Она приподнялась на носки и театрально «стекла» вниз, положив ладонь на лоб:

– Герою разбивают сердце, и ему ничего не остается, как купить билет в один конец, отправиться к морю и… утопиться!

– Не слишком уж затратная смерть выходит?

– Зато много драмы и захватывающих за душу пейзажей. Есть, где разгуляться воображению.

Я откинулся назад и вытянутся на полу. Тома повторила за мной. Мы соприкоснусь ступнями и принялись бороться ими.

– Мы можем улететь уже на следующей неделе.

– У меня нет денег, надо поговорить с Верой.

– Поля купит нам билеты. Потом как-нибудь отдашь. Но а если Вера не против оплатить, то ладно – возражать не буду и я.

Тома ослабила давление, а я, наоборот, толкнул ноги вперед. Колени сестру подогнулись.

– Вот я все ругаю тебя, ругаю, а сама в такой же ситуации – без Полины ничего не могу сделать.

– Но ты ведь сейчас учишься. Причина твоей безработицы хотя бы уважительная, – я почесал шею и отвел взгляд в сторону.

– Рада, что ты чувствуешь разницу между нами, – она закатила глаза, – хоть иногда мой брат способен мыслить как обычный человек из обычного мира.

Сомневаюсь, что в те дни я вообще способен был мыслить, но не я не стал волновать сестру этим пронесшимся мимолетным эхом подозрением.

– Какой бы заманчивой не была твоя идея, я не могу поехать за счет Поли.

– Ой, да брось. Говорю же, потом отдашь!

– Это не та сумма, которую можно взять в долг и до бесконечности тянуть с отдачей.

– А разве ты не планируешь стать популярным успешным писателем?

– Нет, не планирую. Если моя книга принесет хоть одному человеку хоть каплю радости – для меня, как для автора этого будет достаточно.

Тома пнула меня ногой. Лицо ее стало серьезным.

– Послушай, Ян. Тебе надо уехать, от всего этого, развеяться, погреть кости. Но я хочу, чтобы за время этой поездки ты сделал выводы. И я хочу, чтобы вводы эти были правильными. Используй время с умом. Я не знаю, что ждет тебя впреди, но признай: тебе надо измениться. Все в твоей жизни слишком уж давно идет по касательной.

– Я знаю это и сам, – промямлил я, схватив себя за носки.

– Если знаешь, то – хорошо. Ты сидел дома так долго, ты уходил в себя, почти не с кем не общался. Где все твои друзья? Где Вера? Где вообще твоя жизнь? – Тома деланно озиралась по сторонам. – То, что произошло с Верой может и трудно пережить, но пережить придется. Пусть этот конец станет для тебя новым началом. Получается так, что кто-то словно бы нажал кнопку «пуск» и придал тебе ускорения – используй этот толчок. Перестань красться по окраинам, наберись смелости, уверенности в себе и шагни в центр своего круга – заживи так, как и должен жить мой талантливый брат.

– Эй, откуда это у тебя такие мысли? – спросил я. – Когда это ты научилась так мудрено говорить, разве мастер слова тут – не я?

– Только на бумаге – ты сам это говорил.

Тома подползла ко мне и обняла.

– Ты меня задушишь…

– Не задушу – будешь жить по крайней мере до тех пор, пока не станешь популярным писателем. Понял?

– Не знаю… Жизнь без Веры…

Я замолчал и опустил взгляд, но из меня буквально вырвалось пронзительное: «Ау!».

Тома сильно ущипнула меня за щеку.

– Жизнь без Веры, жизнь без Веры, – передразнила она меня. – Найдешь себе другую Веру, получше. Ты же у нас такой милый!

Я поморщился: то ли от боли, то ли обжегшись меня слов сестры. Небо заволокло тучами, наши тени удлинились.

– Я вряд ли смогу жить без нее. И не найду я себе никого.

– Ну если так говорить, то, конечно, не найдешь. Хочешь так жить – пожалуйста, дело твое. Но еще раз повторю, в Израиле обдумай все хорошенько! Ты туда не развлекаться едешь, а становиться новым собой.

Она поднялась и командным тоном спросила:

– Согласен или нет?

– На что?

Тогда она наклонилась и снова схватила меня за щеку. Я завопил:

– Пусти, пусти, согласен я!

– Точно? Согласен поехать в Израиль?

– Да, да!

– Согласен быть другим собой?

– Да согласен я, сказал же!

– Согласен забыть о Вере и жить ради себя?

Кривясь, я промолчал, а Тома сильнее сжала пальцы.

