Пчёла сел на сиденье возле окна, но Юля сделала грустную мордочку, и Пчёлкин уступил это сиденье ей.

— Ты как маленькая. Я в детстве тоже хотел у окна сидеть.

Юля повернула голову к окну. Двери закрылись. Объявили следующую остановку «Пединститут». К Юле подошёл кондуктор, и Юля протянула ему деньги. Кондуктор, миловидный старичок, настолько проникся траурным видом Юли, что сказал:

— Не надо. Я вижу, вам сейчас трудно.

Юля убрала деньги в сумку.

— Не перестаю удивляться… Есть полные уроды, а есть такие добрые люди, неравнодушные, милосердные.

— Ты из последней категории. А я граничу между ними, — с грустью сказал Пчёла.

Юля прильнула головой к окну. Солнце скрывалось за горизонтом, окрашивая небо в брусничный цвет. Ощутимо повеяло прохладой. На центральных бульварах зажглись электрические фонари. Свисая, они ярко освещают узенькие тротуары и бросают на асфальт неясные тени. Юля смотрела на улицы, мелькавшие, будто в калейдоскопе. Она вспомнила свой последний день здесь: ей было восемнадцать. Сейчас ей двадцать пять. Семь лет пролетели, как мгновение. Она наклонила голову Пчёле на плечо, тот не возражал, накрыв руку Юли своей ладонью.

— Не тяжело? — спросила Юля у Пчёлкина. Тот ничего не ответил, и Юля поняла, что он спит. Трогать его она не стала, вновь вернувшись к рассматриванию картин за окошком.

— Следующая остановка — Коммунистическая, — объявили по громкоговорителю. Юля приготовилась выходить, но так, чтобы Пчёлкин не проснулся. Миссия провалилась: стоило Юле двинуться, как Пчёлкин очнулся.

— О, мы приехали?..

Троллейбус остановился.

— Теперь да, — улыбнулась Юля. — Насколько я помню, нам долго нужно идти прямо, а потом…

— Ты не помнишь? Я чувствую, мы заблудимся.

— В жопу, у прохожих спросим, — Юля махнула рукой. Она постояла, а потом пошла вдоль широкого здания. Пчёла просто молился, чтобы Юля угадала, и они не потерялись. Так и получилось.

Юля поежилась, войдя в квартиру своих родителей. Стены, которые прежде помогали, казались чужими. Радость, звонкий смех — всё это ушло в небытие. Родной дом теперь ассоциировался с потерей и болью. От осознания Юлю накрыло заново. Снова плач, снова истерика. Витя не бросил её — обнимал, гладил по волосам, что-то говорил. За эти дни Юля поняла, что запас человеческих слёз безграничен.

Через час Юля пришла в себя. Она сняла туфли и упала на кровать, не шевелясь.

— Мне лечь рядом?

— Да.

Пчёлкин лёг напротив Юли, не трогая её. Все нежности он делал только по просьбе Юлии: боялся попасть под горячую руку.

— Знаешь, почему мне больно? Вот вроде я с родителями не общалась годами, с момента поступления на журфак. По идее, я не должна так реагировать на их смерть. Но мне всё равно хреново. Хреново, что так всё коряво получилось. Я могла сделать первый шаг навстречу, но не сделала. Гордая, молодая, глупая была. Мне очень не хватало их поддержки. Не хватало разговоров с ними. Особенно первое время, когда я только поступила и была бесприданницей. Да, мы общались, но это было редко. Стали чаще созваниваться, когда они догадались об издевательствах со стороны Лёши. Просто однажды он ударил меня, и это было слышно в трубку. Оно и к лучшему…

Сейчас мне ещё хуже, потому что пришло разочарование. Мой отец всегда был честным человеком, обладал обострённым чувством справедливости. Оказывается, он бандитом был… А я ещё говорила тебе, что мои родители не пошли по этой дорожке…

— Когда ты говорила?.. — переспросил Витя.

— После моего освобождения из плена Бобра. Мне не верится, что отец, которого я любила, который учил меня быть хорошей и чистой душой… Тоже пошёл на это, — Юля всхлипнула. — Но мне станет легче в ближайшее время, я уверена. Я не так была к ним привязана, просто жаль, что не произошло перемирия…

— Мне кажется, оно произошло, когда мы встретились, чтобы представить меня. Разве мы плохо посидели? — Витя поцеловал Юлю в лобик.

— Ты прав, с другой стороны. Но наркота — ебучее зло, — выругалась Фролова. — Хочу сказать тебе одно. Пока ты ещё не спишь.

