Уже который день небо над Калининградом оглашалось рёвом боевых истребителей, и как всегда это означало, что где-то в мире снова готовится заварушка, Америка угрожает войной какой-нибудь беззащитной и доселе безвестной стране, и здесь, на своей западной окраине Россия демонстрирует свою военную мощь.

Горожане вздрагивали поначалу, но скоро привыкли, и только ложась спать, стали закладывать уши ватой, чтобы утренние полёты не разбудили их слишком рано.

Георгия Барибаса разбудили не самолёты.

Он долго лежал, пытаясь спросонья понять, что происходит, и который теперь час, пока не сообразил, что звонят в дверь, и именно эти настойчивые звонки, приглушённые ватой, нарушили его сон.

Он поднялся, набросил халат и направился к двери.

– Вам телеграмма,– сообщила ему пожилая женщина в спортивной куртке.– Распишитесь.

Георгий взял протянутый ему бланк.

– Это вы так долго звонили?

Женщина не смутилась.

– Да, я звоню вам уже больше двадцати минут. Сначала проснулись ваши соседи слева, потом справа, а теперь вот и вы.

– Зачем?– сказал Георгий.

– Затем, что вам телеграмма,– терпеливо объяснила она.– Распишитесь.

Он расписался.

Развернул телеграмму.

“ВЕРЮ НАДЕЮСЬ ЖДУ” Без подписи.

– А от кого это?– чуть было не спросил он, но почтальонша уже исчезла. И как-то очень быстро и разом она исчезла. Опешив, он даже нарочно вышел, чтобы взглянуть на лестничные пролёты внизу.

Там никого не было. Странно.

А телеграмма была.

“ВЕРЮ НАДЕЮСЬ ЖДУ” Без подписи.

Дверь справа открылась, и из неё вышел грузный лысоватый мужчина в спортивных штанах и майке, почти не прикрывавшей его волосатую грудь. Егор Петрович Дохлюк, отец семейства.

– Ну что, получил, наконец, свою телеграмму?– недобрым голосом спросил он.

Георгий кивнул.

– Да, и уже расписался.

– Ты-то, может, и расписался, а я из-за тебя не выспался.

– Все равно самолёты летать начнут,– напомнил Георгий.

– Вовсе не всё равно,– решительно возразил Дохлюк.– Самолёты меня не будят.

– Между прочим, я тоже не выспался.

– Да, но телеграмму-то принесли тебе.

– Да, но я понятия не имею, от кого она.

– И что же? Дай-ка взглянуть!– требовательно протянул руку Дохлюк.

– Не дам!– ответил Георгий, отступая и пряча телеграмму за спину.

Дверь слева открылась.

– Да что же это будет долго продолжаться, я вас спрашиваю!– завопил высунувшийся из неё Капеланц, маленький человек неопределённого возраста. Он был без очков, в пижаме и вид имел весьма возбуждённый.– Я вас спрашиваю, это долго будет продолжаться?

– Нисколько не будет,– ответил ему Георгий.– Я уже получил телеграмму.

– Какое счастье! Это прямо таки счастье!– воскликнул Капеланц.– Теперь жители города могут спать спокойно! Георгий Барибаса получил таки телеграмму!

Его дверь захлопнулась. Следом за ней захлопнулась дверь справа.

Георгий вернулся в квартиру.

Ложиться спать не имело уже смысла, и достав из ушей вату, он направился в ванную. Там он ещё раз перечитал текст телеграммы.

“ВЕРЮ НАДЕЮСЬ ЖДУ” Без подписи.

Всё верно.

“Если бы мы не затыкали уши, то не орали бы так на лестничных площадках”,– подумал он.– “Но от кого же она всё-таки?”

Отправлена из Москвы, а значит, и ехать, согласно тексту, ему надлежит в Москву.

В Москве он никогда раньше не был, и вообще никогда не выезжал из города, за исключением разве что поездок на море и в Польшу.

Теперь же путь предстоял далековатый, а если это чей-нибудь розыгрыш, то предстояло ехать ещё и обратно.

Он попытался вспомнить, кто мог так подшутить над ним, да ещё из Москвы, но неожиданно разволновался, и думать стало трудно. Он никак не мог сосредоточиться. Как будто, разгадка была где-то близко, совсем близко и вот сейчас он ухватит её…

Надо вспомнить, всё последовательно вспомнить, спокойно и не торопясь, как спокойно говорила с ним эта женщина-почтальон.

