Я глотала бегущие слезы и слушала, слушала, слушала. Тихие стуки, быстрые-быстрые. Они еще долго преследовали меня во снах, еще долго я слышала их в любом шуме вокруг себя. Именно они заставили меня поднять голову и ползти на свет. На свет надежды, что рано или поздно у меня будет все, что я справлюсь с тем грузом, что лежит на моих плечах. И именно с этого дня я запретила себе плакать. Слёзы – слабость. Их нельзя показывать, их надо скрывать. Я должна и обязана быть сильной, ради маленького комочка, который живет внутри меня. Я не буду вспоминать, откуда он появился и при каких обстоятельствах. Он есть – и это факт. Он мой и только мой. И все, кто попытаются его обидеть, хлебнут столько, что задохнуться.

Родительская поддержка – самое ценное, что есть у ребенка. И я за неё хваталась, как за спасательный круг. Цеплялась скрюченными пальцами, стараясь хоть как-то продержаться на плаву. Если бы не мама с папой, давно на себя руки наложила. Не смогла жить с той болью, что пожирает тебя изнутри как огромный питон, медленно заглатывая все глубже и глубже.

Я стала возвращаться в нормальную жизнь, очень медленно, но с таким упорством, что даже психолог похвалил и рассказал родителям о моих первых, пусть и маленьких, но таких важных достижениях. Я стала много читать о воспитании детей, начала искать себя заново. Вовремя вернулась к своим увлечениям и даже стала задумываться о профессии. Ни о каком институте речи не шло, что тогда, что сейчас – мне тяжело находиться в большом скоплении людей. Я всегда стараюсь искать для себя тихие и комфортные места. Меня раздражают взрослые и состоятельные люди, зато могу спокойно находиться среди детей. Наверное, именно поэтому я и стала постоянным гостем в детском доме. Взяла их под свою опеку и покровительство. Несла ответственность за детей, которых бросили, которым поломали судьбу. Именно в детском доме я чувствовала себя на нужном месте. Словно их и моя судьба чем-то похожи. Дети исцеляли своей искренностью и верой в добро. В добро, которого осталось так мало в этом жестоком и беспощадном мире.

А еще я понимала, что частые визиты не помогут детям полноценно жить. Детскому дому требовался ремонт и смена хотя бы мебели. Те крупицы добровольного пожертвования хватало лишь на покупку краски. Мелкий ремонт, который лишь скрывал недостатки, не исправлял всей ситуации, которая с каждым разом ухудшалась.

Я впервые пришла к выводу, что мне необходимо получить профессию. Потому что постоянно брать денег у родителей было кощунством. Мы и сами только-только вставали на ноги, мама смогла найти высокооплачиваемую должность, и у родителей появилась мечта – построить большой дом и расширить папин бизнес. Автомастерская с каждым разом давала все больше и больше средств, и часто образовывались очереди – запись к отцу шла на неделю вперед. И было необходимо выстроить новую широкую и комфортную мастерскую, нанять толковых работников.

Но, увы, с большим животом я пока что была не помощником. Лишь могла наблюдать за работой отца и вспоминать своё далекое детство, в котором мы с ним до позднего вечера проводили в гараже.

Малыш у моей ноги сильнее вцепился пальчиками в юбку и отступил. Мой храбрый воин все же побаивается неизвестно дядьку, зато, как легко подошел к мужу Анны. Обычно мужчин он обходит стороной, а Егор ему понравился, все уши прожужжал мне. Уж больно запомнилась Лёве игра в догонялки. Видно было, с каким восторгом он убегал от мужчины. Да не только он – все дети.

– Алина, – хриплым и напряженным голосом проговаривает Роман. Вообще, кажется, что слова он из себя выталкивает, – это… ты?

Я чуть не рассмеялась ему в лицо. Я ли это? О да, он же запомнил маленькую запуганную девочку с косой на голове, в светлых брюках и блузке, а сейчас перед ним стоит состоятельная и уверенная в себе женщина. Естественно можно предположить, что образ той Алины с моим настоящим сейчас никак не клеится.

– Я, – отвечаю сухо и понимаю, что мне даже общаться с ним противно. Не то, что видеть, мне слышать его не хочется.

