— К нам. У нас есть всё необходимое для продолжения.

— У нас тоже есть…

— Грейнджер. В вашем доме нет даже хлеба. О чем ты говоришь?

Ей не хотелось спорить. Она просто надеялась, что это не прекратится. Не оборвётся в один миг, как тогда.

Человек не обнимает человека, когда тот ему неприятен. Человек не будет так трогать другого человека, если бы не чувствовал влечения.

В движениях Малфоя было опасение. В каждом взмахе его пальца по животу Грейнджер чувствовала легкую дрожь. Она на секунду задумалась, прежде чем сделать то, о чём грезила с момента, как встала спиной к Драко.

Она повернулась в его руках к нему лицом, наткнулась лбом на его опущенный подбородок и слегка отклонилась, чтобы заглянуть в глаза: тёмные, полные невысказанных слов, наполненные до краёв неозвученными желаниями. Драко провёл рукой по её спине и, на секунду задержавшись в воздухе рядом с поясницей, наклонил голову к плечу, прежде чем положить ладонь и прижать Грейнджер к себе.

— Сейчас сгорит, — тихо, но так отчаянно прошептал он ей в лицо, наклоняясь. Ближе и ближе. Совсем не оставляя пространства между их губами. От него так вкусно пахло. Свежестью и корицей. Его хотелось облизать, найти все слабые точки, проводя по которым она услышала бы те звуки, какие он издавал иногда на тренировках. Она хотела услышать его голос: хриплый, молящий о продолжении. Хотела видеть его на пике взрыва. Она хотела увидеть его член, упирающийся ей в живот, она даже начала опускать взгляд, и… Малфой цокнул, а Гермиона хихикнула, когда кончики их носов соприкоснулись, и искра тока ужалила обоих.

— Гермиона?

— Да?

— Ужин. Сейчас. Сгорит.

Она тоже. Господи, она тоже сейчас расплавится прямо здесь в его руках.

Драко поддел тонкую полоску лифа бикини на её плече и несильно потянул вверх. Его рот приоткрылся, словно он хотел прикоснуться им к её плечу и коже.

— Крепкие, — он сам себе кивнул и, наклонившись, провёл носом по раковине уха. — Запомни этот момент, потому что сейчас твои глаза горят неистовостью, которая тебе так присуща, которая так нравится всем; по которой я узнаю тебя из сотни других. Запомни момент, на котором мы остановились, ведьма, потому что я собираюсь начать именно с этого.

Лямка на её плече с отчётливым звуком шлепка вернулась на место, и Драко отступил на шаг назад от Гермионы.

Никогда ещё она не чувствовала себя такой пустой и лишённой уюта, как сейчас.

Никогда ещё она не чувствовала такого жалящего желания, которое тонким слоем искр перемещалось по её коже в поисках его прикосновений.

Никогда ещё Грейнджер так сильно не была уверена ни в чём, как в том, что влюблена в этого мужчину, который умеет готовить, сочетать, казалось бы, несочетаемое, и который одним прикосновением заставил её магию искрить, а тело сжиматься в предвкушении.

***

Язык болел. Мерлин, у Драко так болел язык, от того, как сильно он упирался им о сомкнутый ряд зубов, как о единственную преграду, благодаря которой, сдерживал рвущиеся на волю слова:

— Ты убиваешь меня, Грейнджер. Возьми уже! Возьми, драккл побери, сколько тебе нужно. Бери — всё. Без остатка. Не оставляй шанса выпутаться из этого. Давай отбросим всё: одежду, гордость, стыд. Смотри на меня. Целуй меня. Задуши меня своими прекрасными ногами, сожми мою голову своими бёдрами. Позволь любить тебя. И продолжай смотреть, ради всего святого, только продолжай.

Гермиона ушла до того момента, когда он успел напортачить из-за шквала распирающих эмоций. Мерлин, она выглядела такой нежной и властной, когда повернулась к нему. Как по-хозяйки и собственнически её глаза ласкали его лицо: губы, скулы, даже чёртовы брови. Малфою подумалось, что она заметит светлые веснушки, которые он ежедневно и тщательно скрывал чарами гламура. Ему всегда казалось, что они портят его лицо; такие… слишком солнечные, слишком, как у Грейнджер. Их было мало, не больше пары десятков, прямо на переносице и крыльях носа. Но сейчас так хотелось показать их ей.

Мы похожи. У меня есть тоже самое, что и у тебя. Смотри.

