Он повел меня круглым коридором вокруг подсобных помещений. Когда мы почти описали полный круг, он остановился и открыл дверь в маленькую каморку, где стоял кубический шкаф со спецодеждой и треугольный стол, на котором были навалены фонари, каски и еще какое-то барахло. Филиппинец юркнул под шкаф и вытащил оттуда грязное покрывало. Он развернул его, встряхнул и застыл, глядя на меня недоуменно и беспомощно.

– Сэр, клянусь вам, он только что был здесь.

   Когда мы проделывали обратный путь тем же круглым коридором, меня вдруг осенило. Что мне напомнило это круговое движение? С чем оно так прекрасно соотносится? Ну конечно же. Рулетка!.. Я добился встречи со следователем ФБР в его каюте, поделился с ним своими соображениями, и в тот же вечер мы пошли в казино, где выяснилось, что действительно некий азартный австриец каждый вечер проводит за рулеточным столом и постоянно проигрывает крупные суммы.

– А какие номера оказались проигрышными для него в течение последней недели? – вдруг спросил я крупье. – Вы должны это знать.

   Моя догадка попала прямо в цель! Проигрышные номера в точности соответствовали номерам кают, в которых совершались убийства.

   Мотивацией к началу этих записей ещё задолго до космической экспедиции послужило предписание экзистенциального психоаналитика изливать мои перверсивные фантазии и депрессивные видения на бумаге в качестве одного из методов коррекции парафилий и депрессий (что, кстати, отчасти помогло мне пройти психологическое тестирование перед полетом – иначе не видеть мне Космоса, как собственных ушей). Идея заключалось в том, чтобы всю эту мутную пену моего «я» транслировать тексту, делегировать ему все полномочия и ответственность за то, за что иначе пришлось бы держать ответ мне самому… Однако, едва я начал писать, стремительный поток письма захватил меня и постоянно влечет дальше, далеко за пределы семиотико-терапевтических установок психоаналитика. Я подобен щепке в этом мутном потоке – он влечет меня неведомо куда, и я всецело нахожусь в его власти.

   Оказался я однажды в странной компании – латыша средних лет с мальчиком лет тринадцати-четырнадцати и молодого литовца. Обстоятельств почти не помню, но подобные ситуации в моей жизни – не редкость. Мальчика я отнес к латышу только потому, что тот представил его как брата. Однако при слове «брат» латыш с литовцем всякий раз обменивались двусмысленным взглядом и скабрезно улыбались, что давало повод думать, что мальчик связан с ними далеко не братскими узами. Дело было под Ригой, в низовьях Даугавы. Мальчик плавал, причем довольно резво – чувствовалась неплохая спортивная подготовка. Мы стояли на берегу. Латыш хвастался крупной старинной монетой, на которой два слова с предлогом между ними были написаны слитно. Вдруг мальчик исчез из нашего поля зрения. Я выразил беспокойство, на что латыш с литовцем только рассмеялись:

– Ничего с ним не будет. Он плавает, как дельфин. У него первый разряд по плаванию.

– Да, но где же он?

– Поплыл в Монреаль. Он давно бредит Канадой.

– ???

– Да что тут такого? Там тоже большая река, как и здесь. Отсюда до Монреаля можно проделать непрерывный водный путь, нигде не сходя на берег.

   Первый визит на космодром произвел на меня впечатление удручающее. Место, которое для меня всегда прочно связывалось с представлением об окне в небо, с большим открытым пространством, оказалось чем-то совершенно противоположным. Я заблудился в тенетах узких, темных коридоров, сумрачных залов, подсобных помещений. Редкие попадавшиеся мне навстречу люди в рабочих комбинезонах были также мрачны, неприветливы и немногословны. Никто толком не смог объяснить, как пройти в нужное мне помещение. Не больше проку было и от скудных указателей, условный язык которых я так и не смог понять.

   Он говорит мне: «иди, опоздаешь, ничего не достигнешь…». Мне обидно, я возражаю: «при чем тут время и мой ранний выход?». Ведь если я чего-то достигну или не достигну, то не потому, что рано вышел… Спускаюсь в старинном лифте в стиле модерн, выхожу на улицу. На улице дождь, зябко. Куртка с капюшоном не спасает. Бегу наверх, судорожно ищу что-теплое, что можно надеть под куртку, но тщетно, ничего теплого нет…

   Это как мыши мадам Софи. То, что у нее полно мышей, меня никогда не удивляло, но то, что они… разноцветные! Я сначала ничего не понял, не поверил своим глазам. Представляете, оказывается эта старая кошелка шила мышам костюмчики – каждой свой! [Куда там моей тете…] & T = ИСТИНА.

