Только не подумайте, что я – сирота, брошенная на ветер (и меня третирует старшая сестра…). У меня есть мама и папа, вернее – мать и отец, а еще строже и понятнее – Родитель № 1 и Родитель№ 2. Я же не папуас какой, а вполне себе европейский тинейджер.(Так утверждает запасной Родитель № 3, наш славный опекун дядя Жора.)

Старшие нашей семьи перманентно бывают дома. А так – зарабатывают денежку в жарких странах. Вот и сейчас: они там, где – прежде, чем опустить ногу на глиняный пол, нужно хорошо оглядеться: всякая живность может быть…

А пока мы все встречаемся в «кино», то есть на экране монитора. Прелесть эта скоро закончится, потому что двадцать четвертого августа наша невыносимо дружная семья торжественно (хоть и ненадолго) воссоединится в честь моего маленького юбилея. С ужасом жду.

Лю-ю-ди, вы понимаете, что нужно человеку, которому скоро стукнет четырнадцать?

Только не городите мне про здоровье (можете мое забрать!), и не верещите про «хороших друзей» (мне и Филимона хватит, если что); не заикайтесь о «призвании», «цели» – и тому подобной ахинее: у меня целый склад подобного барахла (Родитель№ 1 постаралась, понатыкав везде стикеры-мотиваторы.)

Прежде всего, человеку нужен дом. Пусть даже одна комната, согласен (вон Петька Черноухов, который живет над нами, снимает у бабы Ули – и ничего…). Своя комната, свое окно; свой вид за этим окном. Свой стол. Свой диван. Свой гардероб – пусть это даже наша огромная трехстворчатая дура, которую мне приходится делить с Филимоном.

Главное, чтоб это все было только МОИМ и – никакой Машки! Только представить, как она трещит здесь с утра до вечера со своей Кэтрин…Но приходится мирится: по пятницам у нас виртуальные свидания с предками. И где накрывается парадный стол?

А теперь представьте, что это ритуальное действо происходит в реале!.. «Утопись!», как говорит Леха.

Приезжают они раз в год – и занимают Машкину комнату. А куды – «дитя»?.. А дитя – ко мне, в «детскую». Хороша «детская»: одной кобыле – семнадцать, а другому бугаю – паспорт получать. Смех один…

И на кухне – не разбежишься. И чуланчика нет. И балкон – первому этажу не полагается. Ну вот скажите: чего им не сидится там, в своих тропиках? Один перелет чего стоит!..Сидели бы там в джунглях да зарабатывали без передыху (да не на обмен с расширением, а на СВОЮ СОБСТВЕННУЮ КВАРТИРУ). Нам и с Машкой и здесь – неплохо не плохо.

Мать у нас – «потрясающая» (это Седая Дама мне уши проела). В редкие приезды (когда она за шкирку вытаскивает семью погулять), с ней бежит здороваться полгорода. А потом еще отходят, счастливы встречей, и оглядываются, ручками машут, на айфоны снимают… «Сама Гренадер с семьей на фоне роддома!».

Вот оно – счастье.

Папа (когда он был еще ПАПОЙ) сказал однажды (ну – это когда поздние гости ушли, а дяде Жоре «постелили» на кухне)), что Гренадер – вовсе не его «эстетический идеал». Впервые он ее встретил в морге (зашибись, как романтично!). Его, тогда молодого хирурга, попросили «подучится» у часто болевшего патологоанатома». Все были семейные, сынок…». Вот он и подучился. Освоился. Даже понравилось: он был независим, имел кабинет. (Вот тут я его понимаю.)

У какого интерна отдельный кабинет? А он в нем сидел и чай пил, между походами в секционку. А еще он отпустил бородку. И как-то совсем оборзел: пошел на танцы в Клуб Медработников. И стоял там, как дурак. Медсестрички пырскали от него. «Морг, господа, не дамский салон…» Сразу и не отмоешься! Он дожил до белого танца (вальс Грибоедова: что эти предки себе позволяли?) – и ждал, ждал… А они, эти накрашенные медички, все бегали и бегали подальше от него. В ту роковую ночь он вернулся с развлечений не в общагу, а к тем, кто никогда не обидит, да-да, к своим покойникам. Он перещеголял даже своего «учителя»: «съел» весь положенный для охраны его здоровья спирт – и утром, ничего не соображая, двинулся навстречу своей судьбе.

