***

Дорога была недолгой. Наверное потому, что все это время я сладко посапывала на плече Вэйсса. Однако эта поездка была одной из лучших. Ведь мы были вместе, а все ужасы наконец-то остались позади.

«Что может быть прекраснее?..» — думала я, но мое приподнятое настроение было таким же скоротечным. Поскольку стоило нам покинуть здание вокзала и взять карету до посёлка, все мысли были заняты тем, как нам выжить.

Моя матушка уже успела сказать мне парочку ласковых, из-за которых мои уши едва не свернулись в трубочку. Вот почему я ненавижу свиртилей, что позволяют записывать подобные сообщения. Кстати, ректору тоже досталось, поскольку именно он заверял моих родителей, что присмотрит за мной, и вот как в итоге все вышло. Хотя стоит признать — это было исключительно моим решением — обдуманным и вполне серьёзным.

Теперь я даже боюсь представить, что было, когда бедному мужчине пришлось оглашать все случившееся им лично.

Глупая и в то же время такая страшная ситуация, от которой болезненно щемит сердце. Ведь за одно мгновение все изменилось. И от осознания того, через что им пришлось пройти, все внутри меня теряется в бездонной пустоте. Когда же мы наконец добираемся до окраины и, заплатив несколько юрсов кучеру, выбираемся, чтобы дальше добраться пешком, я сглатываю, почувствовав легкий холодок.

— Эй, Роуз, не бойся. Если что я всегда смогу защитить тебя.

Я с сомнением смотрю на него и тут же произношу:

— Даже от моей матушки?

— Нет. Только не от неё, прости колючка, — без каких-либо угрызений совести произносит он, а затем берет меня за руку.

— Да ты прямо-таки тот самый, отважный рыцарь, о котором я всю жизнь мечтала, — саркастично произношу, но тут же добавляю с нотками возмущения: — И что это ещё за «колючка»?

— Как, что? Мы же теперь пара. А это твоё новое прозвище.

После этих слов я кривлюсь.

— Ничего получше «колючки» ты конечно же придумать не мог?

— Например, котик, зайчик или милая? А может быть мышка? О или лучше малыш?

Он издевательски поигрывает бровями и, не раздумывая, я широко улыбаюсь ему в ответ, дезориентировав этого несносного парня, а затем безжалостным образом ставлю ему подножку. Вэйсс тут же валится на землю, упав на колени, и я довольно улыбаюсь, сказав:

— Прости, тучка.

Он округляет глаза и тут же поднимается, отряхиваясь.

— Тучка? — с тем же неверием и иронией в голосе спрашивает Вэйсс, когда мы снова переходим на шаг.

— Ну, а что? У тебя серые глаза, ты любишь пасмурную погоду и всегда ходишь вечно хмурый — подойди и ударит током!

Я ангельски улыбаюсь, глядя на то, как он все больше замедляет шаг, словно готовится к прыжку.

— Ты первый начал, — тут же оправдываюсь, а затем бегу вперёд, когда он срывается с места и пытается меня нагнать со словами: «Тогда моя месть будет жестокой, колючка!»

Так мы бегаем по полю несколько минут, дурачась и время от времени целуясь. Однако затем мы снова возвращаемся за чемоданами и, спустя нескольких минут, достигаем моего дома. Мама сказала, что они все вместе будут ждать нас именно там.

— Что ж…этого разговора нам точно не избежать, — глядя на дверь моего дома, произносит Вэйсс, и я киваю.

— Вперёд, навстречу…мамам, — понуро произношу, затем мы поднимаемся на крыльцо, я дёргаю за ручку и захожу в дом. Вэйсс следует за мной. Однако стоит ему поставить чемоданы, и мы натыкаемся на взгляд нескольких пар глаз.

Я сглатываю и тут же выдаю:

— Что, прямо так с порога?

Мои родители и родители Вэйсса стоят неподвижно. Они словно разглядывают оживших мертвецов с ужасом и тихим восхищением, поскольку все это невозможно. Но… Да, мы живое тому доказательство. Правда эта озадаченность и растерянность длятся недолго, поскольку моя мама выходит вперёд и, указав на нас пальцем, строго произносит:

— Вы оба под домашним арестом. И все эти дни, что у вас каникулы, вы ни шагу не ступите от нас. А если улизнёте, то познаете нашу ярость. Вам все ясно, юные искатели приключений?

