Она резко отшатнулась и едва не свалилась со ступеней, но старик цепко схватил её за локоть, не дав упасть.

– Г-господин Висмут? – пробормотала Сурьма, неловко балансируя на краю ступеньки.

– Оди! Для тебя просто Оди, лапушка! – обрадовался старикан и одним движением втащил её в дом.

Дверь захлопнулась за спиной Сурьмы, и она очень пожалела, что не позволила Барию отнести эту треклятую бляху.

– Проходи, лапушка, чувствуй себя как дома! – хозяин обвёл рукой микроскопическую гостиную, приглашая сесть.

Но присаживаться (даже если бы Сурьма захотела) было решительно некуда: стоявший по центру диван скрывался под грудой разномастных пижам и халатов, а на двух стульях с гнутыми ножками расположились старомодные женские корсеты. Не кожаные, какие сейчас носят поверх одежды, а шёлковые – те, которые дамы раньше надевали под платья.

– Я… Я всего лишь должна отдать вам это, – Сурьма протянула жетон.

– Что это? – удивился старик, спрятав ладони за спину и отскочив на пару шагов, словно ему предлагали взять скорпиона.

– Это… – тут Сурьма вспомнила, что всё ещё не представилась, – Ой… Меня зовут Сурьма, я пробуждающая из вашей бригады. Принесла вам пропускной жетон. Вот, возьмите, пожалуйста, – она сделала полшага вперёд, нечаянно пнув одну из валявшихся по всему полу бутылок, которая откатилась к ведущей на второй этаж лестнице.

– Какая прелесть! – обрадовался старик. – Такая лапушка будет будить меня по утрам, вот это подарочек! – его глаза-булавочки беззастенчиво изучали девушку с ног до головы, – А на ночь останешься? Или мне ждать ещё госпожу усыпляющую?

– Да что вы себе… – пробормотала пересохшими губами Сурьма, медленно пятясь к выходу, но всё ещё держа в вытянутой руке злосчастный жетон.

– Ну же, лапушка, проходи, не робей! – дед протянул к ней руку, и Сурьма отпрянула, налетев спиной на дверь.

Не отрывая остекленевшего взгляда от радушного оскала хозяина квартиры, она лихорадочно нащупала у себя за спиной дверную ручку, повернула её, но та не поддалась. К горлу ледяным комом подкатила паника.

– Папа! Проклятье! – неожиданно раздалось откуда-то сверху.

Сурьма вскинула голову так резко, что с неё едва не слетел маленький, лихо сдвинутый на одну бровь цилиндр. На верху лестницы, вцепившись руками в перила так, что под тонкой тканью рукавов взбугрились мышцы, стоял высокий тёмно-русый мужчина лет сорока.

– Простите, пожалуйста! – обратился он к Сурьме, улыбнувшись виновато, но очень обаятельно, – это мой отец, он не в себе.

– Так это вы – господин Висмут? – с облегчением выдохнула она.

– Всё верно, – подтвердил Висмут, и ломкой походкой начал спускаться с лестницы.

Его заметно шатало, хоть он и пытался это скрыть, придерживаясь за перила.

«Святые угодники!» – прозвучало в голове Сурьмы матушкиным голосом. Рано обрадовалась: бутылки-то, видимо, опустошил вовсе не сумасшедший старик! Теперь понятно, что с нормальной работы машиниста просто выгнали за пьянство, поэтому он и подался в их мастерские.

– Это Сурьма, пришла меня будить, – прокомментировал дед.

– Я пробуждающая из вашей бригады, – Сурьма расправила плечи: страх отступил, и дышать сразу стало легче, – меня попросили передать вам пропускной жетон, – она протянула Висмуту металлический кругляш.

На непослушных ногах Висмут доковылял до нижней ступеньки, окинул беглым взглядом выряженного в пижаму, сияющего идиотской улыбкой отца, разбросанные бутылки, женское исподнее на стульях и встретился с осуждающими глазами Сурьмы. Понятно, что девушка о нём подумала. И даже не пошутишь над ситуацией – выйдет скабрёзно. Он взял жетон.

– Благодарю вас.

– Не сто́ит того, – натянуто улыбнулась Сурьма и вновь дёрнула дверную ручку, но опять безрезультатно.

