Когда малышка Дарина проснулась, на дворе зарождалась заря. Мать её лежала теперь неподвижно, тихо, белая кожа на лице напоминала первый выпавший снег. В один момент к девочке пришло страшное понимание чего-то непоправимого, жуткого, сердце гулко ухнуло, тело задрожало, на лбу выступил холодный пот, по спине пробежали неприятные мурашки. Она обвила глазами комнату, увидела дремлющего за столом отца, снова повернулась к матери и тихо позвала: «Мама!», но ответом послужила лишь тишина. Закричав в отчаянии, схватила ледяные руки матери, запричитала над ней, разбудив отца. Тот сорвался с места, подбежал ближе, замер на месте, осознав, что непоправимое все же случилось. Верея умерла от лихорадки в ту роковую ночь после непреднамеренного побега от издевательств мужа.

Когда женщину хоронили, Дарина стояла молча, слезы иссякли, но чувство безнадежности и тоски по материнскому теплу продолжало преследовать ее и поныне.

Теперь, лежа под открытым звездным небом, перебирая мучительные воспоминания, она чувствовала себя по-прежнему одинокой, обделенной любовью, теплом, лаской, но слезы так и не появлялись на глазах.

Ночь пролетела мимолётно, несмотря на то, что Дарина заснула лишь под утро. Разбудил девушку лёгкий ветерок, нежно играющий с локонами, цвета созревших пшеничных колосьев. Она взглянула небесно-лазурными глазами в сторону села и сморщила носик, сознавая, что пришёл новый трудный день. Сначала необходимо как-то сладить с отцом, вернувшись домой, а уж остальное само собой сложится.

Потянувшись, шурша сухой травой, девушка выбралась из мягкого стога сена, и побрела в сторону села, задевая босыми ногами распустившиеся одуванчики. Утренняя прохлада приятно прикасалась к нежной девичьей коже, и постепенно, ставшая привычной тревога немного утихла. Но, вернувшись домой, отца она не застала, и то что Угрим в такую рань покинул дом не предвещало ничего хорошего. Невольный страх вновь охватил девушку, предчувствие надвигающейся беды неприятно защекотало нервы. В попытке заглушить тревожные мысли, она принялась за домашнюю работу, не замечая, как стремительно понеслось вперёд время.

Несколько часов спустя, выметя пол, натаскав с улицы дров, растопив печь, девушка, отодвинув заслонку, вынимала из печного устья приготовленную пшеничную кашу, приятный аромат истомившегося в жару блюда, соблазняя, пощекотал ноздри. Глубоко вдохнув аппетитный запах, девушка сглотнула набежавшую в рот слюну, но твердо решила не есть сама, дождаться отца. Угрим обычно всегда приходил к обеду, где бы ни пропадал и как рано не уходил из дому. Но сегодня, когда солнце уже стояло в зените, его всё ещё не было. Дарина заволновалась, понимая, что с отцом могло случиться несчастье. Пусть он плохо к ней относится, бранит без повода, выгоняет на улицу на ночь глядя, это не причина, чтобы забыть то немногое хорошее, что случалось ему делать для неё. Она по-своему всё же любила отца, в глубине души надеясь, что придёт время, и он осознает неправоту, станет добрее, ласковее, прекратит напиваться, и они заживут счастливо, как полагается родителю и ребёнку.

Когда солнце уже силилось скрыться за горизонтом, голод и тревога Дарины сравнялись с собой по силе. Она всё-таки решила съесть немного каши, и отправиться на поиски отца. Взяв деревянную ложку, зачерпнула горстку уже остывшей пшеничной массы, положила в рот и чуть не замурлыкала от небывалого удовольствия, взорвавшегося яркими эмоциями в оголодавшем теле. Голодный предел оказался настолько велик, что обычно просто вкусная каша, теперь казалась нектаром богов. Быстро прожевав, девушка отправила в рот ещё пару ложек каши, глянула в окно. На улице стремительно вечерело, стоило поторопиться. Оставив кашу на печном шестке, Дарина направилась к двери, и только протянула к ней руку, как та распахнулась, на пороге показался Угрим. Увидев вернувшегося отца, девушка почувствовала необычайное облегчение, но тут же забеспокоилась, заметив за его спиной тёмный силуэт огромного незнакомца.

