«У солдата выходной пуговицы вряд…»,
а сзади, даже не старослужащие, а «фазаны» кто прослужил год, и полугодки – «молодые», пинали ногами по подошвам, если им казалось, что маршируя «сын» не слишком высоко поднимал ногу и орали при этом: « Что, зёма (от слова земляк), прибурел, служба медом показалась!» и т. д. И еще конечно, «ебали» по Уставу, при каждом удобном случае. Например, когда я служил первые полгода в части и был « сыном» нас заставляли одевать защитный комплект – специальный костюм типа скафандра, предназначенный для защиты, если враг применил отравляющие газы. Высокие под яйца сапоги, как у рыбаков и плащ. Прорезиненные, покрытые специальным химическим составом. И противогаз на случай химической атаки. Там был норматив, за сколько солдат должен одеть этот костюм с противогазом. (Противогазы были допотопные, созданные до нашей эры, помните такие резиновые маски с круглыми, как у водолаза глазами, и трубкой- хоботом, как у слона, на конце болталась железная цилиндрическая банка. Сколько я не одевал защитный комплект никак не мог уложиться в норматив, это было выше моих сил, я сразу понял, как только надел его первый раз, что это не моё, что если враг применит химическое оружие я считай – один из первых кандидат в мертвецы – сразу нахватаюсь зарина. Один старослужащий, тоже хохол, сержант Градобык (его настоящая фамилия) и мой непосредственный командир, один раз, видя, что я не укладываюсь в норматив, заставил меня надевать защитный комплект ночью, после отбоя, то есть десяти часов вечера, когда солдаты в казарме – им поступил приказ « отбиться» – лечь спать. Когда все отбились, сержант Градобык решил меня воспитать. Одел я защитный комплект наверное, раз пять и все равно не уложился. Да я и не стремился укладываться в норматив. Градобык видя такое тухлое дело, что из меня не получается солдат молниеносно одевающий ЗК-17, махнул рукой и сказал: « Отбой Киров, ложись спать» Время было что-то около двенадцати ночи. Ему самому уже надоело со мной валандаться- другие деды спят а он как дурак молодого воспитывает. А меня хрен воспитаешь, если я сам не захочу. И потом, пока я служил в полку, он меня доставал по уставу, орал, грозился встать ночью и отмудохать, но так ни разу и не встал, «гнал пургу» скорее для проформы, для поддержания своего авторитета командира, чем в плане неуставных взаимоотношений. И когда он увольнялся, весной, где-то в апреле – я еще в части служил, в штаб меня забрали в мае, и вся часть выстроилась, а он и ещё двое или трое дембелей шли вдоль строя и прощались, пожимая руку и обнимая каждого солдата чисто по- мужски, – так у нас было принято, с прощальным напутствием: « давай, служи, зёма!», он обняв меня, прошептал на ухо: «Прости, Киров!». Я тогда удивился, потому что он не издевался по неуставным взаимоотношениям, и даже ни разу не ударил, только кричал не по делу и, конечно, зла на него не держал. Все таки у этих ребят было своеобразное чувство справедливости, дескать ничего не поделаешь, такие законы в Армии, станешь дедом тоже будешь «ебать» молодых. Кстати, кто в курсах, этот ёбаный Устав – если вчитаться в него внимательнее – какой солдафон его придумал – он намного круче, жёстче и бесчеловечнее, чем дедовщина. Если следовать точно его букве что там написано, то бедному солдату, только что призвавшемуся и начавшему служить сразу надо вешаться. По нему он вообще себе не принадлежит. Спать он имеет право – только вдумайтесь – «в свободное от службы время…» А такую формулировку можно трактовать кому как в голову взбредет, ведь солдат – спит он или бодрствует, он находится на службе. Какой только козел придумал этот Устав скрытый изверг, либо у товарища с мозгами было не всё в прогрессе. Солдату по такому Уставу вообще можно не давать времени на сон, а лично для меня сон – альфа и омега моего хорошего самочувствия, здоровья, и по большому счёту – жизни вообще. Сон, можно сказать без преувеличения, это – моя карма. Ладно когда идёт война, враг наступает, тут и сам будешь спать вполглаза, когда позволяет обстоятельства, а в мирное время армейский устав можно было бы и подкорректировать под обстановку и международную концепцию отношений.
