«Предсказывать события может только тот, кто вдохновлён всемогуществом Бога».

Мишель Нострадамус.

Год 1566. 2 июля.

Франция г. Салон.

В глубине дома протяжно скрипнула половица и почти сразу же послышались шаги сбегающего по лестнице человека. Ступенька за ступенькой, еле слышимый стук каблуков, а также протяжный похожий на стон скрип открываемой двери. Разбудивший тишину человек торопился. Что бы это значило?

Сердце сбившись с ритма зашлось в предчувствии плохих известий, Нострадамус – младший замер в ожидании. Жана умел передвигаться по-кошачьи, почти без звука, сейчас же стучал каблуками так, словно делал это специально с целью оповестить дом.

О чём? Цезарь мог только догадываться.

Оттого, что догадка была не по нутру на сердце начала накатывать тоска.

«Отец поручил Жану сообщить нечто важное, а так, как в этой части дома кроме столовой и моей комнаты, есть ещё две, в которых никто не проживает, намеренья слуги обращены ко мне».

Шаги становились всё торопливее и торопливее.

Скрип половиц заполнив один коридор перебрался в другой.

Волнение охватило Цезаря целиком. Ощущение было, словно за Жаном, двигалось нечто не имеющее ни лица, ни тела.

Вцепившаяся в сознание мысль относительно, поселившегося в доме, призрака заставило содрогнуться, отчего, проникшее в душу, отчаяние сковало не только движения, но и попытки заставить себя отвлечься. Сердце при догадке – с родителем случилось непоправимое, зашлось в испуге так, что стон сам собою сорвался с губ.

По традиции первая встреча с отцом, происходила за завтраком. Проживающие в доме в установленный час должны были, покинув комнаты, спуститься в столовую, чтобы засвидетельствовать уважение главе семейства.

Вторая – во время обеда, опоздать на который считалось – нанести оскорбление не только родителю, но и всем, расположившимся за столом в ожидании трапезы.

Что касалось ужина, тут всё было сопряжено с настроением отца. Возведя вечернее воссоединение семьи в исповедь прожитого дня, старик, поочерёдно обращаясь к каждому из присутствующих, требовал докладывать, что тот успел сделать полезного за прожитый день. Делалось это по глубокому убеждению родителя в том, что смысл существования человека, есть ничто иное, как подаренное Господом благо, потому день должен быть отмечен пусть небольшим, но всё же, событием. В противном случае день надлежало вычеркнуть из жизни, как прожитый зря

– Вы отнеслись к покровительству Создателя с пренебрежением, – наставлял глава семейства. Посему не можете заслуживать ничего кроме моего нежелания видеть вас. Жизнь дарена не для того, чтобы человек мог прожигать время, возводя отношение к данной Богом возможности познавать мир как потребительское. Я бы сказал – иждивенческое. Ежедневно ежечасно мы, как существа наделённые разумом, должны облагораживать пребывание наше на этом свете не только эмоциями, но и поступками, внося тем самым лепту в развитии общества, как такового. Жизнь не бесконечна, а значит вправе требовать к себе особого на то отношения.

Но даже когда испепеляющий взгляд отца заставлял сгорать от стыда, Цезарь никогда не чувствовал себя столь беспокойно, как сейчас.

Волнение? Скорее страх.

Состояние ожидания было сравнимо с моментами, когда отец приглашал сына в кабинет. Стоило услышать, что Цезарю надлежит посетить кабинет отца, нутро начинало ощущать волнение нагоняющее на душу отчаяние.

Шаги, достигнув двери, смолкли.

Жан стоя по другую сторону двери, не торопился сообщить о своём приходе.

«Решил усмирить дыхание?» – подумал Цезарь.

Представив, как Жан подносит к двери сжатую в кулак руку, чтобы постучать, Цезарь опередив намеренья слуги, произнёс: – Жан, входи!

Дверь, с похожим на детский плач, скрипом отворилась.

В дверном проёме возникло лицо Жана.

– Господин! Как вы догадались, что в коридоре стою я?

– То было не трудно, – не отрывая взгляда от украшенного алмазами неба, проговорил Цезарь. – Скажи лучше, зачем я понадобился отцу?

