Он начал дрейфовать обратно к воде, когда из нее вырвалась Меган. Она пробила поверхность наподобие золотой русалки, взлетая и оставляя за собой шлейф капель, которые превратились в миллион переливающихся кристаллов, следуя за ней в воздухе. Меган сделала сальто внутри облака из водяных шариков – Афродита из плоти и металла, возникшая из пены.

Мундштук выпал из ее губ, повиснув на воздушном шланге, и он услышал ее смех. Купер не думал, что она его заметила. Он был совершенно уверен: она полагала, что наконец-то осталась одна, пусть даже на несколько секунд. Она смеялась восторженно, как ребенок, и до тех пор, пока из воды с ворчанием не выбралась ее съемочная команда.

Они заставили ее вернуться и повторить.

– Она того не стоит, Купер.

– Кто? А, ты про Золотую Цыганку.

– Ты хочешь, чтобы твои постельные экзерсисы изучали девяносто миллионов жлобов?

Купер повернулся, чтобы взглянуть на Анну-Луизу. Та сидела рядом на узкой скамеечке раздевалки, завязывая шнурки. Она посмотрела на него через плечо и улыбнулась. Он знал, что у него репутация бабоукладчика, специализирующегося на знаменитостях. Когда он только пришел работать в Пузыре, то счел одним из дополнительных бонусов возможность знакомиться, тесно общаться и укладывать в постель знаменитых женщин, что он неоднократно и проделывал. Но это уже давно перестало иметь для него прежнее значение.

– Гэллоуэй не создает себе воздыхателей.

– Пока. Как не создавала Лайша Трамбулл еще год назад. Или тот парень, что работает на Эй-Би-Эс… Чин. Рэндолл Чин.

– И как не создавала Саломея Хассан, – добавил кто-то из дальнего угла раздевалки. Купер осмотрелся и увидел, что их слушает вся смена.

– Я-то думал, что вы выше этого, – сказал он. – А оказалось, что вы кучка фанатов ощущалок.

– Хочешь или не хочешь, а имена все равно услышишь, – возразила Стю.

Анна-Луиза надела через голову рубашку и встала.

– Нет смысла отрицать, что я смотрела эти записи, – сказала она. – Транс-сестрам надо как-то зарабатывать на жизнь. Она их сделает. Эротические сны уже на подходе.

– Ага, на подходе, – поддакнула Стю и добавила непристойный жест.

– Почему бы вам, идиотам, не заткнуться и не свалить отсюда? – предложил Купер.

Они постепенно так и сделали, и крохотная раздевалка на уровне одной десятой «g» вскоре опустела, не считая Купера и Анны-Луизы. Она стояла возле зеркала, втирая лосьон в кожу головы, чтобы та блестела.

– Я бы хотела перейти во вторую смену, – сказала она.

– Да ты чокнутый лунатик, ты это знаешь? – встревоженно выпалил он в ответ.

Она повернулась и пронзила его взглядом.

– Это преувеличение и расизм, – заявила она. – Не будь я такой любезной, я бы возмутилась.

– Но это правда.

– Это вторая причина, почему я не стану возмущаться.

Он встал и обнял ее сзади, теребя губами ухо.

– Эй, да ты весь мокрый, – рассмеялась она, но не попыталась его остановить, даже когда его руки приподняли рубашку и скользнули вниз под ремешок штанов. Она повернулась, и он поцеловал ее.

Купер никогда по-настоящему не понимал Анну-Луизу, хотя и жил с ней уже полгода. Она была почти такой же крупной, как и он, а он был далеко не малыш. Родилась она в Новом Дрездене на Луне. Хотя ее родным языком был немецкий, она свободно и без акцента говорила на английском. Ее лицо пробуждало такие прилагательные, как сильное, здоровое, сияющее и свежее, но никогда слова наподобие «гламурный». Короче говоря, физически она была такой же, как и остальные спасатели-женщины. Она даже брила голову, но в то время как остальные проделывали это, пытаясь вернуть былую славу и поддерживать олимпийскую внешность, она никогда не участвовала в соревнованиях по плаванию. Одно лишь это делало ее уникальной в группе и, вероятно, настолько вдохновляющей. Остальные женщины в отряде спасателей были незамысловатыми качками, всем прочим занятиям предпочитавшие два: плавание и секс, в таком вот порядке.

