– Звучит здорово. Спасибо, Бо. И когда будете думать об ограде, рассмотрите самые разные варианты, есть множество материалов намного дешевле железа, которые надежны и при этом хорошо смотрятся.

У него и у Софи одновременно вытянулись лица – такое выражение вполне могло быть у людей, на которых надвигалось цунами.

– Да, мэм.

Я подошла к задней двери и открыла ее.

– Была рада познакомиться с вами. Софи, я поговорю с тобой позже. – Я улыбнулась ей, но была уверена, что в ее глазах промелькнул страх – И… Бо?

– Да, мэм?

– Если вы еще хоть раз назовете меня «мэм», вы можете стать темой собственного подкаста.

Он улыбнулся, и я не смогла больше на него сердиться. Улыбка Джека, похоже, производила на меня тот же эффект.

– Да, мэм… Мелани.

Краем глаза я уловила некое движение. Мы все как по команде повернули головы и увидели Замороженную Шарлотту в ее гробу. Правда, гроб стоял на прилавке у холодильника, а не на столе, где мы ее оставили.

– Я ничего не видел, – сказал мой новый знакомый.

Я посмотрела на него. Бо в упор смотрел на поразительно подвижный крошечный гробик.

– Я тоже, – согласилась я. Он на миг посмотрел на меня, а затем быстро отвернулся, оставив меня гадать, как много Софи рассказала ему. И почему.

Закрыв за ними дверь, я прислонилась к ней, закрыла глаза и в миллионный раз задумалась о том, что случилось с моей когда-то спокойной и упорядоченной жизнью.

Чувствуя себя подавленной при виде двух других машин, я припарковала свою позади «Бюро недвижимости Гендерсона». В мои дни до Джека, до того как родители, сестра и дети стали частью моего мира, моей жизнью была моя работа. Мое имя всегда было на вершине таблицы лидеров продаж, и я гордилась тем, что всегда приходила на работу первой. До недавнего времени.

Я узнала серебристый минивэн риелтора Кэтрин Хименес и бледно-голубую «Камри» нашей секретарши Джолли Томпсон. Проходя мимо, я потрогала капот минивэна Кэтрин. Двигатель уже остыл. Очевидно, если я хочу снова претендовать на место в таблице лидеров, мне нужно вставать еще раньше.

Не то чтобы я не любила новые дополнения к моей жизни. Я дорожила каждым из них и ни на что не променяла бы даже минуты, проведенной с моей новой семьей. Но последний месяц научил меня тому, что мое эго и уверенность в себе столь же тверды, как и теплое желе. Моя работа – единственное, что получалось у меня хорошо. Если даже не сказать, отлично. Более того, она придавала мне сил справиться с другими неурядицами в моей жизни.

Я распахнула дверь и прежде, чем Джолли успеет открыть рот и предупредить Кэтрин, что я здесь, приложила палец к губам. Не то чтобы я не люблю Кэтрин, потому что не любить было невозможно. Она была доброй, отзывчивой, с энтузиазмом относилась ко всему и на редкость энергична. Еще она приносила мне бесконечный запас домашней выпечки, что я ценила, так как дома мне отказывали в мучном.

Однако Кэтрин меня утомляла. У нее было четверо детей, о чем свидетельствовали все эти спортивные и школьные наклейки на заднем стекле ее минивэна и фотографии в рамках на ее рабочем столе и разбросанные по ее офису, как конфетти. Она уволилась с работы в мире технологий, чтобы оставаться дома с детьми, и только недавно получила лицензию риелтора. Поначалу мне было ее жаль, мне не давал покоя вопрос, где она найдет время, чтобы стать эффективным риелтором, но это было до того, как она начала делать крупные продажи и привлекать прибыльные объявления.

Ей понадобилось всего два месяца, чтобы прочно закрепить свое имя наверху доски почета, в то время как мое имя сползало вниз, пока, наконец, где-то в декабре не исчезло совсем. Я больше не жалела Кэтрин и изо всех сил старалась избегать ее или, по крайней мере, держаться от нее на расстоянии, чтобы остаться целой. Она напомнила мне ураган, всасывающий весь воздух в комнате, а затем, прежде чем вы понимали, что произошло, закручивающий его волчком.

