– Ты… уезжаешь?

– Сюрприз! – воскликнула она с нескрываемым сарказмом.

– Но почему ты мне не сказала?

– А ты никогда не спрашивал. Ты о многом никогда не спрашивал. Вряд ли ты когда-нибудь сознавал, что у меня могло появиться желание рассказать о своей жизни или что она может отличаться от твоей.

– Ошибаешься. Я почувствовал разницу.

Она приподняла бровь и вроде бы собралась что-то сказать, но передумала. Потерла лоб, потом глубоко и решительно вдохнула.

– Мне почти жаль это слышать. Но, боюсь, уже поздно начинать сначала. Я от тебя ухожу.

И она начала собирать вещи.

Купер попытался ее отговорить, но у него ничего не вышло. Она заверила, что уходит не из-за того, что ревнует. Похоже, ее даже позабавило, что Купер подумал, что причина может быть в этом. И еще она сказала, что не собирается перебираться к Юрию Фельдману. И свой последний месяц в Пузыре намерена прожить одна.

– Я возвращаюсь на Луну, чтобы сделать то, что давно планировала, – сказала она, завязывая свой вещмешок. – Поступлю в академию полиции. Я скопила достаточно, чтобы оплатить обучение.

– Полиции?

Купер удивился бы меньше, если бы она заявила, что собирается полететь на Марс, размахивая руками, как крылышками.

– А ты и понятия не имел, так? Что ж, да и с какой бы стати? Ты не особо замечаешь других людей, если только не трахаешь их. Я не утверждаю, что это твой недостаток – тебя научили быть таким. Ты вообще когда-нибудь задумывался, что я здесь делаю? Меня привлекли вовсе не условия работы. Я презираю это место и всех, кто сюда прилетает. Я даже не очень люблю воду и ненавижу это чудовищное непотребство, называемое Пузырем.

Купер с трудом преодолел шок. Он даже представить не мог, что существуют люди, которых не привлекает магия Пузыря.

– Тогда почему? Почему ты здесь работаешь и почему его ненавидишь?

– Ненавижу, потому что люди в Пенсильвании голодают, – ответила она, озадачив его окончательно. – И я работаю здесь, да поможет мне бог, из-за хорошей зарплаты, чего ты мог не заметить, потому что вырос в комфорте. Я сказала бы, что вырос богатым, но теперь я знаю, что такое настоящее богатство. А я выросла бедной, Купер. Еще одна мелкая подробность, которую ты не удосужился узнать. Я тяжело работала ради всего, включая шанс попасть сюда, в этот отвратительный сутенерский город, чтобы обеспечивать безопасность для богатых дегенератов, потому что БШЭ платит полновесными и твердыми долларами GWA. Ты, наверное, никогда этого не замечал, но Луна претерпевает серьезные экономические затруднения, потому что попала между двумя вашими государствами-корпорациями… короче, забудь. Какой смысл забивать свою симпатичную головку такой ерундой?

Она подошла к двери, открыла ее, потом обернулась и посмотрела на него.

– Если честно, Купер, я не испытываю к тебе неприязни. Думаю, мне тебя жаль. Достаточно жаль, чтобы повторить: опасайся Гэллоуэй. Если свяжешься с ней прямо сейчас, то пострадаешь.

– До сих пор не понимаю, как.

Она вздохнула и отвернулась.

– Тогда мне больше нечего сказать. Увидимся.

Меган Гэллоуэй сняла номер-люкс «Миссисипи», лучший в отеле. Она не подошла к двери, когда Купер постучал, а просто открыла дверь дистанционно.

Она сидела на кровати, одетая в просторную ночную рубашку, и в очках с тонкой оправой, и смотрела на стоящий перед ней небольшой ящик. Кровать напоминала пароход с задним колесом, не хватало лишь дыма и искр из стоек балдахина, и была больше всей его комнаты вместе с ванной. Она сдвинула очки на кончик носа и уставилась на него поверх них.

– Я что-то могу для тебя сделать?

Купер обошел кровать и разглядел ящик, у которого на одной из сторон мерцало тускловатое изображение.

– Что это?

– Старинный телесериал. «Хани Уэст», примерно 1965 год, канал Эй-Би-Си. В главных ролях Энн Фрэнсис, Джон Эриксон и Ирен Херви. Шел по пятницам в девять вечера. Спин-офф «Закона Берка»[7], помер в 1966 году. Что не так?

