Дешевого правительства, разумеется, тоже не получилось. Парижская коммуна уничтожила армию и чиновничество лишь локально. Самостоятельно продержаться она не смогла бы и полгода. Большевики сделали то же самое. Они удержались, но только террором. Регулярную армию они начали создавать ещё во время Гражданской войны, а чуть позднее создали фантастическую по бестолковости бюрократию, над которой потешались все юмористы тех времен.

Из ленинских фантазий исходил только обман. И его правительство обошлось русским дороже, чем какие-либо правительства, существовавшие до того на Руси. Большевистская армия оказалась сверхдорогόй – в особенности в связи с катастрофическими поражениями и пирровыми победами, усыпавшими русскими костями всю Восточную Европу.

Лев Бронштейн (Троцкий)

Анархизм единит большевизм и «левизну» всех изводов. Мы можем проследить это по мыслям и деяниям Льва Троцкого, который ещё в 1914 года, будучи в эмиграции, писал в книге «Война и Интернационал»: «Война 1914 года есть, прежде всего, крушение национального государства как самостоятельной хозяйственной арены». «Для европейского пролетариата в этих исторических условиях дело может идти не о защите пережившего себя национального “отечества”, ставшего главным тормозом экономического прогресса, а о создании нового более могущественного и устойчивого отечества – республиканских Соединенных Штатов Европы, как перехода к соединенным штатам мира». Левизна воплотилась в «левых» проектах не пролетариата (которого в марксистской форме никогда не существовало), а в политике транснациональной буржуазии, создавшей в наши времена Европейский Союз, и в очередной раз разделившей пространство Российской Империи, создав множество государств-лузеров.

Национальные государства традиционных европейских наций уничтожены – якобы в угоду экономической эффективности. Какова она будет, когда европейские народы сотрут с лица земли нарастающие волны инородной иммиграции? Нет сомнений, что курс на ликвидацию социальных государств коснулся в начале ХХI века не только Российской Федерации, которая бежит в небытие впереди планеты всей, но и Европы и США. Эффективное уничтожение исторических наций – вот что такое реализованный на практике троцкизм.

Троцкий провозглашал: «На погребальных обломках России мы станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени». Троцкий лишь бросал лозунг, а Сталин его воплощал. Оба ошибались лишь в оценках долговечности своего проекта.

Другие высказывания Троцкого казались в пору раннего большевизма смелыми и даже героическими. В разных вариантах он повторял одну и ту же мысль: «Придет время – и нас попросят уйти с Земли. Но, уходя, мы так хлопнем дверью, что небо обрушится!..»; «Если мы уйдем, мы так хлопнем дверью, что вся Европа содрогнется»; «Когда мы уйдем, мы захлопнем за собой весь мир». Его повторяла большевистская пресса: «Возможно, мы уйдем, но сделаем это не иначе, как выкорчевав все прошлое с корнем; тем, кто придет после нас, придется строить на руинах посреди кладбища» (Московская правда, 13 июля 1921 г.).

Фигуру Троцкого напрасно воспринимают в качестве антипода Ленина, и, в не меньшей степени, – Сталина. В этих фигурах нет никаких противоречий, кроме противоречия единовластного правления, которое каждый приберегал только для себя. Ленин с Троцким в большевистском терроре всегда были заодно. Просто Ленин не всегда успевал переварить и обсудить все кровавые фантазии Льва Давидовича. Зато уж Сталин не прошел мимо троцкизма, забрав из него вообще всё, что там было – уничтожение института семьи, концлагеря для детей, трудовые армии, антицерковная пропаганда и «советские ритуалы»… Троцкизм и сталинизм – это просто одно и то же. Развела двух изуверов только неделимая тираническая власть.

Ключевой момент в понимании истории: либеральная, буржуазная «демократия» и террористический большевизм – это две стороны одной медали. И два самых решительных противника государства, которое мешает их разбойным инстинктам развернуться во всю ширь. Мировая история состоит в борьбе государственников и антигосударственных сил, а вовсе не в борьбе «левых» и «правых», которые оказываются на поверку составленными из одного и того же человеческого материала.

