Когда мы зародились мы также начали и рано умирать.
Но в тот день дебютного концерта в парке Дружбы я был ещё жив. Первое и одновременно последнее выступление группы Оргазм. Я подвёл глаза, покрасил ногти в чёрный. С горем пополам тщательно подготовили три песни: две наши и одну джойн ми химов. Зрителей почти не было, очень мало. Тогда я уже понял, что это был конец. Мы сыграли одну песню на саундчеке, её уже услышали. Они все думали какой убогий коллектив, так мало песен. У меня отнималась поясница от странного волнения. В голове что-то расплющивало.
Мы вышли и я смущённо произнёс название группы, Оргазм, многие засмеялись. У меня был очень сильный напористый голос когда пел, многим тяжело его спокойно воспринимать и без чрезмерного усиления микрофоном. Перед исполнением последней песни джойн ми, я пожелал всем не умирать ради любви, как в тексте, а жить ради любви, ибо только так спасётесь. Клавишница неизменно лажала. Хотелось подойти дать ей забористого леща, столько репетировать, дрочили год три элементарных песни, это были такие простейшие ноты. Эдик просто все песни брынчал, у него никогда не хватало ума придумать самое технически лёгкое соло, медленное хотя бы, тягучее. Мне приходилось бас дёргать и ещё не забывать слова песен. Барабанщик отыграл чётко, хоть он и был анимешником, он организовал концерт и благодаря ему мы нахаляву репали в корпусе ждунивера. На платные базы у меня бы не хватило денег. Мы спустились к немногочисленным зрителям, я впервые увидел незаконную жену Эдика, она была правда милой, не зря он её так прятал. Сзади кто-то кинул в меня булыжник, камень просвистел над правым ухом. Я даже не повернулся. Там была группа так называемых местных хулиганов, они типа умеренно-агрессивные пропащие ребята против всего, что не отвечало их мировоззренческим идеалам, сформированными другими. Может им не понравился мой маникюр или глаза потекли.
На каникулах я снова устроился опрессовщиком отопительных систем в Сызрани. Встречался с тем верующим в индийского фокусника, который материализовал ему кольцо. Я уже не помнил его имени, да и не спрашивал, мне он был уже абсолютно понятен, а значит неинтересен. Лишь увидев, что в кольце не было прежних камешков, я не выдержал и осведомился куда делись бриллианты. Он ответил, что если они пропали, то значит так Ему угодно было. И это было стартом для его длинного монолога. Этого религиозного понесло про то, как его отец умирал и перед смертью поверил в бога, в того самого. Я из его небылиц легко уловил, что он всех родственников довёл с этим Саибабой, про которого я потом прочёл, что тот и правда домогался и, как я до этого определил по фото, делал он это к своему полу. Меня настораживало, что я по лицу мог определить, что тот или иной человек был геем. А в тот момент уже ёкнуло в одном месте, а не своих, не подобных ли себе я узнаю. Мне нужно было во что бы то ни стало попробовать хоть с кем-нибудь хоть раз, чтобы чётко определиться уже, что я такое.
Всё лето лазил по вонючим, обоссанным подвалам, весь мокрый от брызг. На Советской в центре все школы искусств успешно опрессовал и роддом. На рабочих объектах всегда работали слесаря, они меня уже узнавали и часто рассказывали, в основном о жёнах, а неженатые о том, сколько сил и средств они ежедневно тратили на то, чтобы хотя бы просто увидеться с кем-то. Я просто молча выслушивал и все мои давние интуитивные догадки по поводу отношений, брака убедительно подтверждались благодаря стороннему опыту.