Голос моей мамы абсолютно спокоен. Ну почти. Если не считать некоторых угрожающих ноток в нем. Однако она весьма сдержанно себя ведёт, чего не скажешь о матери Вэйсса. Ведь она делает два шага вперёд, а затем даёт ему ощутимый подзатыльник. По крайне мере это не пощечина.

Он ошарашено хлопает глазами, когда миссис Вэйсс произносит:

— Если ты ещё раз попытаешься довести свою мать до гроба, то очень сильно поплатишься за это, мой дорогой мальчик!

— Да, мам, и я тоже очень рад тебя видеть. Спасибо, что спросила как у нас дела и не устали ли мы с дороги. А впрочем…

Тут он устало выдыхает и заключает женщину, по щекам которой уже вовсю катятся слёзы, в свои крепкие объятья. Он что-то шепчет ей на ухо, а затем они трое уходят в гостиную.

Я же остаюсь на месте, не зная, как лучше капитулировать и вымолить прощение. Но…лучше попытаться, чем пасть ещё раз. Поэтому…

Падаю на колени и, сделав виноватое выражение лица, начинаю слезно говорить:

— Простите меня! Я самая ужасная дочь на свете! Влезла в неприятности, так ещё и друзей в это втянула! Мне очень жаль. Так жаль, что мое сердце вот-вот разорвётся на части из-за плотного кольца совести, которое душит меня с тех пор, как мы вернулись. Простите меня, грешную, я….

— Кассандра.

— Д-да? — Я поднимаю заплаканное лицо на папу и вижу, как уголки его губ подрагивают. Хотя его поза по-прежнему выглядит строгой и угрожающей. Особенно эти руки, сложенные на сильной груди.

— Хватит этих представлений.

— Ведь мы прекрасно знаем, что тебе себе совсем не жаль, — тут же подхватывает мама, встав рядом с ним.

Теперь они оба прожигают меня своим укоризненным взглядом.

Тогда я тяжело вздыхаю, поднимаясь на ноги, но прежде чем успеваю сказать что-либо в своё оправдание, попросив прощение по-настоящему, ведь я действительно чувствую острую вину за то, что заставила их это пережить, они одновременно подходят ко мне, а затем заключает в такие же крепкие, но не менее родные объятья.

Моя семья.

Я все же не сдерживаюсь и даю волю накопившимся эмоциям, когда заливаюсь слезами и произношу:

— Мне правда очень, очень жаль. Н-но…я не могла иначе.

Они гладят меня по спине, когда я захлебываюсь в собственном же потопе, а затем произносят:

— Мы знаем. Мы знаем, милая…

— Но пообещай нам, Кассандра, — тут же добавляет мама, и я едва отстраняюсь, чтобы взглянуть на неё. — Ты больше никогда не будешь принижать свою собственную жизнь. Потому что, как бы эгоистично это не прозвучало, но ты наша единственная дочь, и мы с папой очень тебя любим. Поэтому пожалуйста, всегда помни об этом, если вдруг снова решишь сотворить что-либо подобное.

Я усмехаюсь, утирая слезы, и тут же киваю, сказав:

— Обещаю, что в следующей раз мои методы будут куда менее радикальными.

Глаза моей матушки округляются, а отец едва ощутимо бьет меня по руке, сказав:

— Чертовка! Твоей матери и так хватило на многие годы вперёд.

Виновато улыбаюсь, а затем снова кидаюсь на них с объятиями.

Через час мы все вместе собираемся на кухне. Мама накрывает на стол, расставляя тарелки и блюда, что они успели приготовить к нашему приезду. Вэйсс тем временем садится рядом и берет меня за руку под столом.

Сегодня мы собирались признаться им в том, что теперь встречаемся. Однако, когда все усаживаются на свои места и начинают счастливо щебетать, рассказывая нам о своих веселых буднях (такими они были до всего случившегося), я теряюсь.

Что, если они совсем не настроены на Вэйсса, как на моего парня? Что, если они будут против? Это, конечно, маловероятно. Все же мы столько лет вместе, но… Всякое бывает! В этом я убедилась наверняка. Поэтому сейчас мне трудно сосредоточиться на собственных мыслях и начать разговор. Видимо поэтому Вэйсс решает взять все в свои руки и без тени стеснения и ужаса произносит:

— У нас для вас есть ещё одна хорошая новость. И я надеюсь, что, услышав ее, вы станете ещё счастливее. Мы с Кассандрой теперь встречаемся, как пара.