– Отцу? – ещё более растерялся слуга. – Откуда знаете, что прибыл я по велению господина Нострадамуса?

– Предполагаю.

Развернувшись, Цезарь сделал шаг к центру комнаты.

– Ну так, что с отцом?

– Отец ваш желает сообщить вам нечто важное. До того, как отправить к вам расспрашивал, есть ли у меня цель в жизни, затем взялся учить, как преодолевать трудности. После чего потребовал, позвать вас.

– Так чего же мы стоим?

Не дав Жану опомниться Цезарь, выскочил вон из комнаты.

В мыслях надрывно стучала произнесённая Жаном фраза, – «Мне кажется, отец ваш желает сообщить вам нечто важное».

Преодолев коридор, Цезарь кинулся к лестнице.

Ступеньки мелькали перед глазами, в то время когда казалось, что двигается он не столь быстро. И только оказавшись наверху Нострадамус – младший перейдя на шаг, позволил себе остановиться.

«Надо восстановить дыхание. Отец не любит поспешности. Теперь не плохо было бы придать лицу озабоченности. Родитель ненавидит пустых ни располагающих к разговору взглядов. При входе следует склонить голову и уверенно спросить, что заставило оторваться от наблюдений за звёздами»?

Забыв сообщить о своём приходе стуком в дверь, что считалось правилом для всех без исключения, Цезарь переступил порог кабинета.

Нострадамус сидел в кресле у камина, отчего был виден только затылок.

Не отреагировав на скрип петель и учащённое дыхание сына, старик поверг того в ещё большее смятение.

От мысли, что опоздал, страх обжёг сознание Цезаря.

Прижавшись спиной к двери, юноша замер в ожидании.

– Подойди, сын мой.

Голос отца заставил Цезаря вздрогнуть.

– Займи место в кресле напротив, – произнёс Нострадамус

– А, что прикажете делать мне?

То, что слуга осмелиться войти в кабинет, не вязалось с пониманием ситуации и Цезарю ничего не оставалось, как развернувшись, посмотреть на Жана.

– На столе возле канделябра лежит письмо, – вырвавшийся из кресла, голос заставил Цезаря и Жана глянуть в сторону камина. – Оно адресовано тебе.

– Мне? Письмо? Что в нём?

Ответив на взгляд Цезаря пожатием плеч, слуга протянул руку к лежащему, поверх полированной поверхности, конверту. Письмо оказалось не только запечатанным, но и скреплённым личной печатью господина.

– Твоё будущее.

Рука Жана непроизвольно дёрнулась.

– Бери. Не бойся, – произнёс Нострадамус. – В письме нет ничего, чего следует опасаться. Жизнь не увенчанная взлётами. Всё, как у людей: жена, дом, дети.

Казалось, старик видит происходящее за спиной, в то время, когда взгляд направлен в противоположную сторону.

– Вот только,…. – Нострадамус сделал паузу, – О том, что в письме, ты сможешь узнать, когда вскрыть конверт, разрешит Цезарь.

– И когда это произойдёт?

Теребя конверт, Жан перевёл взгляд на Цезаря.

– Когда придёт время.

– Но господин…….!

– Бери и уходи, – не дал договорить слуге Нострадамус. – И запомни, прикоснёшься к будущему раньше срока, судьба не будет благосклонна какой виделась мне в моих виденьях. Докажешь трудом право на познание будущего, обретёшь возможность познать частицу таинства бытия. Нет. Потеряешь всё. Отсюда вывод – выбор за тобой.

Дождавшись когда Жан покинет кабинет, Цезарь, подойдя к сидящему в кресле отцу, припал на колено. Облегчение отдалось в сердце упоением улетучившейся прочь беды.

Родитель прибывал в превосходнейшем настроении. Глаза светились, непонятно откуда взявшимся, блеском, отчего отражающийся во взгляде огонь представлялся пляшущим чертёнком. Блуждающая по лицу улыбка, заставляла подёргиваться уголки губ, благодаря чему создавалось впечатление, будто старика забавляло пребывание Цезаря в недоумении.

– Что – то произошло? – не понимая причины изменения настроения отца, произнёс юноша. – Жан сказал, что вы желаете сообщить мне нечто важное?