Малфой чувствовал её грудь своей. Ощущал её затвердевшие соски, самую малость плоти, которая натянула ткань лифчика, после того как Драко поддел белую бретельку и провёл пальцами по загорелой коже. Его внимание привлекла маленькая родинка, что спряталась под лямкой-людоедкой. Родинка, которая была похожа на снежинку с краями из витиеватого узора.

Прекрасна.

Всё казалось нереальным. Драко даже надавил ногтем большого пальца на подушечку среднего, думая, что слабая боль приведёт его в чувство и он проснётся. Его сердце так неистово колотилось о рёбра, будто он только что отыграл матч с Гриффиндором и вырвал снитч у Поттера из-под носа. Он молился Цирцее, чтобы Гермиона не заметила его срывающегося шёпота и натянувшего шорты члена.

Но она заметила. Почувствовала. Десяток ярких вспышек в её глазах и краснеющий кончик носа тому являлись подтверждением. Она хотела увидеть его, чего Драко совершенно не мог позволить. Не сейчас.

Она увидит, — напевала извращённая часть мозга, которая толкала на высматривание её силуэта в окне дома напротив каждый вечер каждого дня последней недели.

Ему понравилось прижиматься к ней. Он не мог назвать это тисканьем, но это было похоже на прелюдию: медленную, дразнящую нервы и расплавляющую мозги.

Губы Драко были так близко к её коже, прямо в том месте, где он заметил ещё одну родинку, к которой захотелось прижаться ртом. И он почти, почти успел!

Грёбаный Блейз, грёбаные тучи и грёбаное всё, что помешало им! Драко не впервые находился так близко к Гермионе, но к почти-голой-непростительно-соблазнительной-Гермионе впервые.

Малфой был искренне удивлён, когда она подошла к нему. С момента их посиделок прошло уже около часа, и Грейнджер видела, что его выпивка закончилась. Но это разве повод? Разве они не обладали магией, циркулирующей по венам и облегчающей жизнь в бытовых вещах? Но она пришла к нему, предложила выпить и не отказала, когда он поманил её к себе…

Драко испытал все существующие и возможные подрагивания конечностей, когда Гермиона встала перед ним. Эти волосы. Мерлин милостивый, разве так бывает? Разве мог хоть кто-то источать такой сексуальный аромат? Он хотел зарыться в них носом, достать до затылка и укусить за шею. Мягкие кудри щекотали ему щёки, лезли в глаза, и, прости Салазар, он даже вдохнул несколько волосинок и чуть не закашлялся, когда стал говорить.

Но было так мало.

Хотелось больше.

Драко хотелось сорвать с себя футболку и ощутить мириады просыпающихся мурашек от скольжения её волос по торсу. Хотелось развернуть её, сжать тонкую талию руками, поднять, поймать удивлённый взгляд, ухмыльнуться и опустить задницей на стол. Ему хотелось ощутить приятное давление оттого, как сильно он прижался бы к лобковой кости членом. Хотелось потереться о неё и проглотить звуки, которые она бы издала. Хотелось провести пальцами по её бедру, коснуться золотистой кожи охлаждающей магией и почувствовать её дрожь.

Их ужин едва не сгорел, пока Драко не отводил взгляда от того, как Гермиона слизывала соус с нижней губы. Тот самый соус, от которого она морщила нос и передёргивала плечами, словно ей было физически неприятно смотреть, как он смешивал солёную карамель, крекеры и бруснику.

Он завидовал грёбаной ложке. Ложке, которую Грейнджер, постанывая, облизывала. Её ресницы трепетали, а на лице расцветало выражение благоговения. Он в жизни бы не подумал, что способен испытать эстетический оргазм от того, как кто-то ел пищу, приготовленную им.

Наблюдая за картиной, развернувшейся перед ним, Драко не к месту вспомнил о семейных обедах и ужинах в мэноре. Вспомнил о матери, которая спускалась к каждому приёму пищи, словно с ними обедала королева Англии; о себе, о том, как проснувшись он не мог войти в гостиную в одном халате, не мог позволить себе выйти из спальни в белье или спальных штанах. Малфою и в голову бы не пришло такое: выглядеть неподобающе перед родителями. Но сейчас, сидя в шортах и футболке, с босыми ногами напротив Гермионы, которая так и осталась в купальнике, он подумал: был ли у него шанс на совместный завтрак с ней? Как бы она выглядела после сна? Что было бы с копной её волос? Драко уверен, что её причёска, должно быть, выглядит невероятно огромной после пробуждения. В какой одежде бы она предстала перед ним? Или какая часть её тела осталась бы прикрытой, а какая открытой для него?