– А почему картинка не объемная?

– Тогда этого еще не было. – Она сняла очки и принялась покусывать резиновую дужку. – Как у тебя дела?

– Удивлен, что ты носишь очки.

– Когда тебе сделают столько операций, сколько сделали мне, ты пропустишь те, без которых можно обойтись. И почему мне кажется, что тебе трудно произнести то, ради чего ты ко мне пришел?

– Не хочешь сходить поплавать?

– Бассейн закрыт. Еженедельная фильтрация, или что-то в этом роде.

– Знаю. Нет лучшего времени, чтобы поплавать.

Она нахмурилась.

– Но мне сказали, что во время фильтрации никого не впускают.

– Да. Это незаконно. Как и все, что доставляет удовольствие, верно?

Каждые сутки Пузырь закрывали на час для ускоренной фильтрации. Когда-то он был открыт весь день, а фильтрация работала постоянно. Но потом некий клиент ухитрился обойти три системы безопасности, после чего был аэрирован, взболтан, облучен, центрифугирован и под конец пропущен под давлением через несколько очень мелких сеток. Большая часть того, что от него осталось, все еще присутствовала в воде в той или иной форме, а легенда о нем родила первого на станции призрака.

Но задолго до того, как Фильтрованный Фантом начал бродить по коридорам, систему изменили. Фильтры никогда не отключали полностью, но пока люди находились в бассейне, фильтры работали на малой скорости. Один раз в день их включали на полную мощность.

Но все же этого было недостаточно. Поэтому каждые десять дней БШЭ закрывала бассейн на более длительное время и подвергала воду интенсивной обработке.

– Не могу поверить, что никто за этим не наблюдает, – прошептала Меган.

– Это ошибка. Безопасность обеспечивается компьютером. Здесь установлено двадцать камер, но кое-кто забыл сказать компьютеру, что надо завопить, если он увидит, как кто-то входит во время фильтрации. Мне об этом сообщил сам компьютер, и он считает, что это очень забавный ляп.

Орды купающихся ушли два часа назад, а бригада чистильщиков – за полчаса до Купера и Меган. Гэллоуэй, наверное, полагала, что после двух визитов знает Пузырь очень хорошо. Сейчас она обнаруживала, как это давно понял Купер, что не знает ничего. Разница между курортным пляжем в выходные во время отпуска и в какой-нибудь день в середине зимы была ничем по сравнению с тем, что она увидела сейчас.

Это был идеально неподвижный и абсолютно прозрачный хрустальный шар размером с планету.

– О, Купер.

Он ощутил, как она сжала его руку.

– Посмотри. Там внизу. Нет, левее.

Она взглянула туда, куда указывал его палец, и увидела стайку золотых рыбок далеко под поверхностью. Они плыли наподобие ленивых субмарин, большие и толстые, как арбузы, и ручные, как белки в парке.

– Можно его потрогать, папочка? – прошептала она, едва не хихикнув. Купер сделал вид, что раздумывает, потом кивнул. – Знаешь, а мне почти не хочется этого делать. Это как огромное поле, засыпанное свежевыпавшим снегом, на котором еще никто не оставил следов.

– Да, знаю. – Он вздохнул. – Но это можем сделать и мы. Поторопись, пока тебя кто-нибудь не опередил.

Купер улыбнулся ей и медленно оттолкнулся с невесомого насеста на террасе солярия, проходящей по ободу бокала для шампанского.

Она оттолкнулась сильнее и обогнала его на полпути, как он и предполагал. Волны от ее вхождения в воду разошлись идеальными кругами, а потом и он вошел в воду сразу после нее.

Это был совершенно другой мир.

Когда много лет назад был предложен проект Пузыря, он был задуман как сплошной водяной шар, для поддержания которого не использовалось бы ничего, кроме невесомости и поверхностного натяжения. И то, и другое были бесплатны, что было существенным аргументом в их пользу.

Но в конечном итоге строители проголосовали за поля ПРД. Причиной было то, что, хотя любой объем воды приобретал в невесомости сферическую форму, поверхностное натяжение не имело достаточной силы, чтобы поддерживать эту форму, если ее потревожить. Такая структура работала бы прекрасно, но при условии, что в нее не проникали пловцы, нарушая хрупкий баланс.