«Апрельские тезисы» фактически создали партию большевиков заново, сделав её партией бунта и вооруженного восстания – что вполне соответствовало настроениям дезертиров и рабочих, которыми до отказа был набит Петроград. Им не нужны были марксистские теории – всё должно было быть до примитивности просто. Этим и обеспечил новый состав своей партии Ленин. Его стремлением было не столько взятие власти, сколько её разрушение. «Взять власть» – этот тезис был только словесной формой. На самом деле речь шла о том, чтобы «отнять власть», не отвечая при этом за последствия. Такого подхода не могли понять другие «левые», полагая, что союзников надо убеждать словом, аргументами, ссылками на прецеденты, авторитеты и теории.

С этого момента большевики находились в состоянии войны с Петросоветом, избирая мишенью для словесных атак и деклараций Временное правительство. Петросовет пытался встроиться в новую власть, большевики – дальше разрушать государство, управление хозяйством, правопорядок. Этот настрой вовремя и по достоинству не был оценен ни революционными демократами, ни «правыми» во Временном правительстве.

21 апреля (4 мая) 1917 на улицах Петрограда произошло столкновение между анархическими толпами, разогретыми лозунгами большевиков, и сторонниками Временного правительства. Три человека были убиты. Аналогичные беспорядки произошли в Москве. Петросовет объявил организаторов демонстрации «изменниками делу революции». Большевики предпочли сделать вид, что они к организации беспорядков отношения не имеют, а виной всему неумная нота Временного правительства, обещавшего союзным державам продолжение войны на основе прежних соглашений. В порядке уступки уличной анархии Временное правительство произвело в своем составе «чистку» – удалив из своего состава рьяных сторонников продолжения войны Милюкова и Гучкова. Во Временное правительство были приглашены шесть министров-социалистов – в том числе и из Петросовета.

Петросовет с самого начала был не конкурентом Временного правительства, а партнером – формой стихийно сформированного представительства «левых» партий и уличной анархии. Он служил средством держать анархию в узде и одновременно – инструментом энергичного формирования народного представительства под контролем всё того же Временного правительства.

Чтение стенограммы Первого Съезда Советов (июнь 1917 г.) представляет большие затруднения в силу пространности речей, которые в наше время показались бы переливанием из пустого в порожнее, утомляли бы излишними языковыми украшениями, уклонениями от разговора по существу. Чтобы выразить и подкрепить чисто словесными средствами какой-то тезис, оратору нужно было от четверти до получаса. Несколько тезисов – и речь выходит за пределы часа. Регламента фактически нет, потому что делегаты всегда поддерживают любого оратора в его желании говорить дальше. В объявленный регламент никто и не думает уложиться и как-то подвести итог сказанному. В речах постоянно звучат лозунги, и они встречаются аплодисментами. Что означает: Съезд Советов видит себя не органом власти, не форумом, перед которым должны отчитаться министры-социалисты, а лишь формой партийно-политической полемики, где взаимные упреки и речевые остроты – главное. Бесконечно выступают одни и те же лица, утопая в длиннотах и беспрерывно превышая регламент: Мартов, Дан, Гоц, Церетели, Либер, Троцкий…

Если вся стенограмма укладывается в 800 страниц убористого шрифта, то лишь после сотой страницы в ней возникает резонный вопрос: чего же вы хотите? Если выступают министры, то они должны сказать, что они сделали и намереваются сделать. Если выступают их критики, то они должны сказать, что можно было бы сделать, но не сделано, и что необходимо сделать в ближайшее время. Ничего этого нет, потому что коалиционному правительству, куда вошли представители социалистических партий, от роду – месяц, а иные министры вступили в должность всего несколько дней назад. Чего же от них хотят? Ну, хотя бы анализа положения дел и какого-то наброска программы действий. И снова ничего нет, кроме пустых слов о том, что всё очень плохо – война и разруха. Как видно, программ никаких не было и нет. От большевиков следует только предложение Ленина арестовать 50–100 капиталистов и заставить их показать, сколько у них прибыли. Опровержению этого бессмысленного предложения посвятили свои выступления многие. Хотя и так очевидно, что производство от таких арестов не возрастет, разруха не прекратится, а война не закончится. Но что же предложили все остальные? В общем и целом – ничего. Планов у февралистов не было. Они совершенно не знали, что им делать с властью. Потом это обстоятельство повторилось, когда Советы были полностью подмяты большевиками.