– Мам, – шепчет Лёва, дергая подол платья, – я передумал, пошли домой.

Я с малышом была согласна, плохая была идея выходить к людям. Ведь мы хоть здесь и частые гости, которым нравится отдыхать вдали от городского шума, но всегда стараемся держаться особняком. Нам просто нравилась атмосфера, которая здесь витает. Тихо и уютно, сразу видно, что хозяин этого заведения вложил не только огромное количество денег, но и частичку своей души.

– Да, пойдем, – беру сына за руку и уверенно двигаюсь вперед. Мужчина отступает, да только в последний момент Роман все же имеет наглость и хватает меня за руку. Это было его ошибкой, потому что прошлая Алина обязательно бы подчинилась. Но та девушка умерла. На её месте теперь я, которая кроме работы и благотворительности, занимается рукопашным боем. Потому что всегда ждала, что Роман рано или поздно появится в её жизни. И тогда неизвестно, как судьба разыграет эту партию, а я желала быть готовой ко всему.

И вот сейчас, когда он поймал меня за запястье, резко освобождаюсь и выворачиваю за спину уже его руку. Этот прием отработан мною до автоматизма, потому что старый тренер, который знает всю мою историю жизни от и до, лично следил за моими успехами. И сегодня он мог мною гордиться.

– Еще раз тронешь меня, Аратов, я тебе вырву руку и в жопу засуну, – говорю так, чтобы меня мог слышать только он.

Отпускаю многострадального парня и увожу сына от этого места куда подальше. Внутри все клокочет от злости. На самом деле, мне хочется наброситься на Романа и разорвать его на части, искалечить, уничтожить, стереть с земли. Но лишь сжимаю плотнее губы и спешу в сторону домика.

– Ловко ты его, мама, – с гордостью говорит сын, и весь мой запал улетучивается, – горжусь тобой.

Присаживаюсь на корточки перед ним, взлохмачиваю волосы и целую в маленькую щеку.

– Без твоей поддержки ничего бы не вышло, – малыш крепко обнимает меня за шею, а я поднимаюсь на ноги и несу его домой. Как самый бесценный груз прижимаю к себе, ласково глажу по спине и зарываюсь носом в волнистые волосы.

Егор

Смотрю вслед удаляющейся фигуре и перевожу взгляд на брата. Он потирает руку, но все равно смотрит Алине в спину. Вижу, что хочет пойти следом, но его что-то останавливает. Взъерошив волосы, Рома прикрывает глаза и тяжело дышит. А потом бредет в сторону беседки, где до этого сидела Алина. И я впервые наблюдаю, как его плечи поникли, как он съежился, сжался. Опустился на лавку и закрыл лицо руками.

Вышел из своего временного укрытия и зашел в беседку. Еще раз с ног до головы осмотрел брата и понял – он натворил что-то чудовищное. И мне даже не хочется делать предположения, но Лёвка….

– Не хочешь мне ничего рассказать? – сажусь напротив и складываю руки на груди.

Рома лишь усмехается, откидывается назад и прикрывает глаза.

– Можно и рассказать, да только место не то, – понятливо киваю и приглашаю в свой кабинет. Кажется, сегодня я узнаю то, что окончательно повергнет меня в шок. Ромка всегда был избалованным сыночком. Потому что мать любила намного сильнее, чем меня. А все потому, что родила его от обожаемого любовника, за которого вышла замуж, бросив нас с папой.

Отец не был богатым человек, но старался всё делать для семьи и даже больше. Ни я, ни мама никогда, ни в чем не нуждались. Да вот только папа не знал, что у любимой женщины есть любовник, и что она очень легко может променять отца на него. Я помню, как родители сидели за столом, как мать обвинила папу в том, что из-за его низкого дохода не может купить себе сумку или сапоги. А он объяснял, что устраиваться на третью работу не будет. Потому что хочет хоть сколько-то времени проводить с семьей. Но если ей денег недостаточно и кровь из носу нужны трендовые сапоги, то пусть выходит на работу. Папа никогда не кричал, он говорил спокойным, но очень строгим голосом, от которого лично у меня мурашки по рукам бежали. Зато мать устроила скандал. В тот день она заявила, что беременна от любовника и отец ей больше не нужен. И требовала, что бы папа немедленно убирался из дома.