Слушая Ольгу Васильевну, я невольно припомнил, что и в моем детстве теплые пластмассовые звездочки с фотографией ценились гораздо выше металлических и холодных. Возможно, это было связано с их объемом. По сравнению с плоскими из металла они выглядели словно сделанные в 3D и даже как будто немного светились. Врученную дядей Мишей звездочку Ольга Васильевна хранила потом долгие годы.

Последующие приезды Михаила Константиновича из Москвы в Городец она вспоминает как большие семейные праздники. Все домашние непременно получали столичные подарки, после чего Треушниковы огромной компанией, включая родственников и друзей, ездили в лес и ходили на Волгу. Вечерами собирались пить чай и, конечно, пели хором. Приходил с баяном Валерий Георгиевич, звучала домра, и летел над закатной рекой замечательный вальс «Снова цветут каштаны». Пелись московские студенческие песни, протяжные украинские, а заканчивали, как правило, самой духоподъемной песней на все времена «Я люблю тебя, жизнь».

С друзьями. Городец. 1958 г.

К родственникам и вообще землякам Михаил Константинович всю жизнь относился с особенной теплотой. Его супруга Ольга Федоровна вспоминает, что в Москве к ним в квартиру могли позвонить совсем незнакомые люди, которые просились переночевать, ссылаясь на соседство в Городце, и Михаил Константинович всегда с готовностью принимал таких гостей. Им достаточно было сказать: «Здравствуйте, мы с вами с одной улицы».

Что же касается родни, то здесь он готов был просто расшибиться в лепешку. Его племянница Ольга Васильевна рассказывает, что он специально выделял из своего напряженного расписания целый день, когда она приезжала в столицу. Однажды примчался с дачи, чтобы встретить ее, в то время как вся его семья отдыхала за городом. Привез крупные астры, которые очень любил и самостоятельно выращивал для близких ему людей. В другой раз повез ее в недавно открывшийся музей Сергея Королева в Останкино, и тот день навсегда остался у нее в памяти.

Когда в возрасте сорока трех лет неизлечимо заболела ее мама, родная сестра Михаила Константиновича, врачи рекомендовали пить боржоми, но в Городце эту минеральную воду найти было невозможно. Ольга Васильевна вспоминает, как ее дядя скупал в Москве боржоми целыми сумками и через проводников отправлял на поезде в Горький (ныне Нижний Новгород). Делать это все приходилось ему самому – ни секретарей, ни автомобиля у него не было. Вскоре в Москве стало известно об экспериментальном препарате для страдающих онкологическими заболеваниями, и Михаил Константинович приложил все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы выйти на его разработчиков. Препарат еще не был запущен в производство, однако ему удалось убедить специалистов и получить у них заветное лекарство для своей сестры, за жизнь которой он боролся, даже когда надежды уже никакой не осталось. Ровно так же, по воспоминаниям Ольги Васильевны, вел он себя и по отношению к одной из своих однокурсниц. Уже перед самой своей смертью та попросила не оставить заботой ее сына, и Михаил Константинович хлопотал за него, где мог, присматривал, оказывал всяческую поддержку.

На свадьбу к племяннице Михаил Константинович приехал в Городец вместе с женой. Ольга Васильевна рассказывает, что он немедленно стал центром всего веселья – шутил, пел, танцевал буквально до упаду.

«Ноги до сих пор пляшут, – сказал он ей на прощание на следующий день. – А ты, Оленька, между тем вот что – заполучила мужичка, молодец. Теперь удержать старайся».

Житейская мудрость и глубокое понимание всего, что происходит с нами в жизни, делали его человеком светлым и потому всеми любимым.

«Вы знаете, – сказала мне в разговоре Ольга Васильевна, – я ведь никогда не видела его недовольным. Он ни на что не жаловался, все принимал как небожитель какой-то. Все заполнял собой. Стоило ему где-нибудь появиться, и вокруг становилось светло».

