– Возможно, вы догадываетесь, о чем я хочу с вами поговорить, – продолжал робот. – Ваш стиль бесподобен, и я хотел узнать, не согласитесь ли вы обучить меня хотя бы нескольким элементам.

Золотые глаза робота встретились с черно-оливковыми глазами танцовщицы. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

– Ниони, – наконец заговорила Нэй-Ли после десятисекундной паузы. – Я уже думала об этом, и мне лестно, что ты так тепло отзываешься о моем стиле… Но я подумала… может быть, он не очень-то совместим с тем, что ты делаешь… Да, я знаю, ты всегда можешь не использовать мою технику, если выйдет неважно… Но кроме того, я сейчас так занята… – сказала знаменитая танцовщица, сопровождая свои слова широкими жестами рук и периодически бросая взгляд куда-то вправо вверх.

Высокий эмоциональный интеллект Ини-Ниони подсказал роботу, что танцовщица говорит ему «ты» не для того, чтобы ему было комфортнее, а для того, чтобы почувствовать себя выше, значимее и опытней его. Но он отогнал эту догадку от себя, потому что это было неважно. Люди имели право обладать изъянами характера – ведь что такое по сути один человек?

Робот быстро просчитал вероятность того, что ему удастся убедить Нэй-Ли с помощью дополнительных аргументов, но понял, что такая вероятность была равна нулю. Он знал, что сидящая перед ним женщина тщеславна. И этим тщеславием можно бы было воспользоваться, если бы вдобавок к большому самомнению она была способна сопереживать.

Но «ты», сказанное роботу с таким нескрываемым удовольствием, позволило ему сделать вывод, что Нэй-Ли не захочет уступить даже малой толики причитающейся ей славы ради возможности стать его Создательницей. Все-таки наблюдение касательно обращения на «ты» оказалось полезным.

Делать было нечего. Не желая еще больше испортить отношения с танцовщицей – а он понимал, что его просьба и ее отказ заставили Нэй-Ли почувствовать себя довольно скверным человеком – Ини-Ниони сказал с максимальной легкостью, на которую был способен:

– Конечно же, я понимаю, госпожа Нэй-Ли, – робот слегка улыбнулся. – И надеюсь, вы не откажете мне в удовольствии сотрудничать с вами в будущем.

Танцовщица снисходительно кивнула. Казалось, она поверила в то, во что так хотела поверить – что их техники и вправду произвели бы довольно-таки странный гибрид и что у нее действительно не было времени.

Ини-Ниони встал из-за стола, допуская, что он мог ошибиться насчет мотивов Нэй-Ли – заложенные в нем черты характера запрещали ему делать окончательные выводы о чем бы то ни было. Каждый раз оценивая явление или человека, робот допускал, что он может ошибаться с определенной долей вероятности. В любой ситуации он просто фиксировал свои последние выводы о человеке, готовый пересмотреть их в любой момент. Этим робот выгодно отличался от людей, которым часто бывает трудно сформировать новое мнение о человеке поверх старого.

Когда Ини-Ниони покинул столик, за которым сидела Нэй-Ли, к спинке ее стула незаметно подошел Кан Хэтто, ее друг и коллега по труппе. Кан уже не первый год страдал от неразделенной любви к легендарной танцовщице. Она же не имела об этом ни малейшего понятия (то ли в силу своей нечуткости, то ли по какой-то другой причине) и считала, что Хэтто к ней придирается.

– Что же вы обидели своего почитателя почем зря, – тихо сказал Кан Хэтто, возникнув у Нэй-Ли за спиной.

– Что за вздор, Хэтто! – вспылила танцовщица. – Ниони или кто-то другой… Какая разница?.. Если я сказала, что у меня сейчас нет времени, значит, у меня нет времени… И перестаньте нести чушь!

– А может быть, вы просто неспособны испытывать материнские чувства к Ини-Ниони, потому что испытываете к нему какие-то другие чувства? – все так же тихо проговорил ее коллега.

– Что?! Хэтто, вы в своем уме? – с еще большим изумлением воскликнула танцовщица. – Я считаю, что вы – подлый извращенец и вам лишь бы меня задеть!