Один слесарь, вечно пьяный даже вывел целую картезианскую теорию. В своей жизни он часто предпринимал попытки близкого знакомства с противоположным полом. Он прозвал всех девушек побирушками, вечно голодными и в беспросветной нужде. Я не отрицал, потому что знал, что зачастую их собственный заработок был обычно ниже мужского, а в иных беспрецедентных эпизодах его и вовсе не было. Чем красивее была девушка, тем дороже и изысканнее должна была быть пища, ибо её всю жизнь дрессировали, что такая красавица-прелестница достойна только королевского пира. Он обязан был приобретать ей пищу только ради того, чтобы она хотя бы посидела с ним за одним столом. Я слушал, и для меня это всё было гнусно и тошнотворно, так вот как возводились все эти контрактные отношения. Оказывалось, чтобы регулярно встречаться и напрасно надеяться на занятия любовью с девушкой, нужно было всегда ей что-то покупать, дарить, своевременно оказывать заведомо ложное впечатление, что ты не на помойке себя нашёл. Ты должен быть постоянно напряжён, будет ли она сытой после этого блюда или ещё надо. Девушка фотографировала чеки, хвалилась своим подругам, какой ей попался щедрый. Когда общая сумма приближалась к уровню её эго, она решала, что уже выкрутила из этого бедняги все растительные соки. Ей нужно было что-то придумать, чтобы избавиться от него и найти другого, ведь серьёзные отношения дело довольно непростое, нужен конкурирующий кандидат ещё чрезвычайно серьёзней предыдущего, кто сможет купить ей не жалкие пять роллов, а целый сет. Она выцедит весь соевый соус, слижет васаби, зато сэкономит, весь день не будет больше есть, а растранжирится лучше себе на массажик или солярий, чтобы больше идеальных мужчин бессознательно желали обрадовать ей желудок. И чем больше она уплетала за чужой счёт, тем беднее становилась вся её подлинная суть, она становилась всё более нищей, чем когда начинала свой путь тщеславия.
Слесарь поддал ещё и резко начал подсмеиваться, что на те деньги, что он перевёл им всем на милостыню он мог каждую неделю спокойно снимать превосходную индивидуалку, которая никуда не сбежит. Он говорил, что если их всех усадить у вокзала, дать миску для подаяния, то никакой заметной разницы не будет. Может он и выдумал всё это, но я усвоил, что так называемые отношения это – шаткая и чрезвычайно рискованная сделка, где мужчина должен всегда что-то терять от себя, а она только получать. Чем больше трат и вложений, тем ближе её туловище или оазис. Распрекрасную девушку нельзя вести в столовую и купить там ей тарелку супа, это не осуществит её низшее эго. Я не понимал откуда мужчины брали деньги, чтобы изловчаться кормить не только себя, но и кого-то другого при таких заметно небольших получках. Видимо, они брали для этого кредиты. Всё это обычно звучало так уродливо, но это было беспристрастною правдой жизни. Я был очень рад, что это не было моим опытом и окрестил этого слесаря оленем, который бодает одни и те же пустые ворота, а те не сдвигаются ни на миллиметр.
Снова была учёба. Все рефераты и курсовые скачивал из сети, распечатывал и сдавал, даже не читал. Зачёты иногда автоматом, потому что всегда ходил на семинары, где отмечают. Оргазм разумеется быстро распался, но дело этим не закончилось, ударник привёл гитариста Мису. Он тоже был из жд, у него была крутая ибанезка япик оригинал в кейсе и примочка с несколькими педалями. Дело было серьёзным. Я довёл французский до среднего уровня и назвал новую группу из трёх человек Этернель с ударением на конец.
Приблизилась студвесна. Она стала последней в моей жизни и не случайно. Это был ещё один шанс для меня основательно заняться с кем-нибудь любовью по упрощённой схеме: выпендрился и полдела в вонючих штанах. Ведь мне поручили петь файнал сонг и одновременно лабать на басухе и не что иное, как переработанную на свой лад песню Это не беда Кукрыниксов. Мотив был таким же, только слова про друзей и знания и типа студенческая тема. Так вот мне в припеве подтягивала девушка. Её звали Лена, но она просила называть её Элен, я был только за.
Она безумно влюбилась в меня. Мы совместно проводили репетиции в особо тесном гараже, все были очень близки друг к другу, как в бане при избе. Барабаны, огромные колонки и эта застенчивая девушка рядом. На моей лицевой стороне головы прыщей было мало, мелкие и легкозамазываемые. А больные и обширные подкожные где под челюстью цвели и благоухали. Я не особо падал духом и пел, как мог. Если бы уж совсем плохо получалось, мне бы прямо высказали. Но я хоть и ржал, прикалывался, но петь старался, как следует, чтобы моё с Элен молодые сердца пробило на взаимное притяжение.