— М?

— Спасибо, что ты рядом. Ты поехал в Екатеринбург, бросив дела, «бригаду», вытираешь слёзы, терпишь истерики, словесный понос, оскорбления и другие штуки от меня. Я не веселушка, как другие девушки. Со мной не просто, Пчёлкин. Я думала, пошлёшь меня к чертям…

— Фролова, ты глупая. За это не благодарят. Это нормально. Когда люди любят друг друга, они вместе. В ЗАГСе же не зря говорят: «и в горе, и в радости». У нас всё серьёзно, поэтому мы поддерживаем друг друга в тяжёлые моменты. Да и я сам хочу быть рядом. Я не могу смотреть на твои страдания, хочу тебе помочь. Это естественно, как дыхание.

— Я тебе не зря дала второй шанс, — Юля потянулась за поцелуем.

«Получается, за тобой два хвоста, — думал Пчёлкин, целуясь с Юлей. — Один со стороны твоего папочки, другой — со стороны верхушки. Чё делать — хрен знает. Надо что-то решать. Может, связи подключить… С Белым поговорить…»

— Всё, я спать. Спокойной ночи, — Юля сняла очки, положила их на тумбочку и отвернулась к стенке. Вопреки собственным ожиданиям, Юля уснула сразу же. Пчёлкин вообще спал без задних ног: сказалась усталость с дороги.

Но долго поспать Юле не дали. В сумке зазвонил Юлин телефон. Она проснулась и ответила на звонок, думая, что это с работы. Юлю могли выдернуть в телецентр в любую минуту, это было в порядке вещей.

— Слушаю, — Юля стояла на балконе, закуривая. В телефоне была тишина, лишь молчание и чьё-то шумное дыхание.

— Говорите, — с раздражением добавила Юлия, выдохнув табачный дым.

— Это Кос, — робко ответили ей.

— А, Космос… Что-то ты был напористее, когда лез мне под блузку. Почему сейчас голосок дрожит, как у овцы? — С сарказмом сказала Юля.

— Я об этом и звонил поговорить. Прости меня за тот случай. Я был под наркотиками.

— Это сразу сняло всю твою вину. Представляешь? — Юля продолжала демонстрировать навыки иронии.

— Юль, пожалуйста… — В голосе Космоса было такое отчаяние, будто от прощения Юли зависело всё его будущее. Слушать его жалобы Юле было не резон, поэтому она фыркнула:

— Прощён. У тебя ещё что-то?

— Раз ты так говоришь, значит, я не прощён.

— Мне неприятно говорить с человеком, который домогался до меня, — Юля закатила глаза.

— Понимаю. Я ещё хотел принести соболезнования. Держись там, — Космос отчаянно искал причину продолжать диалог с Юлей.

— Соболезнования приняты. Что-то ещё? — как официантка спросила Юля. Космос думал, решался, а потом выдал:

— Ты в Екатеринбурге?

— Приехать хочешь? — Юля потушила сигарету и уставилась на рассвет.

— Ты одна там? — нагловато поинтересовался Кос.

— Тебя это не касается. Ты мне не муж, — с каждой фразой раздражение Юли росло. Она уже не могла его сдерживать.

— Ясно. Ты с Витей.

— Нет, блин, с Белым, — Юля осеклась, поняв, что уже лезет за рамки. — Короче, у тебя всё? Я жутко хочу спать.

— Да. Спокойной ночи, Юль. Мы тебя ждём, — Кос уже решил, что разговор окончен, но Юле вдруг стало интересно следующее:

— Какого хрена ты не спишь в четыре утра?

«Она заботится обо мне…» — подумал Космос, и на душе стало так тепло.

— У меня проблемы со сном в последнее время. Даже в последние года три. Я не могу уснуть и не просыпаться до самого утра.

— Меньше надо кокса нюхать, — перебила его Юля. — Ладно, не звони так поздно, на будущее. Тебе голову оторвут.

— Я помню, — съехидничал Космос. — Но не учи меня, я сам решу, как мне жить и что мне делать! — Вдруг со злобой проговорил он. Юля была готова к такой вспышке, поэтому не обиделась.

— Я тебе помогла просто потому, что я тоже виновата в сложившейся ситуации. Я дала надежду, но она ложная. Я была в отчаянии, когда висла на тебе. Это неправильно.

«Ложная…» — Космосу вновь стало больно, в глазах противно щипало. То ли от кокса, то ли от любви навернулись слёзы.