Все персонажи и события рассказа являются вымышленными,

любые совпадения – случайны.

Идея этого рассказа пришла ко мне много лет назад.

Тогда мы еще жили в коммунальной квартире. Центр Петербурга в 90-е годы ими особенно изобиловал. Дом – роскошный, огромный – когда-то находился в разряде доходных.

С наступлением темноты зажигались старинные фонари во дворе. Порывистый ветер раскачивал их, отчего рождались причудливые тени. В комнате, куда проникал свет от фонарей через большие арочные окна, стоял один шкаф, встроенный в стену. Уж и не знаю его дальнейшую судьбу, но для разыгравшегося воображения этого всего оказалось достаточно, чтобы придумать такую историю…

Над Петербургом от края до края зависло хмурое свинцовое марево.

Дождь низвергался потоками, отчего бушующие струи воды нещадно заливали город. Особенно доставалось его жителям, очутившимся на улицах без спасительных зонтов.

Евгению ливень застал незадолго до того, как она забежала в свою парадную и теперь поспешно поднималась по лестнице бывшего доходного дома, мечтая о горячем какао.

Оглядывая испещренный сколами пол с метлахской плиткой, о которой с придыханием любят рассказывать местные, Женя поморщилась.

Девушка не понимала и не разделяла их восторга по отношению к старым домам с облупленными стенами, почерневшими от копоти фасадами, затертыми от сотен прикосновений перилами и дребезжащими лифтами, куда страшно было зайти порой. Поэтому предпочитала подниматься пешком по каменным ступеням, избегая касаться как стен, так и перил. Запах в таких домах часто витал одинаковый и девушка терпеть его не могла. Пахло не то старой древесиной, не то затхлостью.

Ей нужно потерпеть немного прежде, чем она накопит денег и сможет позволить себе снять жилье в новостройке. Пусть это будет крошечная комнатка, с пластиковыми окнами и ламинатом, зато без мерзкого запаха, вызывавшего у нее отвращение, без скрипящего паркета и многовековой пыли, прочно въевшейся в полы, потолки и двери.

Конечно, она испытывала благодарность к своей двоюродной сестре Маргарите за то, что та приютила ее и не поставила при этом никаких условий. Напротив, сестра уверяла, что рада помочь, и Евгения не помешает ей.

Так ведь веселее!

Рита жила в коммунальной квартире огромного дома, построенного еще в конце XIX века, со всеми причитающимися такому зданию особенностями. Комнату ей купили родители, чтобы у нее было свое жилье в Петербурге, куда она приехала из небольшого городка на севере. В отличие от Жени, она обожала старые дома, лепнину на потолке, историю и музеи, и жизнь в коммуналке не вызывала у нее тошноты.

Женя особенно не расспрашивала сестру, где та живёт, но даже не предполагала, что ей настолько не понравится новое жилище, которое она сразу же перевела в разряд «временных». Облезлый фасад с осыпающейся штукатуркой явно видал лучшие времена, как и покрытые подозрительными зеленовато-серыми пятнами полуобнаженные гипсовые фигуры.

Но больше всего Евгению ужасали многочисленные коммуналки, в которых ютились их жители. В одной из таких ей и предстояло провести ближайшие месяцы, где проживало несколько семей.

К счастью, это были приличные люди и Рита уверяла, что им с соседями еще очень повезло. Но Женя, несмотря на оптимизм сестры, не без уныния выглядывала в длинный широкий коридор с мигающей лампочкой, где в самом его конце располагалась ванная комната, которой редко случалось быть свободной. Пусть соседи и приличные, но и ванну они тоже частенько на приличный срок занимали.

Остатки былой роскоши мелькали здесь и там – то в виде старинных латунных ручек, то в виде почерневших по углам витражей, обламывающейся лепнины на пятиметровых потолках. Квартирой, в которой они жили, когда-то владел именитый архитектор, построивший этот дом, и Рита, безмерно любившая Петербург, невероятно этим гордилась. Кажется, его черно-белая фотография в круглой бронзовой рамке даже украшала ее тумбочку.

Жене было совершенно все равно, кто здесь жил. Достаточно того, что сейчас это облезлая коммуналка со старыми пожелтевшими от времени обоями и запахом, от которого ей казалось, она никогда не отделается.

– Почему нельзя сделать самый обычный, простенький ремонт? – спрашивала она у сестры, когда они усаживались у огромного окна, чтобы выпить чаю и посмотреть на ночной город. – Здесь сразу станет приятнее.

Рита пожимала плечами.

– Квартира хоть и старая, но все делают уборку по очереди. Здесь не бывает грязно.

Евгения с сомнением косилась на потемневшие от времени щели между паркетными досками:

– А у меня чувство, что мы тут задыхаемся от вековой пыли. Как ты сама этого не видишь? Маргарита с улыбкой отвечала, что она этого не замечает и что если отремонтировать квартиру, то она потеряет свой шарм.

– Конечно, – фыркала Женя. – И тараканов.

– Не наговаривай, – в шутку обижалась сестра. – Тут их давно нет.

– Они просто спрятались и ждут удобного момента, чтобы вызвать у меня сердечный приступ, – продолжала поддразнивать Евгения.

Их комната была довольно просторной и уютной, благодаря стараниям Риты, а теперь, ещё и Жени. Шерстяной плед прикрывал старенький диван, как и рассохшийся паркет – плетеные коврики. Маленькие фонарики, развешанные под потолком делали обстановку куда душевнее. Два внушительных фикуса в глиняных горшках, деловито растопыривших зеленые ветки, занимали два табурета.

Всё ничего, но и здесь была своя ложка дёгтя.

В самом углу комнаты большим темно-коричневым пятном выделялся деревянный шкаф.

Он казался Жене самым уродливым и вычурным из всех шкафов, которые она только видела. Его дверцы противно скрипели, а серебряная амальгама широкого зеркала потускнела и стала мутной. По бокам от зеркала изображался древнегреческий миф: страдающий Орфей протягивал руки к своей жене Эвридике, безвременно погибшей и обитавшей в царстве мрачного Аида. Деревянная поверхность самого шкафа покрылась сетью мелких трещинок и потемнела.

Но куда более странным Жене казалось то, как он плотно стоял у стены, будто на треть врос в неё. Девушка решила, что когда-то в этой части стены была ниша, в которую кто-то втолкнул громоздкий шкаф, чтобы освободить в комнате больше места.

Очевидно, что он прочно прирос к стене и его, пожалуй, не сдвигали добрую сотню лет.

Рита, конечно, восторгалась им и ни за что бы не согласилась избавиться от подобной антикварный вещи, которую Женя называла трухлявым хламом.

В шкафу хранились самые обычные вещи. Удивительно, насколько он казался древним снаружи, и как хорошо сохранились его полки, перекладины и стенки внутри. Полированное дерево сохраняло свою гладкость и твердость, без малейших признаков разрушения. Рита заботливо очищала шкаф от пыли, втирала лимонное масло, воск, пахнущий медом, и развешивала мешочки с лавандой.

Евгения искренне не понимала ностальгических вздохов сестры по ушедшим временам. Она была довольна, что родилась в свое время и имеет возможность пользоваться благами и достижениями современной цивилизации.

А тут еще Рита, любовно протирая чертов шкаф, умудрилась пораниться о торчавший гвоздь в углу так, что из пореза вытекло несколько капель крови и упало на нижнюю стенку.

К изумлению Жени, сестра испугалась вовсе не вида крови, а того, что теперь пятно будет не отмыть. Бормоча проклятия, Женя потащила ее в ванну, где они как следует промыли ранку под холодной водой с мылом, а затем залили перекисью водорода.

Маргарита, пока сестра бинтовала ей руку, недоумевала, откуда в углу взялся гвоздь, которого она там никогда прежде не видела.

– Сама виновата, – вздохнула она. – Наверное, от влаги древесина стала подвижнее, вот гвоздь и вылез. Надо же… Маленькая шляпка и я ее не заметила.