– Позвольте, – Висмут, стараясь держать дистанцию, взялся за ручку и повернул её, немного надавив и потянув вверх.

Дверь отворилась.

– Чуть заедает, – извиняющимся тоном сказал он.

– Ну так почините, – с лёгким презрением изогнула бровь Сурьма, – вы же технеций! – и скрылась за дверью, захлопнув её у Висмута перед носом.

– Честь имею кланяться, лапушка! – помахал в закрытую дверь Празеодим.

В этот вечер Сурьма долго не могла уснуть: всё думала, стоит ли сразу рассказать о пагубном пристрастии нового напарника господину управляющему или лучше пока промолчать? Паровозникам пить нельзя: попадёшься пьяным даже в свой выходной – потеряешь работу. Но что, если… Если он не попадётся? Ведь если в их бригаде не будет машиниста, у Сурьмы не будет доступа к живым паровозам, а тогда какая из неё пробуждающая? О переходе в «Почтовые линии» из обычных диагностов можно и не мечтать… Пожалуй, горячиться не стоит: если Висмут появится в мастерских под хмельком, там и без неё разберутся.

Полночи провертевшись в постели в своих невесёлых думах, наутро Сурьма проспала. Злая словно фурия, она собралась в два раза быстрее обычного и, не позавтракав, вылетела из дома в восемь, когда её смена уже началась. И как теперь в глаза людям смотреть?! Сурьма никогда никуда не опаздывала, пунктуальность для неё была одним из важнейших признаков воспитанности, и вот из-за какого-то не стоящего внимания человека, этого нового машиниста, она проспала! «Ещё на работу не вышел, а уже сплошные от него неприятности!» – думала Сурьма, гневно раздувая тонкие ноздри на пути к своему рабочему месту.

На собрание смены она, конечно, опоздала и, когда влетела в подсобку, большинство технециев уже разошлись по заданиям. Среди оставшихся новенького не было.

– О, а вот и госпожа пробуждающая! – хмыкнул Барий. – Проспала, что ли?

– Да что ты себе… Меня задержали непредвиденные обстоятельства! – вспыхнула Сурьма.

– Всё хоть нормально у тебя? – насторожился парень

– Да. Обстоятельства преодолены, я готова к работе, – улыбнулась, но вышло агрессивнее, чем она планировала.

– Ну ладно, – кивнул технеций. – Господин начальник не сильно ругался.

– А он ругался? – тут же побледнела Сурьма.

По части упрёков начальник у них был настолько немногословен, что подчинённым приходилось догадываться о его намерениях исключительно по мимике его сосредоточенного неулыбчивого лица, и если он вдруг ругался вслух – дело было совсем плохо.

– Да нет, – махнул рукой Барий, – бровь приподнял. Левую. Один раз.

Сурьма облегчённо выдохнула: левая бровь у начальника служила для замечаний, правая – для выговоров с последующим лишением премии.

– А что, новый машинист сегодня не пришёл? – поинтересовалась она, изучая оставленные на столе технические листы с заданиями на день.

– А с чего бы ему не прийти? – пожал плечами Барий. – Ты его вчера видела? Как он тебе?

– Как ты и сказал, – поджала губы Сурьма, – какой-то старик.

– Да ему лет сорок всего! Это я вчера дал маху, я ж не знал, что как. У меня дядьке сорок, так он в том году женился. В первый раз, между прочим.

– И что это ты так за него вступился? – прищурилась поверх технических листов Сурьма.

– Да я и не вступался, – вновь пожал плечами Барий. – Но он вроде как дельный мужик, умный.

Сурьма презрительно фыркнула.

– А ты сегодня будто не с той ноги встала.

– Где мой лист? – перебила, нервно откладывая пачку бумаг обратно на стол.

– Так у него.

– У кого – «него»?!

– У новенького, Висмута.

– У нас живой паровоз? – обрадовалась Сурьма, но вновь нахмурила брови, когда Барий отрицательно помотал головой. – Тогда какого чёрта?!

– Ну ты вчера диагностировала колёса локомотива? Во-о-от, – парень оглянулся на двоих оставшихся в подсобке технециев в тщетных поисках поддержки. – А он его сегодня должен был сдать по документам владельцу. Но решил сам перепроверить. И говорит, что одно колесо не в порядке, и нужно бы прозвучить его ещё раз.