом-бухгалтером. Далее последовал обыск с изъятием наиболее ценных вещей.

После убытия мамаши в женский лагерь на Соловки сынок остался практически без присмотра. Отец работал на строительстве важных стратегических объектов, часто задерживался допоздна, ездил в командировки. Он не пострадал за уголовные выходки супруги, но понимал, что за ним пристально наблюдают, а потому старался быть максимально полезным государству.

Это у него худо-бедно получилось, а вот сына он упустил. Нет, шалопаем и бандитом Ян стал не сразу. Какое-то время он еще изображал из себя нигилиста на папины деньги, но к окончанию мужской средней школы резко поумнел: вступил в комсомол и благодаря хорошей памяти даже умудрился сдать экзамены в Московский институт народного хозяйства. Война началась, когда он завершал сессию за второй курс. Молодой человек так перепугался перспективе отправиться на фронт, что за последний экзамен получил «отлично». Вероятно, полагал, что прилежных студентов в военкомат загребут в последнюю очередь.

Поначалу студентов и преподавателей института не тронули. Правда, привлекли к Всеобучу – всеобщему военному обучению, ну и конечно же, завернули гайки в плане дисциплины. Как и в других организациях страны, соблюдение трудовой и учебной дисциплины стало главным правилом жизни. За опоздание на двадцать минут человек мог предстать перед Народным судом, а за пропуск занятий по военному делу и физической подготовке запросто вылететь из вуза.

К осени, несмотря на повсеместное отступление Красной армии, юный Бобовник успокоился: из райвоенкомата не тревожили, посыльных с повестками не присылали. Чтобы выглядеть максимально полезным в тылу, он даже записался в пожарную команду самозащиты и дважды в неделю дежурил по ночам на территории своего института на случай пожара при бомбежке.

Но это его не спасло. В один из октябрьских дней в аудиторию во время лекции пожаловали два командира Красной армии в сопровождении четырех красноармейцев. Профессор прервал лекцию и деликатно отошел в сторонку, в аудитории повисла напряженная тишина.

– Положение на фронте складывается тяжелое. Упорные бои идут на брянском и вяземском направлениях, – без церемоний произнес полковник. – Немецкие войска нанесли сильный удар из района Ржева вдоль правого берега Волги по направлению к Калинину. В связи с этим Государственным комитетом обороны принято Постановление о создании Московской зоны обороны. С сегодняшнего дня все военные комиссариаты города Москвы объявляют набор юношей из числа студентов высших учебных заведений на ускоренные курсы командиров Красной армии…

Ян Бобовник слушал, затаив дыхание, выпятив нижнюю губу и понимая, что в эту минуту решается его будущее.

– …Добровольцы будут немедленно отправлены на курсы при Московском пехотном училище имени Верховного Совета РСФСР, а также в ближайшие филиалы курсов «Выстрел», расположенные в городах Горьком, Ульяновске и Архангельске, – продолжал полковник хорошо поставленным командным голосом. – Срок подготовки – от трех до шести месяцев, в зависимости от специализации будущего командира.

Кашлянув в кулак, он закончил свою речь. Сопровождавший его майор шагнул вперед и сказал:

– Товарищи студенты, вы должны правильно понимать ситуацию. Враг приближается к столице, поэтому в скором времени вы все получите оружие и встанете на ее защиту. Те, кто успеет пройти обучение на курсах, будут командовать взводами и ротами. А желающие отсидеться в теплой аудитории пойдут воевать рядовыми красноармейцами. Так что делайте выбор…

Лекция так и не была закончена. Полковник объявил, что все добровольцы могут немедленно получить направление на курсы. Прозвенел звонок, и к нему моментально выстроилась очередь из двух десятков молодых людей. Пристроился в ее хвост и Бобовник.

«Если правильно выбрать специализацию, то можно застрять на этих курсах на полгода, – размышлял он. – За это время и война закончится. Так что лучше уж сменить одну аудиторию на другую, а не мерзнуть лютой зимой в окопах в шинели рядового красноармейца…»

Затушив окурки, троица прошла длинной подворотней.

– Никого, – прошептал глазастый Женька, оглядев тупичок.

Быстрым шагом миновали проезжую часть, повернули к калитке ведомственного дома. Во дворе было тихо: детвора закончила шумные игры и разошлась по домам.

Негромко скрипнули петли. Три тени проскользнули под окнами, на секунду замерли возле угла.

– И во дворе пусто, – доложил Женька.

– Тогда рвем до второго подъезда, – приказал Бобовник. – Если кто повстречается и спросит, кто такие – ищем коменданта…

Никто не повстречался, бандиты беспрепятственно добрались до дверей второго подъезда и потопали по лестнице до третьего этажа.

У нужной двери остановились, отдышались. Бобовник напялил на голову фуражку, оправил китель, приосанился. Кореша вынули из карманов красные нарукавные повязки с желтыми надписями «Бригадмил».

– Готовы? – главарь осмотрел подельников.

– Звони, чего маяться…

Бобовник резко выдохнул и утопил пухлым пальцем кнопку электрического звонка.

Москва, Петровка, 38 – ул. Чернышевского

сентябрь 1945 года

Не успели сыщики разобраться со странным убийством Михаила Золотухина, как Старцева опять вызвали к комиссару.

«Надеюсь, он хочет услышать подробный отчет, а не подкинуть дополнительное дело», – с надеждой подумал Иван, постукивая тросточкой по ступенькам мраморной лестницы.

– Докладывай, Иван Харитонович, – поздоровавшись, приказал Урусов.

Тот кратко рассказал о ходе оперативного расследования. Кратко, потому что долгих и пропитанных водой разговоров комиссар не любил.

– …Опираясь на вышеизложенные факты, мы уверены в том, что убийство Золотухина произошло не с целью грабежа. Из материальных ценностей у него с собой практически ничего не было, – закончил доклад Старцев.