И потому что она моя лучшая подруга, не требуется больше никаких объяснений, она машет на прощание.

— Иди. Я понимаю.

Я бегу двадцать кварталов до дома.

***

Долгое время я думала, что все умрут. Когда была ребенком, папа скончался после всех тех разговоров, что он «справится» и «победит». Эти факты не подвергались сомнению. Но он все же умер.

В то время я не подозревала подвоха. С чего бы этим людям лгать? Ну, потому что мне было двенадцать? Так что после этого я долгое время верила в две вещи: что все лгут и все умрут.

Я потратила много сил, чтобы перебороть это. И единственная причина, по которой это удалось, не в том, что я сделала это для себя, скорее, не хотела стать пустой оболочкой человека, как моя мама.

Можно логически обосновывать эти чувства. Можно годами ходить на терапию. Но часть этого навсегда останется с тобой. Как бородавка, терпеливо выжидающая, чтобы напомнить: что, пока вы живы, она никуда не денется и что ее нужно уничтожить. Что работа всегда найдется.

Я в беспамятстве бегу домой — бородавка дала о себе знать. Добравшись до квартиры, обнаруживаю Джордана на диване в гостиной, но нем серые спортивные штаны и белое термобелье. Он завернулся в одеяло. Выглядит уставшим и бледным. Разум тут же приходит к худшему из возможных выводов.

— Как ты себя чувствуешь? Ты измерил температуру?

— Ммм, — вот его точный ответ.

Я бегу на кухню и достаю термометр и бутылку Педиалита. Когда возвращаюсь к нему, он останавливает меня, поднимая руки вверх.

— Я не хочу, чтобы ты заболела. Один из нас должен остаться в живых, чтобы позаботиться о Мэйси.

— Я каждый день пью цинк и витамин D, тебе тоже не помешает.

— Я пью, — он почти рычит. У него перекашивается лицо. — Кажется меня сейчас вырвет.

В словах нет нужды. Я мчусь на кухню и возвращаюсь как раз вовремя с чистым мусорным ведром. Склонившись над ним, Джордан обильно опустошает содержимое желудка. Симптом ярко выражен. Простуда и грипп не поражают желудок так быстро. Мои подозрения нарастают.

— Где ты сегодня ужинал?

— Взял еду на вынос в офис. — Его снова тошнит, я провожу пальцами по его голове, поглаживая его затылок. Делаю все, что могу, чтобы ему стало легче. Я ужасно за него беспокоюсь. Сопереживание — настоящая обуза.

— У тебя пищевое отравление. Почти уверена.

Он стонет, или ворчит, или что-то в этом роде.

Я так упивалась к нему жалостью, что почти пропустила хороший признак. Его тело быстро отторгает зараженную еду. Это означает, его организм работает как следует, и он скорее выздоровеет, этому меня научила сиделка отца.

— Чем быстрее ты от этого избавишься, тем быстрее тебе станет лучше.

Его тело реагирует соответствующим образом.

— Ох, заткнись.

Я прикусываю губу, чтобы сдержать смех, и убираю руку.

— Не останавливайся, — умоляет он, его голос тихий и слабый. — Пожалуйста, ни за что не останавливайся… — Я вновь начинаю перебирать его волосы, он резко выдыхает.

Через час удается отвести его в спальню.

— Я помогу тебе поменять футболку.

— Комод. Левый нижний ящик, — кряхтит он.

Он переворачивается на бок и свешивается с края кровати, довольствуясь двумя чистыми ведрами под ним. Весь его вид олицетворяет страдание.

Я подхожу к кровати с чистой футболкой, он садится и наклоняется вперед. Медленно беру за край его термобелье, влажное от пота, и стягиваю через голову. Джордан такая исключительная самодостаточная личность, что кажется неестественным держать ситуацию под контролем. Он, не споря, позволяет мне делать что угодно, а для такого гордого мужчины это не легко.

Я поправляю футболку, проводя ладонью по мышцам его спины, когда он вздыхает. На прикроватной тумбочке есть бутылка воды, Педиалит и пачка влажных салфеток. У него есть все, что нужно, — я об этом позаботилась, — но у него такой паршивый вид, что не могу заставить себя уйти. И он тоже не то чтобы выталкивает меня за дверь.

