Из-за его манеры говорить все кажется несущественным. Как будто он делает одолжение. Почему-то это беспокоит. Может, дело в том, что он не осознает, насколько хорош и как остальные изо всех сил пытаются переживать один день за другим. Как бы то ни было, моим вниманием завладел автомобиль. Впечатляющий образец изящной утонченности и грандиозных лошадиных сил. Я видела парочку таких в городе. Но ни одной похожей на эту, выпущенную ограниченной партией с индивидуальным покрытием.
— Я хочу наличные. Не доверяю тем, кто настолько жаден, что не может припарковать такую машину в гараже.
Он кивает.
— У меня есть немного дома.
Точно, у него отобрали бумажник.
— У тебя дома… — Вздох. — Послушай, чувак, надо ли объяснять тебе, что я могу причинить твоему лицу намного больше вреда, чем тем двое тупиц, что напали на тебя?
В ресторане, когда он был раздраженным и властным и выглядел как подавленный Брюс Уэйн, он внушал страх. Теперь же он просто избитый богатенький парень, отчаянно нуждающийся в помощи. Мы сравняли счет.
— Нет. — Я слышу в его голосе улыбку, хотя лицо непроницаемо. Ночь становится страннее и страннее.
— Хорошо.
В тишине мы переходим улицу. Тут-то и замечаю, что его состояние хуже, чем я предполагала в начале. Он продвигается через силу, на каждом шаге лицо вздрагивает, и во мне зарождается крошечное чувство вины. Возможно, я была с ним слишком строга. Только из-за того, что он по жизни невоспитанный человек, не значит, что я должна опускаться до его уровня.
Мы подходим к машине, он берет меня за запястье и роняет ключ в ладонь. Без шуток, я почти чувствую головокружение от перспективы сесть за руль этой машины. Это венец инженерного искусства: снаружи — притягательная и изящная, внутри — воплощение роскоши. Не удивлюсь, если обивка представляет собой стодолларовые купюры. Она пахнет деньгами: новой кожей и тонким ароматом, витающим в воздухе, дорогого лосьона после бриться.
Подавленный Брюс Уэйн, как я теперь его представляю, устраивается на пассажирском сиденье и откидывает голову назад. Закрывает глаза. Тем временем идиотка за рулем издает постыдный вздох. За что получает изучающий взгляд. Я сопротивляюсь искушению улыбнуться. Этот защитный барьер должен оставаться на месте, как для моей, так и для его безопасности. К счастью, его заинтересованность длится недолго.
— Прости. Твоя машина только что обняла меня.
— Как тебя зовут?
Неа. Этому не бывать. Я не горю желанием называть незнакомцам свое имя. Можете считать это прокаченным инстинктом выживания. Проигнорировав вопрос, встраиваю «Бентли» в поток автомобилей и сворачиваю на Десятую Авеню.
— Имя? — повторяет он нетерпеливо.
Мы останавливаемся на красный свет, рядом с машиной стоимостью в четверть миллиона долларов тормозит автобус. Сбоку на нем расположен плакат, рекламирующий путешествие на Филиппины. Ни разу не ступив за границу штата, я имела нездоровое пристрастие к туристическим шоу. Это напоминает об одном, которое смотрела не так давно.
— Имельда…
Я приложила минимум усилий, ну что сказать — уже поздно и запас отмазок иссяк.
Он приоткрывает глаза и поворачивается, чтобы посмотреть на меня, я имею в виду по-настоящему посмотреть. Обычно меня не волнует моя внешность, но волосы выбились из конского хвоста и жутко вьются от влажности. Что означает, я выгляжу как вонючая кучка мусора.
— Имельда? — Моргает он и смотрит. На самом деле двигается только тот глаз, что не заплыл. Пристальный осмотр даже одним невероятно сосредоточенным глазом побуждает защищаться.
— Ага, Имельда.
— А фамилия? — На мгновение у нас происходит борьба взглядами. Он устало выдыхает. — У меня нет желания вспоминать об этой ночи, как только наши дорожки разойдутся… Фамилия?
У него такой недовольный и отстраненный тон, что я почти нарушаю главное правило и говорю правду.
— Мааррркус.
Он корчит рожицу.
— Маркос?
— Маркус. Моя фамилия Маркус. Произносится типа… по-другому. — То, как он смотрит на меня, сводит на нет все старания. Обычно мои попытки замести следы не настолько небрежны.