Сколько бы ни говорили об успехах именно государств современного типа, им явно не устоять и века – в условиях постоянного разложения, распада человеческих отношений. Монархия ненавистна тем и другим типам «левизны» своей многовековой успешностью: на ней – благословение Бога, управляющего через Помазанника. Национальное государство ненавистно, потому что в нём материальный интерес и свободная игра подлых натур решительно сдержаны, а почет и слава достается тем, что служит Отечеству. У марксового «пролетария» Отечества нет. И у большевиков оно не появилось, сколько бы они не говорили о «социалистическом отечестве» и не прикидывались патриотами. У них всегда был только партийный интерес – сохранение власти любой ценой. Ради этого можно выдумать и «социалистический патриотизм», убеждая рабов бюрократии в том, что они любят именно этот политический режим, ставший для них родиной. Точно так же и нынешний патриотизм, ничего не знающий о настоящей России, является и пропагандируется только как любовь к начальству и фасадным формам государственности, устроенным как способ сокрытия олигархического грабежа и беззакония.

Интернационал, направленный против Империи, возник вовсе не среди управленцев, которые во времена Государя Николая Второго всё больше напоминали то деятельное и неподкупное чиновничество, которым хвалились немцы – несмотря на гораздо более сложные задачи, по поводу которых государственными решениями нужно было охватить огромную страну. Если бы к своим местным успехам европейские чиновники добавили почти сплошь неудачное управление колониями, они не рисковали бы критиковать русское чиновничество (русское – по службе и чести, а не обязательно по родовому происхождению).

Русский управленец или полицейский чин, как и русский офицер, никогда не были богаты. Но никогда не были и пропитаны коррупцией так, как предполагали европейские наблюдатели. Русский чиновник, не надеясь на государство, продолжал «кормиться» при народе, оказывая ему всевозможные услуги. Тотальную коррупцию мы знаем уже по нашим временам, когда Россия была разграблена наследниками большевиков и установила чиновникам запредельно высокие зарплаты.

Империя выстраивала своё чиновничество и поощряло его в рамках свих скудных возможностей. И процесс вызревания умного, компетентного и инициативного слоя управленцев шел весьма успешно. Чего нельзя сказать о большевистских кадрах. Полушутя Сталин говорил, что проще завоевать какую-то страну конницей Буденного, чем вырастить пару дееспособных ответработников. Что было истинной правдой. Лозунг Ленина о том, что кухарка сможет управлять государством, был наивен, если не преступен. Но именно этот принцип стал основой кадровой политики, которой уже больше века. Теперь «кухарок» называют «эффективные менеджеры».

Ненависть Маркса и Энгельса, ставших пророками в псевдорелигии большевиков, к России и русским хорошо известна, но суть их высказываний начинает забываться. Когда же эти цитаты выставляют на свет Божий – как позор очевидных мракобесов, последыши большевиков начинают разоблачать «ложь», оправдывая сами за себя говорящие цитаты и подменяя вполне доступные вменяемому человеку смыслы.

В статье «Борьба в Венгрии» (ПСС К. Маркса и Ф. Энгельса, т. 6, сс. 180–186), написанной Энгельсом в 1849 г., немцы и австрийцы обвиняются в «жалкой провинциальной ограниченности», а славяне именуются только «варварами», и никак иначе. И с удовлетворением отмечается господство германцев и мадьяр над славянами. Энгельс удивляется, зачем вообще кто-то пытается сохранить свою «ненужную национальность в чужой стране». Приговор Энгельса для южных славян: их историческая роль навсегда сыграна, это всего лишь «обломки» исторического процесса. Без помощи немцев они превратились бы в турок. «А это для южных славян Австрии такая большая услуга, что за неё стоит заплатить даже переменой своей национальности на немецкую или мадьярскую». А теперь эти неблагодарные – оплот реакции: «Австрийская камарилья нашла поддержку только у славян, если не считать высшего дворянства, бюрократии и военщины. Славяне сыграли решающую роль в падении Италии, славяне штурмовали Вену, славяне в настоящий момент наступают со всех сторон на мадьяр». В революции 1848 года он видит разделение: на стороне революции немцы, мадьяры и поляки (они и только они у Энгельса – носители прогресса), на стороне контрреволюции остальные славяне, румыны и трансильванские саксы. А тут еще панславизм, который «по своей основной тенденции направлен против революционных элементов Австрии, и потому он заведомо реакционен»; «он принес в жертву своей жалкой национальной ограниченности единственную славянскую нацию, доныне выступавшую на стороне революции, – поляков; он продал себя и Польшу русскому царю»; «панславистское единство – это либо чистая фантазия, либо – русский кнут». Энгельс сладострастно предвкушает геноцид славянства: «В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом».