– Двадцать семь роз. И отдельно еще одну.

Красивый жест для моей красивой женщины, а как же! С букетом и одинокой розой я подошел к девушке в синем, как будто светящейся в свете фонарей. В последний момент почему-то застыдился цветов и опустил их вниз.

– Здравствуйте, можно вопрос? Если честно ответите, дам тысячу «на реабилитацию».

– Да, конечно. – Девушка подняла спокойные глаза неопределенного цвета, которые пытливо меня изучали. На лоб непослушно выбивалась прядь русых волос. А картинка красивая, даже романтичная, как в советском кино.

Я смутился, но хотел, напротив, спровоцировать на реализм. В голове сидела заранее сформулированная фраза:

– Почему вы здесь стоите, вам это оплачивают?

– И да и нет. Я работаю и волонтерствую в реабилитационном центре, а собираю здесь деньги по своей инициативе. Люблю цветы, вот и выбрала это место.

– То есть я деньги положу, а они вам на зарплату пойдут? Это нормально?

– Благотворительность – это и подопечные, и сотрудники, которые несут за них ответственность и работают так же, как все, – сорок часов в неделю. Получаем меньше, верно. Я еще репетиторствую, например. А волонтерство – это бесплатная помощь сотрудников, и я что могу, то делаю, – стою здесь. Если не верите, приезжайте завтра, – она назвала адрес на окраине, – отдайте деньги в бухгалтерию. Только вы не приедете.

Я был заинтересован спокойным четким ответом и одновременно задет точной оценкой ситуации.

– Это еще почему?

– У таких, как вы, нет времени на добрые дела. Вы спешите и всегда пробегаете мимо.

Это было сказано без всякого укора, но ударило под дых. Я издал невнятный возглас и почувствовал, что растерялся. Вот я стою здесь в хороших итальянских мокасинах, привезенных из Милана, через пару кварталов у собственного дома припаркован мой джип, в руках держу шикарный букет алых роз – и пытаюсь пристыдить человека явно беднее меня. Девушку в старомодном платье – может, она бабушкино донашивает. Но зато действительно серьезно занимается добрым делом, тратит свое время на больных людей. Может, еще и безвозмездно, хотя сильно сомневаюсь. И название центра такое… доброе: «Руки помощи». А я, между прочим, в храм во дворе так и не зашел.

– Да, вы правы, я всегда раньше спешил, пока меня в тюрьму не посадили, вчера только освободился, – откровенно выпалил я, сам не понимая причин своей искренности.

– Ну хватит издеваться! Вы не похожи на зэка.

– А по-вашему, я должен быть в наколках и с золотыми зубами?

Девушка в свою очередь несколько секунд удивленно смотрела прямо мне в лицо:

– Нет, вы… более интеллигентны. Но при этом как будто сноб: рассказываете жизни монолог, а ее саму не слушаете. Извините за метафору, – она сделала движение, чтобы отойти. Я неловко схватил ее за рукав и вручил цветок, уместно или нет, не знаю:

– Вот. Это вам.

Она взяла – и ее лицо как будто расцвело умилением, а я полез в карман:

– И еще вот, за честный ответ, держу слово. – Я, конечно же, покраснел, но достал все наличные, надеясь, что в потемках незнакомка все-таки не разглядит моего смущения: – Вот, возьмите. Я действительно не доеду завтра до бухгалтерии.

Девушка взяла деньги и поклонилась в пояс, чем еще больше меня поразила.

– Спаси Господи. Дай вам Бог здоровья.

Дома я запланированно вручил Ларе букет, меня опять ждали красивый ужин и многообещающий взгляд. Свобода, вкус еды, чувство ценности повседневных вещей не ушли, но теперь меня мучила одна мысль.

– Котик, у тебя все в порядке? – Лара обычно называла меня зайчиком, когда хотела сгладить некую вину, и котиком, когда хотела о чем-то попросить, но сейчас в ее голосе сквозило искреннее участие.

– Ты тоже считаешь, что я жизни рассказываю монолог, а ее саму не слушаю? – невольно вырвалось у меня.

– О, какие фразы. Тюрьма-то меняет людей, – усмехнулась жена.

– В смысле, при чем здесь тюрьма? Считаешь или нет, я просто спросил.

– «Тоже считаешь», да? Знаешь, интересны две вещи. Первая: я тебе все годы нашей совместной жизни пытаюсь донести эту мысль, просто другими словами, – что тут непонятно? Так и есть! Ты отказывался меня понимать и теперь спрашиваешь, так ли я думаю. А вторая: кто эта «тоже»? – она говорила совершенно серьезно.

– Лариса… – я поморщился. – Не начинай. Я сутки как вышел на волю, а ты меня ревнуешь? Случайная девушка, помог, а она в ответ выдала, что у меня нет времени на добрые дела.

– Да у тебя ни на что нет времени, Тихонов! Только на себя есть. Эгоист, тебе лишь бы деньги и время спустить на свои «экстримы». Я тебе это уже сто лет в обед говорю – как об стену горох. А какая-то случайная девка сказала – и ты вдруг услышал! Кстати, так и знала, что это не друг какой тебе сказал, а баба!

– «Баба», «девка», да еще и я эгоист?! – Неприятная лексика уже на вторые сутки после долгожданной встречи противно царапнула. Обвинение было несправедливо, да еще высказано на ровном месте, когда я искал у Лары сочувствия. Ощущение, как если хочешь поцеловать, а получаешь в морду. С чего бы!

Лара словно мысленно прочитала мой вопрос:

– Да с того, что я тебе уже тысячу раз повторяла: я хочу ребенка! И на это нужны деньги. А ты не хочешь постараться ради семьи.

– И еще поворот. Так я только за, и деньги я в семью приношу, а ты еще…

– Ни черта ты не за, ты гоняешь по заграницам с дружками и ни о чем не думаешь. Дайвинг этот твой проклятый, горные лыжи, снегоходные покатушки!.. Сколько денег на ветер – нет, на воду, в прямом смысле слова! А что ты хочешь, чтоб я нянчилась и ночами не спала с ребенком одна, без твоей помощи?

– Да родится ребенок – я всегда буду рядом! Это же какая радость. И помощь тебе будет, те же няни, горничные… и я ж не половину времени в поездках! Ничего со мной не случится, все по плану… поездки все спланированы, продуманы, да и вообще-то я всегда страховки покупаю…

– Ага, конечно. И в тюрьму ты сел тоже по плану? И недвижку по плану продать пришлось?

– Да зачем сравнивать?

– Вот тюрьма тебя изменила, но ничему не научила. Ой все, хочу побыть одна.

Вот тебе и мужчина мечты. Лариса резко встала из-за стола, забрала свой полезный салат вместе с фарфоровой тарелкой, откинула волосы и скрылась в спальне, хлопнув дверью. Я же завертел в руках вилку и съежился на стуле, тщетно пытаясь прийти в себя. Чувство, как будто взяла и стерла все, что мне важно в жизни было. Интересно, что вопросы девушки с улицы были более мягкими. Прав был Достоевский: «Очень немного требуется, чтобы уничтожить человека: стоит лишь убедить его в том, что дело, которым он занимается, никому не нужно…»

– Ну привет, что ли!

Я подошел к Джазу, который нерешительно вышел за ворота тюрьмы и стоял, щурясь на апрельское солнце.

– Я точно не сплю?

Желтеющий фингал и сухие разбитые губы на похудевшем лице красноречиво говорили, что в эти десять дней ему пришлось несладко.

– Извини, раньше не получилось. Чтобы твой мел оказался мелом, пришлось искать общих знакомых и выходить через них на следователя. Заняло время.

– А Вика, Викуся-то не в курсе, что я вышел?

– Да я сам переживал уже за твою любовь. Я ведь ни телефона ее не знаю, ни где вы живете. Я тебя подвезу домой, чтобы скорее ее порадовать. А знаешь, кто помог следователю про мел пояснить? Юрка! Помнишь его, компанию-то нашу школьную?

– Да ты что?! Обалдеть!

– Мы же с ним немного в универе продолжали общаться. Сейчас он мне помогал мои вопросы решить, и вот я его за тебя попросил вписаться.

– Егор, слышь… – Ромка замялся, а потом посмотрел мне в глаза. – Спасибо тебе! Ой, в тюрьме спасибо не говорят, – благодарю!

– Да ты не в тюрьме уже, давай отвыкай.