С этими словами Нэй-Ли встала со своего стула легким и одновременно весомым движением – как умела только она одна на всем белом свете – и, окинув напоследок Кана Хэтто яростным взглядом, направилась к гримерке.

«Да нет, – подумал про себя оставшийся стоять танцор ее труппы, – так сердятся только тогда, когда слова попадают в точку». Кан Хэтто грустно вздохнул. Похоже, его опасения подтвердились.

Совершенно не подозревая о том, что он только что оказался вовлеченным в любовный треугольник, Ини-Ниони сканировал глазами публику в зале, пытаясь отыскать одного человека. Наконец за одним из столиков он заметил густые волосы и бороду профессора Беккермана. Роботу очень нужно было поговорить с главой ИЦБ наедине.

Если бы он был человеком, у Ини-Ниони наверняка бы участилось сердцебиение, когда он направлялся к Хью Беккерману. Но у робота не было сердца. Все, что он испытал в преддверие важного разговора, это мобилизацию нейронов в своей голове. Неприятное чувство сигнализировало, что он испытывает неблагоприятные эмоции. Да он и сам это знал. Но тянуть больше было нельзя. Разговор с профессором был неизбежен.

Профессор Беккерман был занят разговором с другими создателями и не заметил, как к ним подошла Ини, женский аспект Ини-Ниони. Робот знал, что профессор с большим трепетом относится к его второй ипостаси, в которую он вложил немало своего понимания того, какой должна быть идеальная женщина на его взгляд.

Конечно же, Хью Беккерман понимал, что Ини – всего лишь созданный им киборг. К тому же ученому пришлось пойти на множество компромиссов: робот X-vu был не только его творением, но и гибридом из талантов и качеств сотен других людей.

Тем не менее это не мешало главе ИЦБ испытывать теплые чувства по отношению к Ини, которую он считал чуть ли не дочерью.

– Здравствуйте, профессор, – произнес мелодичный голос Ини, когда та подошла к столику Хью Беккермана.

– X-vu, здравствуй, мое сокровище! – глава ИЦБ был чрезвычайно рад наблюдать робота вблизи, а не на сцене. Он по-прежнему называл Ини-Ниони не иначе как X-vu. Некоторые считали, что он делал это оттого, что не хотел подчеркивать разницу между разными аспектами робота. Сам же ученый отказывался анализировать эту свою привычку и всякий раз отмахивался от очередного вопрошающего, который хотел знать почему.

Профессор Хью Беккерман, глава Исследовательского Центра Беккермана, был из разряда ученых, про которых говорят: «Не от мира сего». Порой он поражал коллег своей способностью видеть суть вещей и чуть ли не предугадывать будущее. В иных же случаях окружающие изумлялись его крайней наивности и непрактичности.

У профессора были густые, слегка вьющиеся волосы каштаново-рыжего цвета и аккуратная недлинная борода похожего оттенка. Несмотря на преклонный возраст, у него практически не было седых волос. Подчиненные, которые прекрасно знали постоянную занятость профессора и его вечную сосредоточенность на очередной проблеме, угрожающей принять глобальные масштабы в любую минуту, шутили, что «его волосам было просто некогда поседеть».

– Профессор, не могли бы мы с вами поговорить наедине? – спросила Ини.

Хью Беккерман удивился, заметив слегка растерянное и как будто потерянное выражение лица робота, которое ему вовсе не было присуще.

– Конечно, – ошарашенно пробормотал он. – Когда, мое сокровище: сейчас или позже?

– Можно и сейчас, если у вас есть время.

– Конечно, пойдем.

Робот Ини-Ниони был запрограммирован испытывать большое почтение и благодарность к своим Создателям. Тем с более неприятным чувством Ини осознавала, что вынуждена будет расстроить профессора, сообщив ему о своей проблеме. Но делать было нечего.

Хью Беккерман и Ини-Ниони поднялись на лифте на двадцать восьмой этаж, где были временные апартаменты профессора. Он часто останавливался в Десяти Китах, и в гостинице держали специально обустроенную под него комнату.