Снова задаюсь вопросом, не одинок ли Джордан? Я уже выяснила, что друзей у него немного. Знаю, что он полностью поглощен работой и у него куча деловых отношений. Но они состоят из сделок и обмена информацией. Он никогда не упоминал, что с кем-то встречается. Как же дружба? Любовь?

Кто бы о нем позаботился, если бы меня здесь не было? Мое сердце разрывается при мысли, что он болен и одинок.

С того места возле его кровати, где я стою, на глаза попадается черно-белая фотография.

— Это Лейни и Илай… на снимке?

Он снова лежит на боку, моргает, открывая глаза, бросает на фото быстрый взгляд и кивает.

— Выходные, в которые они поженились.

— Ты был шафером?

— Посаженным отцом. Ее папа умер.

Еще больше крупиц. Я отправляю их на задворки сознания, чтобы позже проанализировать, сравнить их с уже имеющимися и собрать историю воедино.

— Вы на самом деле были близки.

Это скорее заявление, чем вопрос. Думаю, я действительно хотела спросить, был ли он в нее влюблен, но мне не хватило смелости.

Он кивает и снова закрывает глаза. Забравшись к нему в постель, ложусь позади него и провожу рукой по его спине. Он шевелится и не просит уйти. Наоборот, выдыхает, как будто с его плеч свалился тяжелый груз.

— Джордан?

— Ммм.

— Тебе лучше?

— Не переставай прикасаться.

«Удача сопутствует храбрым», — напоминаю себе. В клубе он спросил о любви, и я дала ему трусливый ответ.

— Сегодня я останусь с тобой.

— Ммм.

— Скажи, если тебе что-нибудь понадобится. Разбуди, если станет хуже.

— Пододвинься ближе, — бормочет он своим глубоким голосом, который проникает внутрь и вызывает волнение.

Моя рука замирает. Потом медленно, очень медленно, пододвигаюсь ближе, настолько близко, что могу провести пальцами по его спине и волосам. Он содрогается и вздыхает, прижимаясь ко мне.

Двадцать минут спустя я разрываюсь между грезами и реальным сном рядом со своим боссом, тем же самым мужчиной, в которого я влюбляюсь, и слышу, произнесенное шепотом:

— Спасибо, детка.

Но уже поздно, я устала и почти сплю. «Должно быть, я это вообразила», — говорю себе. Уверена на все сто, что так и было.

***

Дни идут своим чередом, осень наступает на пятки лету, об Илае по-прежнему нет никаких известий. Джордан начинает беспокоиться по-настоящему. Я вижу это время от времени, когда он играет с Мэйси. Словно Илай находится с нами в одной комнате, словно его тень преследует нас.

— Илай? — спрашиваю я, когда он входит на кухню, стягивая темный, подходящий к его рубашке и штанам галстук. Время половина десятого и он выглядит устало.

Устало… но хорошо. Посмею ли я сказать, что у него счастливый вид? В последнее время он выглядит намного спокойнее. Может, я придаю этому большое значение, но мне нравится думать, что Мэйси и я поспособствовали этому. Помогли сгладить неровности и острые углы в его жизни.

— Никаких известий, — говорит он. Взяв пиво из холодильника, он садится за стойку и наблюдает за тем, как я готовлю, будто это величайшее шоу на Земле.

Мы работаем как слаженный механизм, ведем себя словно женаты больше десяти лет. Но, конечно, без привилегий, которые предоставляет брак. Таких как… секс.

Фантазии не утихали. Скорее наоборот, набирали обороты. Большинство ночей я проводила у него в квартире под предлогом, что такой график удобнее, а поездки до дома туда-обратно изнуряют. В то же время знать, что он в другом конце коридора — пытка. Так близко и так далеко. Беспокойная, запутавшаяся в пропитанных потом простынях, я просыпалась посреди ночи. Только на этой неделе я залпом проглотила четыре аудиокниги эротических романов. Положение отчаянное, и я не знаю, что поделать.

— Ты не думаешь, что он мог… ну знаешь…

— Навредить себе? — Джордан выходит из трудной ситуации, высказавшись за нас двоих. Он качает головой. — Не думаю. Он достаточно сильно беспокоится о Мэйси.

— Так сильно, что оставил с тобой на три месяца?