Характер Михаила Константиновича в ранние годы очень ярко отражается и в рассказе его родного брата Анатолия. Они приехали тогда на выходные на заводскую турбазу и наутро, в ожидании завтрака, сидели на крылечке своего корпуса. Время было раннее, голод уже подступал, и Михаил Константинович вынул из кармана куртки привезенного из дома сухого леща. Братья собрались разделить скромную трапезу, но тут к ним начали подходить соседи – такие же голодные товарищи и друзья. Михаила Треушникова с живым интересом обступили, и он стал отрывать каждому по кусочку. В какой-то момент Анатолий понял, что брат раздаст все. Протянув руку из-за чьей-то спины, он получил еще одну крохотную порцию. Когда все разошлись, у Михаила от рыбы не осталось даже головы. Анатолий вернул ему перехваченную добычу, старший Треушников посмотрел на него, улыбнулся и сказал: «Спасибо, брат». Вспоминая теперь об этом, Анатолий Константинович смеется и повторяет: «Делильщик!»

Турбазы в окрестностях Городца в то время вообще были важной частью жизни для горожан. Там отдыхали рабочие местных заводов, зимой проводились лыжные соревнования, от заводских администраций выделялся транспорт, когда планировался коллективный выезд на подледный лов. Человек рабочей профессии чувствовал себя уверенно и спокойно. Владимир Михайлович Треушников, сын Героя Социалистического Труда, рассказывал мне, что их дом располагался неподалеку от судоремонтно-механического завода, откуда рабочие после смены часто возвращались домой, не переодеваясь. Это диктовалось отнюдь не их торопливостью или безразличием к внешнему виду. Люди просто гордились своим трудом и хотели, чтобы их принадлежность к нему была очевидной.

Вот из такого города, от таких людей и характеров Михаилу Треушникову предстояло уехать в Москву. Его брат Анатолий сказал мне, что занимавший тогда пост 1-го секретаря горкома ВЛКСМ Николай Миронович Белов собирался идти на повышение в горком партии, следовательно, Михаил Константинович мог занять его кресло, поэтому решение об отъезде, скорее всего, далось нелегко. «Ему все светило», – уверяет Анатолий Константинович. И тем не менее выбор был сделан. Иногда мы совершаем поступки, причина которых скрыта от окружающих или воспринимается ими как блажь. Умеренность и благоразумие, заключенные в максиме «От добра добра не ищут», наверняка уберегли многих от безрассудных порывов. Но кто скажет, сколько удивительных человеческих судеб они парализовали? Какие возможности оказались упущены? Какие горизонты не распахнулись для осторожных?

Абитуриенты из Городца штурмовали тогда в основном вузы соседнего Горького, и на этом фоне решение поступать на юридический факультет МГУ было сопоставимо, пожалуй, с попыткой записаться в отряд космонавтов. По тем временам событием в Городце становился приезд мотоцикла на соседнюю улицу. Посмотреть на такое диво сбегался целый квартал. А тут – легендарный университет. Поэтому в итоге гордился весь город. Исполнявшая в конце пятидесятых обязанности комсорга на строчевышивальной фабрике Валентина Савельевна даже полвека спустя при встрече с родней Михаила Константиновича всякий раз неизменно спрашивала: «Как там Миша?»

Потому что в один прекрасный день этот самый Миша, имея в реальной перспективе карьеру по партийной линии, сел в поезд и в одночасье сменил ее на то, что пока лишь угадывалось в тумане.

Летом 1960-го, когда Михаил Треушников приехал в столицу, никто еще не видел фильма «Я шагаю по Москве». Данелия сдавал свою дебютную картину «Сережа», Шпаликов работал над сценарием «Заставы Ильича». Знаменитой песни в исполнении юного Никиты Михалкова на то время никто пока не слышал. Ее просто не существовало. Эту песню запоют по всей стране только через три года. Миллионы людей будут с упоением распевать: «А я иду, шагаю по Москве», и каждый из них, где бы он ни находился – в Иркутске, Воркуте или в Горьком, – всем сердцем почувствует, что шагает именно по Москве. По сияющим, распахнутым улицам, по площадям, залитым свежим ливнем, по тому самому древнему городу, который вечно молод и несет надежду на новую жизнь.