Старый режим добивали, не зная, зачем они его уничтожают. Социалисты, считавшие себя лидерами революции, ничего, кроме митингов и продолжения антиправительственной линии, также предложить не могли. И, возможно, по этой причине призывали к лояльному отношению к разным точкам зрения и предвкушали, что вся революция пойдет прахом. Так оно и произошло, поскольку большевики никакими революционными догмами связаны не были и никакие аргументы не собирались принимать как разумные. Если их кто-то из «левых» считал союзниками и называл товарищами, то большевики не отвечали взаимностью и потом легко вели этих товарищей на расстрел. И ещё большевики не боялись хаоса, разрухи и гражданской войны – они решительно шли к этому, поскольку в их рядах состояли люди, готовые на уничтожение всего, что не подпадало под догму о партийной диктатуре. Они даже на Съезде не представляли какой-то идейной концепции – не считали нужным это пропагандировать среди «левых» попутчиков.

В современном общественном сознании, несущем в себе родовые травмы периода коммунистического правления, сохраняется убежденность в том, что Советы – это альтернатива Временному правительству и плод самостоятельной активности масс. Это не соответствует действительности. Самозваное Временное правительство всячески поддерживало создание сети Советов по всей стране – как альтернативу созданным ещё в период Царства местным органам самоуправления. В последних сильны были «правые» настроения, а Советы были плодом активности партийных активистов исключительно «левого» толка. Временное правительство опиралось именно на «левые» партии, постепенно вытесняя из своего состава даже кадетов. Для Керенского кадеты были, скорее, опасными конкурентами. То же касалось и многопартийной Государственной Думы, которую заговорщики, происходившие из неё, и не думали созывать. Именно Советы с самых первых дней Февральского переворота были для основных деятелей Временного Правительства ближайшими союзниками (что хорошо видно из «Записок о нашей революции» Николая Суханова, 359).

Первый Съезд Советов характеризовался крайне хаотичным ведением и крайним многословием ораторов. Практически все резолюции воспринимались на слух. Поданные «за» и «против» голоса, как правило, не подсчитывались. Сомнения в правильности подсчетов и подозрение в приписывании десятков голосов было высказано во время Съезда, но проигнорировано. Отношение организаторов к собственной работе было крайне неряшливым – как будто основная миссия собравшихся состояла в том, чтобы говорить и слушать пространные речи. От Съезда не сохранилось материалов мандатной комиссии, не осталось списка делегатов Съезда[42].

Состав Съезда всё время менялся, о кворуме никто не заботился. К началу совещаний, которые должны были пройти до открытия съезда, собралось всего 143 делегата (до 31 мая) – в основном большевики. На первом заседании 3 июня (при подсчете голосов по резолюции о высылке Р. Гимма) присутствовало 775 делегатов с решающим голосом. На заседании 8 июня (при подсчете голосов по резолюции о Временном правительстве) присутствовало 786 делегатов, к 10 июня их было 800 (с решающим голосом – 781). Но 17 июня при голосовании одной из поправок, когда были подсчитаны все голоса «за», «против» и воздержавшиеся, вышло 422 голоса. Съезд балансировал на грани кворума (присутствовало чуть больше половины делегатов с решающим голосом). Хотя, понятие кворума не было установлено. На II Съезде Советов кворум был установлен в две трети голосов. Если считать это нормой, принятой ранее «по умолчанию», то кворум был утрачен на I Съезде именно в момент выбора ВЦИК.