Давно и упорно стучали в дверь. Словно мертвецы ломились…

– Дверь там, сынок, низенькая: сам голову нагибал. Еле открыл, да…А тут, представь себе, АНГЕЛ небесный, уже в фате. И голос – откуда-то сверху. Даже не голос, а – глас: «Где вы, я вас не вижу-у!»

Еще б она меня видела!

Я сам в ее грудь уперся. В смысле – в бюст. Да, тут бюст больше подходит… Сам то я – еще вчерашний по состоянию души и тела, а тут – заиграла музыка!.. Ну кому, глядя на Гренадера, придет в голову мысль, что у нее «в рингтонах» – вальс того самого Грибоедова, а?.. Тогда еще мобильные телефоны стоили ужасно дорого: я, например, купить не мог.

Но я не растерялся. Нет. я быстро посунул руку туда, где, по моим профессиональным понятиям, была ее талия. Еще я успел сказать: – С удовольствием, мадам!

И мы закружились в танце. Она только слегка обиделась за «мадам», а так все было вполне пристойно. Это было «прекрасное мгновенье», сынок!

Оказалось, что это – новенькая сестра-акушерка. Что она одна привезла на каталке жертву домашнего аборта, которую всю ночь спасали… Потом-то я ее разглядел, твою мамочку. Здоровался, как честный человек. Но, в отличие от меня, Судьба всегда режет по живому. Все решил пожар…

Тут старик мой замолчал, а я умоляюще глядел на него: ну папа, ну – пожалуйста: мужской разговор! И он повелся.

– Горела общага, сынок, горела общага…Как в таких случаях? Кто кричит, кто стучит, кто уже лезет на подоконник, да…Мы двое: я и Жорка-терапевт. Зима; окна забиты намертво, плаваем в дыму. Дверь уже в комнату выдувается…Жорка в простыню закутался, графин на себя опрокинул – и под кровать. А я обмотал руку полотенцем – и дергал подлую дверь. Выбить ее можно было только снаружи. Вот так он и случилось.

Дверь выбили, а меня схватили. Меня вынесли, как добычу – насмерть передавив грудную клетку. И бросили на холодный асфальт. И тут я сделал последнюю попытку перемудрить Судьбу!

Я закричал: – Филимон! Филимо-он! – Закричал я.

– Где Филимон? – Рявкнули над ухом по-солдатски. Или по-гренадерски, это кому как.

– У окошка слева – Филимон. Это все, что у меня есть.

Папа вздохнул (непростая эта штука – молодость.)

– До сих пор не пойму, почему я тогда вцепился в давно окостеневшего Филимона! Ведь под кроватью задыхался живой полнокровный коллега…Но в панике мы – бессмертны! Да будет вам доподлинно известно, юноша, никто не верит в смерть – до последней секундочки! А вот о спасении имущества – заботятся.

– Мамка вынесла Филимона? – Я был просто в восхищении. – А Жорку, то есть дядю Георгия, кто спасал?

– Ему не повезло, – сообщил отец загробным голосом. – Пожарные вытащили. А мне…Мне пришлось расплачиваться. За ее мужество, за спасенный экспонат…За все, сынок. – И он подвинул к себе что-т недопитое.

Ну все! Пора сваливать: пьяные отцы – это скучно.

Так и прижился у нас бравый скелет. Папашке он напоминал святые годы учебы, мамуле – ее нежданное счастье. Прописали Филю в большом трехстворчатом шкафу (подарок деревенской родни со стороны матери); справили ему гардероб и, под каждый костюмчик, отдельную биографию. Сначала в ход шел только старый морской китель в компании с бескозыркой: потом уже Филимоша стал щеголем.

По негласному договору все новые друзья дома знакомились с нашим верным соседом Филей. Всякое, конечно, случалось…Особенно вечером, когда мы с Машкой выключали свет и просили нового гостя «выпустить котенка из шкафа». А тут еще Дядя Жора достал нам фосфору, вообще – финиш! Машка только успевала сигать за кавалерами в окно: собирать трофеи. Зато головных уборов у Филимона – шляпный секонд-хенд можно открыть.

Знаю, что вы подумали: и дети – полоумные и «куда родители смотрят»?..

А как вам это: перед очередной «Африкой «решил Родитель№ 2 устроить прощальный «сударик» с коллегами (солидные – все, на «мальчишник» пороху уже не хватает). Я, как и положено, ютился у Машки, в «детской»: моя комната была попросту оккупирована.