Не помогало и то, что она была превосходной матерью и волонтером. Имея в отличие от меня четверых детей и никакой няни, она успевала больше и делала успешную карьеру. Это угнетало и деморализовало. Я могла выносить ее только в малых дозах и только после того, как выпивала достаточно кофе, чтобы держать себя в тонусе.

Джолли неодобрительно покачала головой (поскольку она – как и все остальные – обожала Кэтрин), ее серьги в виде стрекоз закачались в мочках ее ушей. Она подтолкнула мне небольшую стопку розовых бумажек с записями, скрепленных в порядке их дат. У нас была автоматизированная система для сообщений, но Джолли была в курсе, что я предпочитала читать свои в бумажной форме, и инстинктивно знала, что мне нравится, когда они расположены в порядке дат. Вот почему я проголосовала за щедрую рождественскую премию для нее.

Я кивнула в знак благодарности и, радуясь, что Кэтрин разговаривает по телефону, на цыпочках направилась в свой кабинет.

– Вы забыли кого-то снаружи? – громко прошептала Джолли.

– Что? – Я обернулась и посмотрела сквозь стеклянную входную дверь нашего бюро.

Джолли стояла с хмурым лицом, глядя на улицу.

– Там была женщина… она шла прямо за вами, но внутрь не зашла. – Она в упор посмотрела на меня. – Она казалась… мокрой. Как будто только что попала под ливень.

Я подошла к двери и, открыв ее, посмотрела туда-сюда на Брод-стрит. Кроме пробегавшего мимо любителя бега, рядом не было никого, кто мог бы только что находиться перед нашим зданием. И уж точно никого мокрого. Я посмотрела на ясное голубое небо с изящными белыми облачками. Но, взглянув вниз, на тротуар, я безошибочно увидела, что из-за угла вели мокрые следы женских ног моего размера, а вот обратных следов не было видно. Они просто заканчивались у входной двери.

Не обращая внимания на покалывание в затылке, я покачала головой и снова вошла в вестибюль.

– Не знаю, что вы могли видеть, но там никого нет.

Проходя мимо Джолли, я широко улыбнулась, проигнорировав застывший в ее глазах вопрос, и произнесла безмолвную молитву, чтобы она не вышла на улицу и не увидела следы. Голосом чуть громче шепота я сказала:

– В девять часов ко мне должны прийти мистер и миссис Лонго. Пожалуйста, отправьте их прямо в мой кабинет. И не предлагайте им кофе, я не хочу, чтобы они оставались дольше, чем нужно.

Джолли показала мне большие пальцы, ее зеленые глаза за темной оправой очков были серьезными.

Я наполовину открыла дверь своего кабинета, когда услышала, как меня окликнула Кэтрин.

– Мелани! Очень рад, что ты вернулась в офис. Мы все скучали по тебе. – Она подмигнула нашей секретарше. – Надеюсь, ты не возражаешь, что Джолли нас предупредила. Просто она хотела, что тебя тепло встретили.

Я посмотрела в широко распахнутые голубые глаза Кэтрин. Ее светлые волосы были безукоризненно уложены – каждая прядь знала свое место. Она улыбалась, как мажоретка, которой когда-то была в Технологическом институте Джорджии. Ее облегающее платье с расклешенной юбкой демонстрировало все еще завидной стройности ноги.

– О, спасибо. Я рада вернуться.

Кэтрин подняла пластиковый контейнер.

– Вчера у нас был вечер семейной выпечки. Мы с Хавьером любим устраивать его с детьми. Мы приготовили пралине, и поскольку я знаю, как ты любишь сладкое, я принесла тебе немного.

Хотя мне и было стыдно за то, что я избегала ее, я все же взяла контейнер из ее рук.

– Спасибо, Кэтрин. Очень мило с твоей стороны.

Она улыбнулась:

– Угощайся. А теперь, если ты меня извинишь, у меня сегодня шесть показов, закрытие сделки, балетная и футбольная тренировки плюс собрание Дочерей американской революции. Трудный день!

Я кивнула. Она попрощалась и, создав вслед за собой сквозняк, поспешила в вестибюль и к выходу. Не успела я расположиться за столом, как дверь моего кабинета открылась. Я удивленно подняла глаза и тотчас разинула рот, не зная, что предпочесть – то ли грохнуться обморок, то ли изобразить спокойствие и равнодушие.