Сосед Фаузи предложил купить дом за 200000 долларов, что на 700000 ниже стоимости. Фаузи, конечно, отказался от такой невыгодной сделки. Сегодня у него нет сомнений, что угрозы ему посылал не кто иной, как этот сосед. Он снова хватает меня за руку, пытаясь объяснить, что чувствуют люди, которые, подобно ему, такое пережили.
– Кто станет воровать дом у своего соседа? Как вы думаете, как я теперь могу смотреть на мусульман? – спрашивает он.
Две его дочери, 14 и 16 лет, преподают мне азы христианского учения, к познанию которого даже на датском языке я не прилагал ранее никаких усилий. А теперь, слово за слово, они обучают меня на арамейском – языке, на котором говорил Иисус. Если мне когда-либо суждено было получить такое знание, то это должно было произойти непременно в такой стране и на таком языке, находясь среди таких людей.
Наконец, решив освободиться хоть на час от всех этих страшилок, связанных с имевшими место в последние 10 лет гонениями на христиан, я позволяю полосатому костюму от Халдоса отдаться танцам до полуночи с семейством Амира и сотней других гостей на свадьбе. Пускаясь в пляс под звуки арабской музыки, я с радостью забываю о предстоящем дне. Такое впечатление, будто сегодня вся Анкава оказалась в этом танцевальном кругу, похожем на огромный фонтан, пульсирующий то в центр, то от него, то снова в центр.
* * *
На следующее утро я встаю рано, чтобы отправиться в аэропорт Эрбиля и совершить перелет в Багдад. Во время этой короткой поездки я словно попадаю в совершенно иное измерение. Для христиан арабского мира Багдад представляет собой современный эпицентр гонений: согласно оценкам, город уже покинули 75 % христиан. Он словно точка отсчета для остальных иракцев, хотя никто не уехал в таком количестве, как христиане. Считается, что после 2003 г. в Ираке погибли более 112000 мирных жителей, половина из которых – в самом Багдаде[227].
В самолете я сажусь рядом с женщиной в хиджабе, которая работает в министерстве жилого фонда Ирака. Она сообщает, что хотя иракские города все еще получают иностранные дотации на перестройку и модернизацию, инвестиции в столицу уже прекратились. Все опасаются вкладывать деньги в этот город. В течение доброго десятка лет Багдад пребывает в разрухе.
Цель моей поездки – встреча с человеком, который вызвал у меня восхищение в тот самый момент, как я узнал о нем. Эндрю Уайт служит священником англиканской церкви в Багдаде с 2002 г., он автор нескольких книг, в которых описывает свое пребывание в этой заварухе. На обложке одной из них – его фото с безоблачной улыбкой на лице, в пуленепробиваемом жилете. Есть в этом человеке какое-то презрение к смерти, что-то очень трогательное и одновременно безумное, что вызывает у меня желание задать вопросы.
Эндрю Уайт пообещал встретить меня в аэропорту и отвезти в свою резиденцию в центре Багдада. Он уже успел позвонить в департамент по выдаче виз, чтобы облегчить мне прохождение нескончаемых бюрократических препон. Благодаря его предупредительности на этот раз мне удается довольно легко от них отвертеться. Очевидно, ему удалось подергать за правильные ниточки.
Машина подбирает меня перед залом транзита, оттуда, проехав около 5 км, я попадаю в контрольно-пропускной пункт, который фактически является въездом в аэропорт. По соображениям безопасности для проезда прямиком в аэропорт необходимо получить специальное разрешение, так что подавляющее большинство людей вынуждены топтаться здесь, ожидая своей очереди вывернуть карманы в пользу охранников служб безопасности, прежде чем им будет открыт въезд или выезд. Иракская коррупция начинается уже в аэропорту.
Меня встречает Дауд, приемный сын пастора, которого тот подобрал в американском танке. Мальчику исполнилось 10, когда он бежал от своих родителей. Узнав о том, что Дауд христианин, американские солдаты передали его Эндрю Уайту, который с тех пор о нем заботится.