Отец вошел в комнату, мрачный мужчина последовал за ним. Сделав шаг в сторону, чтобы не скрываться за спиной Угрима, он остановился и пристально оглядел Дарину. Его холодный неприветливый взгляд смутил девушку, заставил поёжиться от неприязни, но глаз она всё же не отвела, стараясь лучше рассмотреть непрошенного гостя. Тот оказался высок, широкоплеч, но сильно сутулился, и часто переступал с ноги на ногу. Угловатые черты лица красивыми не назовёшь: изогнутый орлиный нос, тонкие жесткие губы, густые брови, между которыми отчетливо пролегала борозда, показывающая присущность сурового характера. Единственной красивой частью на лице чужака оказались глаза, крупные миндалевидной формы, с радужкой насыщенного каштанового цвета.

– Ну что, согласен? – спросил Угрим обращаясь к незнакомцу.

Мужчина медленно кивнул, при этом мрачный вид так и не сполз с его неприветливой физиономии.

– Тогда, – обратился Угрим к дочери, – тогда, Дарина, прошу любить и жаловать, это человек, чьей женой в скором времени ты станешь!

Девушка в ужасе распахнула глаза, не в полной мере соображая, что сейчас происходит.

– Звать его Гордей, – спокойно продолжал мужик, – он на минувшей неделе прибыл на службу в Великий Новгород, ему некогда искать себе жену, а без таковой, ясное дело, обходиться не может, поэтому мы сговорились, и он согласился взять в жены тебя!

– Прибыл на службу?! – словно в полудрёме пролепетала Дарина, всё ещё не веря в действительность происходящего.

– Да, Гордей прибыл на службу. Нынче в граде он станется палачом, – с противной гордостью сказал Угрим.

Но Дарину, последние слова, хлестнули подобно кнут с железным наконечником. Неужели она всё правильно поняла, и собственный отец собирается отдать её в жёны такому страшному человеку? Они вообще никогда не разговаривали о её замужестве, а теперь так внезапно стала невестой палача! Это пострашнее самого кошмарного сна. Это реально! Но не сложившаяся ситуация пугала девушку так сильно, страх внушал мужчина, стоявший сейчас перед ней, мужчина, нарекаемый ей в мужья, в столь красивых глазах которого таилось какое-то зло, заставлявшее холодеть сердце юной девушки.

– Батюшка, не понимаю… не могу… – запричитала Дарина, очнувшись от неприятного гипнотического состояния.

– Чаво ты там не можешь? – раздражённо взревел Угрим.

– Не могу пойти за этого человека, – ели слышно закончила та.

– Это ещё почему? – закричал отец, брови угрожающе сошлись на переносице. – Ты мне перечить не вздумай, а то погляжу, на шее то у меня сидеть нравится! Замуж выйдешь, авось тебя муж уму да разуму научит! Иди, собирай пожитки, проваливай!

– Куда? – непонимающе вскрикнула девушка, в недоумении широко распахнув глаза.

– Как куда, к Гордею, забирает он тебя сейчас!

– Это как же… на ночь глядя…– застонала Дарина. – Молва недобрая пойдёт коли увидят одну ночью с мужиком чужим.

– А тебе-то какое дело? Это ж муж твой! – хмыкнул Угрим.

– Не муж ещё! – последовала очередная слабая попытка возразить.

– Ну ничего, жених значит! А не сегодня, так завтра уже и муж! Иди, говорю, пожитки собирай, это моё последнее слово!

– Батюшка, я же… – Дарина задохнулась, в горле забился ком, на глаза набежали горькие слезы, и двумя влажными горячими дорожками побежали по щекам.

– Нечего мне тут мокрое дело разводить, – заворчал Угрим, но голос всё же немного смягчился, – иди, собирайся, Даринка, перед человеком неудобно, вам уж ехать пора.

Но дочь не шевелилась, вперив в отца умоляющие глаза, и чтобы сердце не дрогнуло в сомнении, тот поспешно рявкнул:

– Ступай же!

Плечи девушки поникли, она медленно развернулась и пошла собирать то, что можно назвать ее скудным приданым, а через несколько мгновений вернулась обратно с небольшим узелком в руках.

– Вы будете жить с Гордеем в Великом Новгороде, прямо за стенами, поэтому ты радоваться должна, а не нюни пускать, – пробубнил родитель, нахмурив брови.