Против этого Купер не возражал. Это было весьма точное описание его самого. Но он медленно подбирался к тридцати годам, и эта дата с каждым днем приближалась. Такой возраст никогда не был хорошим для спортсмена. И он с удивлением обнаружил, что его больно задели ее слова о том, что она хочет поменять смену.

– Это как-то связано с Юрием Фельдманом?

– А он в той смене?

– Мы и дальше будем спать вместе?

Она отпрянула.

– Мы так и будем разговаривать? Ты для этого меня раздеваешь?

– Просто хочу знать.

– Если не захочешь переехать, все останется по-прежнему. Но не думаю, что это чертовски много значит. Я ошибалась?

– Извини.

– Может быть, проще спать одной, вот и все. – Она повернулась и похлопала его по щеке. – Черт, Кью-Эм. Это всего лишь секс. Ты в этом очень хорош, и пока ты не теряешь интерес, у нас все будет хорошо. Договорились? – Ее ладонь все еще касалась его щеки. Она пристально вгляделась ему в глаза, и ее лицо изменилось. – Это просто секс, да? Я имела в виду…

– Конечно, это…

– …а если не просто… Но ты никогда не говорил такого, что могло бы…

– Господи, нет. Я не хочу оказаться привязан.

– Я тоже.

Казалось, она хотела что-то добавить, но лишь опять коснулась щеки Купера и оставила его в покое.

Купер был так погружен в свои мысли, что прошел мимо стола, за которым сидела Меган Гэллоуэй со своей командой.

– Купер! Вы ведь Купер?

Когда Купер повернулся, у него уже была наготове «улыбка для камеры». Хотя к этому времени его уже редко узнавали, рефлексы все еще работали. Но улыбку быстро сменило более искреннее восхищение. Он был удивлен и польщен тем, что она знает, кто он такой.

Гэллоуэй поднесла ладонь ко лбу, глядя на Купера с комичной напряженностью. Потом щелкнула пальцами и снова шлепнула себя по лбу.

– Я все пытаюсь вспомнить это имя с той минуты, когда увидела вас в воде, – сказала она. – Только не говорите… я вспомню его… это было прозвище…

Она беспомощно смолкла, затем поставила локти на стол и уперлась подбородком в руки, раздраженно глядя на Купера.

– Не могу вспомнить.

– Это…

– Не говорите.

Он хотел было сказать, что не раскрывал его, но вместо этого пожал плечами и промолчал.

– Я вспомню, если вы дадите мне время.

– Она сможет, – сказала другая женщина, которая потом указала на свободный стул и протянула ему руку: – Я Консуэла Лопес. Позвольте угостить вас выпивкой.

– Я… Купер.

Консуэла подалась вперед и прошептала:

– Если она не вспомнит ваше чертово прозвище за десять минут, скажите ей, ладно? Иначе от нее не будет никакого толку, пока она не вспомнит. А вы спасатель.

Он кивнул, и ему мгновенно принесли напиток. Купер попытался скрыть изумление. Произвести впечатление на официантов в кафе на променаде было невозможно. Тем не менее участникам вечеринки Гэллоуэй даже не было нужды заказывать.

– Восхитительная профессия. Вы должны о ней рассказать. Я продюсер, учусь быть сутенером. – Она покачнулась, и Купер понял, что она пьяна. В ее речи это никак не проявилось. – Тот адский тип с бородой – это Маркхэм Монтгомери, режиссер и талантливый проститут. – Монтгомери взглянул на Купера и изобразил нечто вроде кивка. – А эта личность неопределенного пола зовется Коко-89 (простигосподи), звукооператор, вселенская загадка и приверженец религиозно-сексуального культа настолько таинственного, что даже сам Коко точно не знает, в чем его смысл.

Купер видел Коко в воде. У него или нее имелись мужские гениталии и женские груди, но гермафродиты в Пузыре редкостью не были.

– Ваш’ здровье, – серьезно сказало Коко, поднимая стакан. – Ващще-то ваш танц на глуб’не достоин поч’сти.

Все засмеялись, кроме Купера. Он не понял шутки. Лопес его волновала – он слышал забавные речи от стольких богатых или многоопытных людей, что не смог бы сосчитать, – но Коко несло откровенную чушь.