Мы оказываемся в просторном салоне автомобиля, Дауд садится на переднее сиденье рядом с водителем, я занимаю заднее. Перед нами – большая белая Тойота с прицепом. В салоне четверо иракских солдат; в прицепе еще двое в оранжевых солнечных очках; они смотрят по сторонам. Все вооружены до зубов, на бронежилетах надпись «SWAT». Это моя охрана по дороге на Багдад. Мы трогаемся с места, и машины, разогнавшись до 150 км/час, одна за другой следуют по шоссе. Все попадающиеся на встречке автомобили, завидев солдат в Тойоте, уступают нам дорогу.
На случай если придется быстро выскочить из машины, я не пристегиваюсь ремнем безопасности и откидываюсь на спинку сиденья, готовый встретить любую неожиданность лицом к лицу. Вот только не вполне уверен, что комплексная защита такого рода способна предотвратить атаку – может она, наоборот, ее только притягивает.
Американские военные прозвали дорогу в аэропорт «Аллея РПГ»[228], «Аллея гранатометов», потому что в первый год войны она была одной из самых опасных. Сегодня шоссе огорожено высокими бетонными плитами, принявшими на себя самый тяжелый удар. В настоящее время на этом участке затишье, поэтому, сидя в машине, я невольно думаю о священнике, который, зная о любви к драме со стороны СМИ, устроил такой спектакль в честь моего приезда.
Однако не проходит и 10 дней, как две начиненные взрывчаткой машины убивают 3 человек на контрольно-пропускном пункте в аэропорту – именно в том месте, где я пересаживался в другой автомобиль. Этот теракт был частью скоординированной атаки, которая оборвала жизни 62 человек в разных концах страны, послужив еще одной «изюминкой» предстоящих выборов. Так что нельзя сказать, что эта дорога так уж безопасна.
Мы въезжаем в узенькие городские улочки, затем, промчавшись на красный свет, минуем многочисленные контрольно-пропускные пункты. Сегодня пятница, мусульманский праздник, поэтому движение спокойное, и наш переезд, который в другие дни занял бы целую вечность, проходит в быстром темпе. Наконец мы оказываемся в безлюдном центре Багдада. Свернув с дороги, останавливаемся перед крупным постом охраны. Здесь солдаты нас покидают. Несколько охранников производят обыск в машине, прежде чем мы, обогнув здание, въезжаем в железные ворота, за которыми стоит англиканская церковь.
На военном языке эта территория именуется «красная зона», она находится за пределами простирающейся на 10 км2 «зеленой зоны», где расположены посольства Ирака и США и проживает большинство иностранцев. Зеленая зона служит им укрытием, и они ее, как правило, никогда не покидают.
Находящаяся в красной зоне церковь тоже надежно защищена. Вдоль дороги стоят стены. Вряд ли можно сыскать где-либо в мире более строго охраняемый храм. Эндрю Уайт выходит навстречу, тепло нас приветствуя.
– Ну… вот… Вы… и… в Багдаде, – говорит он, пробуя на вкус каждое слово, с дразнящим оттенком британского сарказма. Ему прекрасно известно, какой эффект производит на путешественника подобное военное сопровождение.
Рядом с церковной оградой стоит разбомбленный в 2003 г. иракский национальный театр, от него остался только остов из ржавого железа да разбитые стены. Поздоровавшись, я интересуюсь, была ли бомбардировка театра делом рук американцев.
– Его… разбомбили… мы, мой датский друг. Мыыы!
Он строго смотрит мне в глаза, прежде чем залиться громким смехом.
Эндрю Уайт – человек-колосс. Он огромен и кругл во всех отношениях. Круглое лицо-мяч, круглые очки, круглый нос, когда он улыбается, его щеки тоже становятся круглыми. У него самые большие ноги, которые мне когда-либо доводилось видеть. Он похож на младенца-переростка.
Уайт страдает склерозом, и вообще в нем есть что-то от инвалида: передвигается с помощью трости, каждые несколько шагов норовит присесть. Здесь, в Багдаде, он выглядит Гулливером в довольно злобной версии страны лилипутов.