   Рутинная процедура снятия денег со счета в банкомате на сей раз пошла как-то не так. Не успел я ввести свой пин-код, как вдруг купюровыдающий слот аппарата выстрелил толстой пачкой денег. От шока я замер. И без пересчета было понятно, что сумма значительно превышала ту, что я ожидал увидеть на своем счету, да и к счету-то я, собственно говоря, не успел получить доступа. Я смутился и не рискнул притронуться к непричитающемуся мне капиталу. Даже покраснел от смущения. Но ведь деньги-то были нужны. Мне. Мои деньги. Я перемещался – пешком и на автобусах – от банкомата к банкомату. Везде на погружение карты в слот банкоматы отвечали немедленным выплевыванием пачки денег, причем толщина пачки увеличивалась от банкомата к банкомату. Наконец, я не выдержал и на автовокзальном банкомате выдернул из плюнувшей в меня пачки купюр сотню евро. В этот самый момент кто-то ткнул меня в спину и проскрипел мне в ухо противным голосом: – По всей сети испорчены приводные ремни. Это системный сбой. Вы не должны этому радоваться. Я резко обернулся, но мой собеседник успел мгновенно ретироваться. Я успел заметить лишь ускользающий за угол длинный черный плащ и высокий черный цилиндр. Из всех возможных ассоциаций сознание моментально выбрало андерсеновского тайного советника из «Снежной королевы». Я погнался за ним. Черная фигура то ускользала, то вновь маячила передо мной где-то в сумрачных подворотнях и темных дворах. Наконец, изрядно устав от погони, я настиг этого типа на вонючих задворках. Я выхватил у него трость, которой он толкал меня в спину у банкомата, и пригвоздил этой самой тростью к глухой стене, как бабочку для коллекции энтомолога. Я смотрел в его бледное, искаженное страхом лицо и злорадно улыбался. Я наслаждался иррациональным торжеством власти над неопределенным условным врагом. Я не нуждался ни в каком диалоге с ним, но, тем не менее, держа его пригвожденным к стене, произнес:

– Кто ты? Идентифицируй себя.

– Я… Я тот, кто честен с другими, но бесчестен с собой. – был ответ.

   Я тяготел и тяготею к спиральным и спиралевидным структурам. Для меня они всегда означали произведение циклических и линейных процессов, символизировали эволюцию. Но однажды одна такая спираль чуть было не сыграла со мной смертельную шутку. Некий полицейский с заискивающей миной взялся подвезти меня на моей же машине. Не знаю, зачем и почему я согласился. Никакой необходимости в том, чтобы принять его странное предложение, не было. Но он был так ласков, нежно-настойчив, что я не смог отказать. Как только он сел за руль, а я – в пассажирское кресло, он позвонил кому-то по телефону и сообщил: «не беспокойтесь, он в моих руках, ему деваться некуда». Господи, что же делать? Выпрыгнуть на ходу? Но эта скотина заблокировала двери… Умоляю его остановиться, ссылаюсь на то, что мне срочно нужно в туалет – сил нет терпеть. Взываю ко всему, что для него свято. Он, поглядывая на меня не без подозрений и с какой-то нехорошей улыбочкой, все же останавливается и разблокирует дверь. Я, не помня себя, влетаю в ближайшее здание, и оказываюсь перед… спиралевидной лестницей! Бегу, сам не зная почему, сначала вниз – видимо, инстинкт самосохранения сработал по механизму норных животных. Оказываюсь в вонючем подвале, заставленном бочками с капустой и другими мерзкими солениями десятой свежести. Едва не сблевав, бегу наверх. Оказываюсь на галерке театрального зала, куда меня не пускают. Еще выше. Там, наверху, обнаружилась научная лаборатория, где меня вообще не сочли за человека… В отчаянии я побрел к выходу. Полицейский уже поджидал меня внизу, потирая руки. Пришлось отдаться на милость победителя. А вы как бы поступили на моем месте?