Женщина…

Если вспоминать последовательно, то двадцать шесть лет назад он появился на свет в роддоме, что в двухэтажном немецком особняке на улице сержанта Мишина. Потом детский сад, в другом немецком особняке, а вот здание школы было уже советской постройки.

Потом институт. Поговаривали, что прежде в этом здании находилось Гестапо, и на месте столовой в подвале, была пыточная камера. Пытки продолжались здесь и теперь, только уже не в столовой, а в клетушках аудиторий, где всегда было тесно и душно, а зимой ещё и холодно.

Но кончилось, наконец, и это, и сжимая в руке диплом как теперь телеграмму, он вышел из институтских стен на свежий ветер простора площади Победы, бывшей Ганзейской, бывшей Адольфа Гитлера. Было солнечно, как и сегодня, только самолёты тогда не летали. А впрочем, может быть, и летали, вспомнить это уже невозможно – слишком много было в тот день выпито. Пиво пили в парке отдыха на месте бывшего кладбища Луизвалль.

Потом он устроился на работу бухгалтером и довольно скоро стал главным бухгалтером фирмы, а потом она разорилась, и он работал уже на другой фирме, но канула и она, и он снова работал главным бухгалтером. Фирмы в то время разорялись часто. Между тем он обзавёлся этой квартирой и даже было женился, но быстро опомнился и развёлся.

Женщины…

Да, было много женщин, и среди них москвички из тех, что приезжают летом на море, но если сейчас перебирать их в уме всех, то неизбежен вывод – любая из них могла отправить эту телеграмму.

Этим ничего не добьёшься.

Потому он и восстанавливал свою жизнь в памяти, что, вспоминая женщин, ни к чему не пришёл бы заведомо. И ещё, потому что разгадка была совсем рядом, где-то совсем, совсем рядом, надо было только не думать об этой телеграмме, но вот попробуй не думать о белой обезьяне, если стараешься не думать о ней!

С другой стороны, если вот так, сидеть на кухне и чашку за чашкой пить кофе, вспоминая свою жизнь, а потом выйти на улицу и за бутылкой бутылку пить пиво, а вечером водку, рюмку за рюмкой, и вспоминать свою жизнь, то тоже ничего не добьёшься, потому что, во-первых, всё равно всё кончится женщинами, а во-вторых… А во-вторых, напьёшься, и всё тут.

И получится, что за двадцать шесть лет Георгий Барибаса перекочевал из одного немецкого дома в другой, трёхэтажный – со второго этажа на третий. И вот, однажды утром он получил эту телеграмму.

“ВЕРЮ НАДЕЮСЬ ЖДУ” Без подписи.

И что же ему теперь делать? Ведь это изменило его жизнь, и поедет он, или нет, она никогда уже не будет прежней, и многое, а то и всё в ней отныне предстоит решать заново.

Например, должен он или не должен теперь идти на работу?

Поразмыслив, он пришёл к выводу, что на работу сегодня не пойдёт.

Перечитал телеграмму. Представил себе угрюмое лицо директора, когда тот узнает, что его главный бухгалтер не вышел с утра на службу, подумал, что нужно отключить телефон, посмотрел в окно, снова на телеграмму, и в этот момент его осенило – бабах!.. Ну конечно!

Он вскочил на ноги, стал расхаживать и смеяться. Потом распахнул форточку, закурил и тут же затушил сигарету, снова смеялся и расхаживал по квартире.

Только она одна могла написать так!

“ВЕРЮ НАДЕЮСЬ ЖДУ”

Её зовут Зоя, и незачем было подписывать эти слова, ведь он должен был догадаться сам, а иначе она была бы просто женщиной среди других женщин, из которых каждая могла прислать ему телеграмму. Но что значат они все, когда есть она, единственная!

Они встретились год назад, когда она приехала сюда в командировку. А у него был отпуск, и каждый вечер он ждал, когда она освободится с работы, и они гуляли по городу.

Их познакомил его друг Мишка, после чего они даже поссорились из-за неё, но всё это уже неважно.

Последнюю ночь перед отъездом она провела с ним здесь, в этой квартире.