— Тебя зовут Имельда Маркус? — повторяет он с явным недоверием.
— Кратко Имми, — бормочу я, руки на кожаном руле вспотели, так происходит всегда, когда я лгу. — Так меня зовут друзья, но поскольку мы таковыми не являемся, будь добр воздержаться от этого.
Он фыркает. И судя по тому, как морщится, ему это причиняет боль. Загорается зеленый свет, и я направляюсь на север, медленно пробираясь по Десятой Авеню, хотя улицы в основном пусты, потому что куча народу утром уехало из города на пляж.
— Почему мы еле двигаемся? — спрашивает он через несколько минут.
— Потому что я не хочу, чтобы тебя вырвало в машине. У меня пунктик на счет блевотины. Я ее не выношу.
— Я не собираюсь блевать. — Когда он закрывает глаза, его хмурое выражение очень близко к тому, чтобы смениться улыбкой. — Жми на газ. Езжай так, будто ты ее украла.
Я делаю, как сказано, лавируя между желтыми такси и встречающимися то тут, то там микроавтобусами с номерами из Джерси.
— Знаешь… — говорю я, уделяя внимание ему и дороге, — с твоей стороны было очень глупо разгуливать ночью, будучи пьяным в стельку.
Вопросы плодятся в голове как гремлины и я не могу держать рот на замке, когда это происходит. Он же, напротив, хранит молчание. Даже не дергается. Я получаю от него ноль реакции, и мы снова погружаемся в тишину, которая сохраняется еще несколько кварталов.
— Это просто предположение, но кажется, ты можешь позволить себе охрану, — добавляю я. С его стороны снова тишина. Этот парень — человек-загадка. Что, конечно, только подогревает мое любопытство. — Я хочу сказать…
— Ты всегда так много болтаешь? — наконец выпаливает он в ответ.
Ворчун. Приятно знать, что у него еще бьется пульс. Я уже начала сомневаться.
— Считай, что это еще одна услуга. У тебя может быть сотрясение мозга, а я делаю все, чтобы не дать тебе уснуть.
— Ты прямо вылитая Флоренс Найтингел, — невозмутимо произносит он.
— Всегда пожалуйста.
Вскоре после этого правая сторона моего лица начинает гореть под его пристальным взглядом.
— Чего?
— Ты правда умеешь пользоваться дубинкой или это просто реквизит?
Я правда хорошо с ней управляюсь, но не хочу выдавать слишком много на случай, если придется напомнить, кто здесь босс. Лучше попридержать эту важную информацию при себе.
— Я знаю, как ей пользоваться, — говорю ему. — Мой друг — коп. Он обучает самообороне. — Разумеется, это побуждает бросить в его сторону косой взгляд. — Могу дать тебе его номер.
Доминик мог бы научить этого парня кое-чему.
— Ты бы стала с ними драться? — Его голос сочится скептицизмом. Не в первой парень сомневается в том, на что я способна. Для них это никогда не заканчивается ничем хорошим.
— Я ломала пару костей. В городе не так безопасно, как раньше, сегодняшняя ночь яркий тому пример.
— Тебе нравится драться? — продолжает он.
— Неа… — говорю я, поворачиваясь к нему, чтобы посмотреть в здоровый глаз. Он должен понять, что значат слова, которые я произнесу от чистого сердца. — Ненавижу драться. Я просто отказываюсь быть жертвой.
Машина позади нас сигналит, и до меня доходит, что мы стоим на зеленом свете. Я нажимаю на газ и мчусь через Пятьдесят седьмую улицу в Ист-сайд.
— Итак… почему у тебя нет охраны?
— Потому что я в ней не нуждаюсь.
Я оглядываюсь на него, чтобы убедиться, что он шутит. То есть он это не всерьез. Его лицо выглядит так, словно он впечатался в задницу мула. Вместо этого я нахожу его в глубокой задумчивости, рассеянно смотрящим в окно на пустынную улицу. Тут-то меня и настигают бессонные ночи на ногах и долгие часы работы в течение дня. Я начинаю смеяться. И не просто смеяться, речь о смехе, от которого по лицу текут слезы, и я едва ли могу вести машину.
— Правда что ли? — наконец выдавливаю я из себя, когда стихает хихиканье. Надо отдать ему должное: он умеет развлечь.