В момент отплытия с родины, он часто возвращался к воспоминаниям минувших дней, неизвестность его не страшила, но толика грусти тяготила душу.

  Мать трех братьев скончалась родами, Трувару едва исполнилось четыре, как бедная женщина, не доходивши полного срока, ночью разродилась мертвой девочкой. Истекая кровью, она держала белое, измазанное бурыми пятнами, тельце ребенка в ослабевших руках, не веря в случившееся, не позволяя повитухе отнять драгоценное сокровище. Никакие доводы, уговоры, убеждения, ничто не разлучило мать и дитя, к утру женщина скончалась. Похороны состоялись через день, облаченную в саван покойницу уложили в погребальную ладью, младенец все также покоился в ее закостенелых руках, пустили по зеркальной глади воды. Покачиваясь, лодка отправилась в последний путь, в небе взвилась стрела, наконечник пылал алым полымем, чадил. Осиным жалось стрела метнулась к савану, мертвые тела полыхнули ярко, обреченно. Отдаляясь от берега, они все мерцали трепещущей оранжево-красной точкой на фоне слияния бездонной синевы моря и бледнеющей голубизны небес.

  Трувар шел не разбирая дороги. Воспоминания о матери, сестре, самые тяжелые. Он долго хранил в памяти ужасающие подробности, не имея сил избавиться от гнетущего наваждения.

  Тоска по неизведанной материнской ласке всколыхнулась в его душе, острой иглой кольнула сердце. Возможно, будучи славянкой по рождению, мать когда-то ступала по земле, что сейчас касаются их с братьями ноги. Можно только догадываться, как сильна была ее любовь к мужчине, сумевшему убедить покинуть отчизну, отправиться за ним в суровые, захваченные ледниками края.

  - О чем задумался, брат? - тихий, вкрадчивый голос Ререка развеял печальные думы.

  - Ни о чем... так, былое...

  - Не таи, я же вижу. Что тревожит?

  - Былое, говорю же, - быстрого взгляда на Ререка хватило, брат все равно допытается. - Мать... она вроде здешних мест.

  Легкая раскрепощающая улыбка сползла с лица старшего брата, он любил матушку истиной сыновней любовью, памятование об утрате ему тоже давались не легко.

  - Что вдруг на ум тебе пришло? - вопрос прозвучал ненамеренно грубо.

  - Сам не знаю... подумалось... ходила она по землям здешним, где мы... - Трувар осекся, сердце сжалось, болезненно, неприятно. Помолчал, вскинул голову, отмахнулся, - А, забудь брат, нам об ином думать надо... забудь...

  Ререк понимающе хлопнул брата по плечу, неприятная тема, продолжать не стоит.

  - Куда идем, Славень? - окликнул он старосту.

  - Известное дело - в баню. Попаритесь с дороги, венечки дубовые по спинам походют, недуги, да усталости сымут. У русичей без бани никуда. Что за русич, коль доброй баньке не рад.

  Братья переглянулись, что ж баня, так баня, с чего-то начать стоит. У вольного народу причуд много, ко всему привыкнешь, освоишься со временем. За одно поглядеть, узнать, чем живут здешние.

  - Добрый знак! - Трувар вскинулся, ткнул в небо.

  Высоко, раскинув в стороны крылья, задевая кончиками серовато-бурых перьев прозрачную синеву, парил сокол. Ворон, преследовавший северян до самого дома старосты Хатибора, из поля зрения выпал. Возможно горделивая птица прогнала вестника смерти, падальщик отправился восвояси. С души Трувара будто тяжесть спала, глупость, всего лишь черная птица, а так зацепила. Он облегченно вздохнул, словно нога, попавшая в охотничий капкан, высвободилась.

  - Что скажешь? - Хатибор глядел в спины удаляющимся братьям, дверной косяк впился в костлявое плечо сквозь просторный рукав льняной рубахи. Он тяжело оперся о грубое дерево, скрестив на груди руки, в худощавом теле напряжение, твердость. - Верно ли поступаем?

  Собеседник молчал, старосты разошлись, на крыльце остались хозяин дома и кузнец. Хмурясь, он так же не сводил изучающего взгляда с северян, душу гложили сомнения.

  - Чего тих? И на вече чернее грозовой тучи сидел, думал, встанешь, из тебя молнии полетят.

   - Какой ответ от меня слышать хочешь? - голос Батура густой, вдумчивый. - Зачем вообще мое присутствие понадобилось на вече? Я - кузнец, ко власти не касаем, не по мне рубахами меряться, да у кого больше выяснять.

  - Э-э, нет, Батур, - щелкнул языкам Хатибор, - полно хорониться! Ум у тебя острее мечей, что из кузни выходят, люди тебя уважают, детям в пример ставят, Ладко, поди, как к божеству относится.

  - Так я ж тятя его! - хохотнул кузнец.

  - Ничего-то ты не видишь! - покачал головой староста.

  - Что ж, правда твоя, - лицо Батура вновь стало серьезным, - но к северянам надобно приглядеться. Думаю, толк выйдет, родная кровь в жилах взыграет, а мы подсобим при необходимости.

  - Боюсь "необходимости" избежать не выйдет, - тяжелый вздох вырвался из старческой груди, невидимым камнем ударил по сердцу кузнеца.

  - Значит, такова воля богов...

  Глава 3

  Черные крылья отбрасывали мрачную тень на сгустившийся лес, ворон кружил над огромным старым дубом, единственным, выделявшимся среди древесной массы величественным ростом. Темные глазки бусины всматривались в чащобу, стараясь что-то разглядеть сквозь густые кроны деревьев, шелестящих молодой сочной листвой.

  - Никак Гавран вернулся.

  На одном из самых толстых дубовых стволов сидел маленький старичок, с пол человека ростом. Небольшие черные миндалевидные глазенки хитро зыркают из-под косматых бровей, короткий нос упрямо вздернут, уши заостренные, прижаты, тянутся к выси. Сухая, ловко скрепленная в переплетении листва ненадежная, но какая-никая одежка, седые пряди волос взлохмачены на голове, макушку покрыл густой коричнево-зеленый мох с тонкими прутьями и веточками, скрученные, по виду гнездо, залетай птичка, да выводок высиживай.

  - Что это он крутится? - старичок поднял руку к лицу, приложил ко лбу в виде козырька, отгородившись от угасающих вечерних лучей, слепящих даже в предзакатное время.