Когда Славик предложил это дело – нюхнуть по-взрослому, мы и нюхнули, когда уже солнце зашло и штаб опустел: все офицеры и прапорщики ушли, остался только в подвале Леха Матвейчук, тоже малоросс с Западной Украины – у него дядя был настоящим бандеровцем, после войны, когда Советская Армия разгромила полчища Адольфа Иоахимыча Шикльгрубера под партийной кличкой ГИТЛЕР, прятался в лесу от Советской Власти, но его поймали и посадили на 15 лет. Леха говорит, он бандеровцем стал не по своей воле: ночью в их село пришли «лесные братья» бандерлоги, пойдешь, говорят, с нами, а то расстреляем твою семью… он и пошел… хотя Лехе тоже верить нельзя.
Лёха был подчиненный солдат у прапорщика хозчасти штаба, кстати, этот прапорщик о нем несколько слов чуть позже, когда ходил поддатый, фуражка на голове криво сидела. Леха в таких случаях говорил: « ну все, товарищ прапорщик опять бухой… « У меня есть фотография с хитрой Лехиной мордой – оттопыренные уши и слегка косоглазый, как у Савелия Крамарова. «На память лучшему другу, – подписал он, – за дни совместной службы в армии»… Как же, – «лучшему другу»… Все так подписывали свои фотографии, кто вместе служил. Однако парень он был хотя и племянник бандеровца – плотно сбитый увалень, но покладистый и незлобивый, типичный украинский селянин с хутора, вот Николаю Васильевичу такой комичный персонаж в вечерах на хуторе как раз бы пригодился, так что ему даже дядю бандеровца можно было простить, если, конечно, он сам не стал бандеровцем после переворота.
Так вот, Славик учил нас, как правильно нюхать клей.
– Суй, – говорит, – агрегат* в пилотку, т.е. нос в банку и глубоко вдыхай!
Я сунул, вдохнул, ничего не почувствовал, вдохнул еще пару раз глубоко, как проинструктировал Славик, – никакого кайфа, только голова начала болеть. Вдохнул еще пару раз. Опять ноль эффекта. Может неправильно сую.
– Славик, – говорю, – никакого кайфа! – когда высунул голову. Смотрю, ни Славика ни Юры ни кабинета – все растворилось, как выхухоль в сметане. Вообще ничего нет как в фильме « Матрица». Там такой эпизод есть, где негритос с индейцем – метисом в матрице сидели в белом пространстве, тоже наверное клея нанюхались, революционеры ёбаные, таких Володьке Ульянову не хватало, « базар толкли», где вообще ничего не было, кроме кресла. Вот и я типа в такое попал. А где же, думаю, кабинет-то! Где стены, столы с нашей писаниной на листах ватмана, канцелярские принадлежности, перья, тушь, ножи для разрезания бумаги, где вертящиеся на одной металлической ноге, кресла, в каких мы с Юрой работали, где люминесцентные лампы, и где Славик с Юрой! Я так испугался, первый раз в жизни! Я бы, наверное, так не испугался, если б американцы и в самом деле на нас напали! Вот это думаю, я попал, типа в параллельное измерение: я уже был к тому времени начитан в плане научной фантастики и уже знал – как нас просветили в журнале «Техника молодёжи» мы выписывали, когда я ещё учился в школе, – что существуют параллельные измерения куда люди иногда попадают прямо с головой как типа в омут, а выбраться оттуда весьма проблематично. Дальше-то что делать! Может я портал открыл, вдруг сейчас какие-нибудь враждебные инопланетяне пойдут через него нападут на нашу Родину! Отмороженные на всю квадратную голову ингибиторы, у которых за душой ничего святого, с зеленой пупырчатой кожей и красными глазами атакуют нас тогда и не уволишься – плакал мой дембель! Придется перо отложить и брать автомат – уже реально защищать Советский Союз! Ёпт, не америкосы, так какая-то мерзота инопланетоидная хочет нас истребить, – ну что ты будешь делать! Вся уродливая отталкивающая чунчубария с алчными, завистливыми до чужого добра, глазами. Пока такие мысли приходили мне в голову вдруг над головой что-то чпокнуло, туман начал рассеиваться, закрылся, что ли, портал в параллельное измерение и враги – инопланетяне не успели просочиться, подумал я, посмотрел вверх и увидел чье-то незнакомое лицо. Точно, кто-то успел прошмыгнуть! Начинается, подумал я, приготовившись к самому худшему, пожалев что под рукой нет какого- нибудь тяжелого остро-режущего предмета, чтобы поудачнее воткнуть его в желтое брюхо враждебному рептилоиду. Но к моему удивлению губы на лице задвигались.