– Согласен или нет? – повторила она свой вопрос.

– Согласен! – крикнул я, не в силах больше выносить ее натиска.

Тогда она отпустила меня, а я добавил:

– На последнее – согласен, но не очень.

Комната наполнилась напевами сестры. Тома охала, что пора выбирать билеты, жаловалась, что вместе с нами к израильскому берегу прибудут и медузы.

Моя сестра старалась быть веселой ради меня. В ее душе и правда теплели огоньки надежды на то, что все у меня сложится хорошо: что у меня будет семья, что я напишу достойные книги.

Но иногда верить в другого легче, чем верить в самого себя. Моя жена по-прежнему была моей единственной. Не мог я разлюбить ее так быстро, так просто. Сердце мое тянулось к ней, и чем дальше отбрасывали меня ее ложь, равнодушие и молчание, тем сильнее мне хотелось снова обнять ее, оказаться в прошлом, где этот простой жест был таким естественным, таким моим.

Мне было сложно верить в себя. Когда теряешь близкого человека, все, что угодно приходит на ум, но только не: «Я найду другого». И чем больше проходит времени с момента расставания, тем ярче вспыхивают совместные воспоминания. Надеяться, что кто-то займет то значимое место, что кто-то так же Крупко возымеет за руку – разве это возможно? Когда самый близкий человек оставляет тебя позади, невольно задаешься вопросом: а стоишь ли вообще чего-то? Отдаваясь другому, никогда не знаешь, что приумножишь, а что предстоит потерять, а главное – когда. Быть может, я слишком широко открылся моей Вере. Быть может, она увидела те затемненные уголки, что я и сам обнаружил не так давно, и это спугнуло ее. Но а я лишь верил в нее – ведь проще поверить в другого, чем в себя – в то, что ее любовь, в которой она признавалась мне еще в детстве, и правда неземная, вечная и только моя. Я думал, что чем темнее ночь, тем ближе мы встанем рядом друг с другом, а потому не боясь шагнул туда, куда свет никогда и не проникал. Но я ошибся.

У меня не было жизни без Веры, и я разрывался от мысли, что Вера легко могла жить без меня.

Бывает любовь как лед. Проходит время, и она истончается до хрупкой корочки. А потом – удар, и тысячи сверкающих льдинок испаряются на глазах. А бывает любовь как дерево. Проходит время, она крепчает. А потом – удар, но плотный ствол не прогибается.

Но неизменно то, что любви нужна команда из двух игроков. Какими бы не были запутанными правила, как бы не бы долог путь к победе, пока команда движется к одной цели – все складно. Когда же остаешься на поле один, шансы дойти до цели рассеиваются, а игра наносит раны и травмы, которые с трудом можно залечить. Тогда озираешься по сторонам, всматриваешься в разметку под ногами, служившую ориентиром когда-то, но видишь лишь перекрестные белые полосы – пустое обрамление любви, которой уже давно дали финальный свисток.

Я лежал на спине, бродя рассеянным взглядом по белоснежному потолку, когда в дверь моего не менее рассеянного сознания постучали.

– Не спишь? – спросила Анна и вошла в комнату.

Она запрыгнула ко мне на кровать и прилегла рядом.

– Ты так поздно возвращаешься домой. Неужели весь день учишься?

– А чем еще можно заниматься в школе? – спросила она в ответ и уверенно захлопала глазами.

– Ну не знаю… Общаться со сверстниками? Может быть переглядываться на уроках с тем, кто тебе нравится?

– На уроках я переглядываюсь только со своей тетрадью, – она привстала и строго посмотрела на меня. – Как ты?

Я перевел взгляд на все тот же потолок, думая, что ответить.

– Как считаешь, возможно, что Вера вернется ко мне?

Анна пожала плечами, а я настоял:

– Ну что ты думаешь об этом?

– Ян, – протянула она. – Мне пятнадцать. Я ничего не знаю о любви!

Тогда я положил руку ей на голову и притянул к себе. Так ли уж моей младшей сестре было неведомо это чувство любви – я не знал. Рождаемся ли мы, уже умея любить, или учимся делать это, как учимся ходить и говорить – я всегда искал правду. Думаю, в каждого из нас закладывается определенный потенциал при появлении на свет, и в течение жизни каждый из нас развивает эти навыки. В школе нам ставят оценки, в университетах дипломы, которые мы держим в руках, окрашивают в разные цвета – с малых лет наши знания проверяют, как и способность мыслить, рассуждать. Ну а способность любить проверяется нами самими и теми, кому эту Любовь мы предназначаем.